Обучение у воды
Шрифт:
— Сколько раз тебе говорить, что ты не должен отвлекаться на разговоры. Почему ты прекратил выполнять основное упражнение?
Я механически принял позу для растяжки и начал массировать ногу.
— Ли, ты что, загипнотизировал меня? — спросил я.
— Я показал тебе, как нужно петь, чтобы пробудить волевые эманации. Ты просто ощутил на себе воздействие моих волевых импульсов. Внутренняя сила базируется на сексуальной энергии. Сексуальная энергия управляется с помощью устойчивых, направленных и сконцентрированных на нужной основе эмоций. Умение правильно петь служит катализатором для пробуждения необходимых эмоций, которые на энергетическом плане воплощаются в волевые импульсы.
Для управления эмоциями и создания волевых эманации совсем не обязательно петь. Ты уже освоил многие упражнения по эмоциональному управлению энергией, хотя лишь некоторые из этих упражнений направлены на создание волевых импульсов.
— Давай, еще раз споем, — попросил я. — Я хочу попробовать сам войти в такое состояние.
— На сегодня хватит, — сказал Ли. — Сильные эмоции истощают организм сильнее, чем физические нагрузки. Лучше пойди и собери веток для костра.
Я начал разводить огонь, радуясь недолгой передышке. Хотя каждая минута, проведенная в обществе Учителя была для меня драгоценным даром судьбы, напряжение предельно насыщенных тренировок начало сказываться, и я, как жаждущий в пустыне, глотнувший, наконец, чистой, прохладной воды, наслаждался моментами, когда я мог расслабиться, занимаясь обычными хлопотами по хозяйству — разведением костра, приготовлением пищи, постройкой шалаша для ночлега.
— Волевые эманации имеют нечто общее с жаждами, — сказал Ли. — Можно определить волевую эманацию, как недолговременный всплеск сверхжажды, а жажду определить, как слегка ослабленную, но сверхустойчивую волевую эманацию. Волевая эманация — это жажда, выплескивающаяся под давлением в тысячи атмосфер.
Представь себе ветер, дующий равномерно и устойчиво над этой поляной в течение часа. А теперь предположи, что весь этот гигантский объем воздуха, прошедший за час над поляной, с помощью достижений современной техники или просто волшебства удалось сжать так, что он весь поместился в баллончике для газированной воды. Если затем в горлышке баллончика проделать крошечное отверстие, струя воздуха со страшной силой вырвется наружу, и ее разрушительная мощь будет гораздо большей, чем возможности ветра, которым раньше был заключенный в баллончике воздух.
Как и жажды, волевые эманации используются в подготовке воинов «Спокойных», хотя и не так широко, потому что мощные волевые эманации разрушительны для организма, и их можно использовать очень ограничено, хотя эффект, производимый ими, очень впечатляющ. С помощью волевых эманаций человек может совершать сверхусилия.
— Сверхусилия? — переспросил я. — Звучит очень красиво. Это значит, что используя волевые эманации, я смог бы поднять штангу в пятьсот килограммов?
— Вполне возможно, — отозвался Ли. — Все зависит от ситуации, в которой ты окажешься. Если твоя жизнь будет зависеть от того, поднимешь ли ты штангу в пятьсот килограммов или нет, то есть вероятность, что ты сделаешь это, используя волевые эманации отчаяния или страха.
Даже самые обычные люди время от времени в чрезвычайных обстоятельствах способны совершать сверхусилия. Так, человек, убегая от волка, способен перепрыгнуть препятствие, которое не смог бы преодолеть чемпион мира по прыжкам в высоту. Известен случай, когда мать, пытаясь вытащить сына из-под придавившего его дерева, подняла вес, непосильный даже для профессионального штангиста. Состояния, в которых человек способен совершать сверхусилия, встречаются не так уж и редко.
Они возникают под действием сильных чувств — страха, ненависти, любви, ярости или страстного желания чего-либо. Порожденные эмоциями волевые эманации снимают психологический барьер представлений о пределах своих возможностей и погружают человека в специфическое состояние сознания, когда все резервы его психики активизируются, и, действуя спонтанно, человек совершает невозможное. Многие имеют опыт подобных состояний, пережитых ими в детстве или во взрослой жизни. Обычно люди забывают об этом, не задумываясь о том, что они пережили, и рассказывают о событиях, заставивших их совершить сверхусилие, как о ужасных, забавных или интересных случаях из своей жизни.
Для воина жизни воспоминания о подобных случайных событиях исключительно важны, потому что обращаясь к ним в медитациях воспоминаний, можно понять механизм входа в состояние сверхусилий и научиться сознательно использовать его при необходимости. Постарайся вспомнить какие-либо события из твоего детства, когда тебе приходилось выходить за пределы своих возможностей.
Я задумался. Мое детство было заполнено множеством впечатлений, связанных с сильными эмоциями, но никогда раньше я не задумывался о том, что мне действительно иногда удавалось под действием сильного стресса совершать такие вещи, которые в нормальном состоянии я вряд ли смог бы совершить.
Мне было восемь лет, когда мы с отцом отправились на охоту в крымские горы. Отец отвлекся, занявшись какими-то своими делами, а я, очарованный красивым пейзажем, открывающимся за крутым скалистым обрывом, подошел к его краю, поросшему густой травой. Я не боялся высоты, и мне нравилось стоять на краю отвесных скал, вглядываясь вниз. На этот раз любовь к созерцанию горных склонов оказала мне плохую услугу. Навес из дерна и травы изогнулся под моей тяжестью, и я с ужасом почувствовал, как ноги соскользнули в пропасть. Попытка удержаться за траву не принесла успеха, но каким-то чудом я ухитрился мертвой хваткой вцепиться в выпиравший из земли корень чахлого кустарника, и повис примерно в метре от края пропасти. Бросив взгляд вниз, где под отвесно уходившей вниз скалой гостеприимно поблескивали острые камни, я ощутил ни с чем не сравнимый ужас и заорал во всю мощь своих легких, призывая на помощь отца.
Отцу хватило беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию, и он, крикнув «держись», вытащил из рюкзака моток веревки и свой знаменитый крюк для ловли акул. Как каждого заядлого рыбака, отца терзала мечта поймать Главную Рыбу Своей Жизни размером с небольшого кита, и хотя Черное море не очень подходило для этой цели, отец не удержался и, уже не помню где, приобрел рыболовный крючок небывалых размеров. Крючок ему так понравился, что он носил его с собой на охоту, поскольку на рыбалке он вряд ли бы пригодился.
Отец привязал к веревке акулий крюк и зацепил меня им за куртку, повторяя, как заклинание, «держись, сынок, держись». Отрезав излишек веревки, он закрепил ее конец вокруг того самого чахлого куста, за корень которого я держался. Теперь я понимаю, что это он сделал не столько для моей безопасности, сколько для душевного спокойствия. Хотя было ясно, что отпусти я руки, долго на крючке бы я не продержался, веревка, соединяющая меня с кустом, придала мне уверенности. Я не мог ни говорить, ни смотреть вокруг, ни думать. Все мое внимание сосредоточилось на корне и вцепившихся в него руках, которые я уже не чувствовал. Под моей тяжестью корень постепенно вылезал из земли, вытягивая за собой несколько более тонких отростков. Затаив дыхание, я наблюдал, как они постепенно натягиваются, а потом они лопались с оглушительным звуком, от которого у меня внутри все судорожно сжималось.
Оценив мою решимость держаться до конца, отец схватил топор и убежал. Он вернулся с несколькими крепкими длинными колышками и вбил их обухом топора глубоко в землю на некотором расстоянии от края обрыва. Сняв ремень с ружья, он соединил его с веревкой, сделав большую петлю, которую ухитрился надеть мне на ноги, а потом протянуть вверх до подмышек. Конец веревки он привязал к одному из колышков, а затем накинул еще две веревочные петли мне на ноги и тоже закрепил их наверху.
— Отпускай корень, — скомандовал он. Я попытался разжать руки, но не смог. Они онемели и ничего не чувствовали.
— Не бойся, отпускай, я тебя вытащу, — уговаривал меня отец, но это было бесполезно. Корень и я стали одним целым, и никакая сила не могла заставить меня расстаться с ним.
Отец, использовав весь оставшийся запас веревки, опутал меня ею, осторожно подтягивая вверх и подвязывая к колышкам так, что я принял положение вниз головой, продолжая отчаянно цепляться руками за свою спасительную соломинку. Убедившись, что я надежно закреплен, отец взял топор, и, добравшись до основания корня, перерубил его, а потом за веревки вытянул меня наверх.
Домой я возвращался, держа перед собой обрубок корня. Только дома с помощью массажа, намыливания рук и отмачивания их в воде, корень удалось вынуть. Сама операция по спасению заняла около получаса, а провисеть полчаса на вытянутых руках в нормальном состоянии оказалось бы непосильной для меня задачей. Только сейчас я понял, что то, что я сделал тогда, действительно было сверхусилием.
Учитель из кучки заготовленных впрок дров вынул обломок толстой ветки и протянул его мне.
— Сожми его в руках, — сказал он. — Возьмись за него так, как ты держался за корень. Я сделал то, что он просил.
— А теперь снова вспомни, как ты висел над пропастью, особенно то ощущение в руках, которое не позволяло тебе разжать их.
Выполнить это было нетрудно. Рассказывая эту историю Ли, я снова пережил события далекого детства так ярко, что мою тело еще было наполнено расслабленным ощущением тревожного покоя после пережитой смертельной опасности, когда страх уже прошел, но его послевкусие осталось, примешиваясь к опустошающей усталости, пришедшей на смену мучительному физическому напряжению.
Я вновь ощутил ужас от открывшейся внизу пропасти, над которой я покачивался, уцепившись за корень. Все мое внимание сосредоточилось на руках. Они сжимались все крепче и крепче. Кисти рук начинали неметь, затвердевая, как камень, и постепенно теряя чувствительность. Наконец я вообще перестал их чувствовать. Теперь меня мучила боль в плечах, растягивающихся и выворачивающихся под моим весом. Голос отца, что-то мне говоривший, отвлек меня и от этой боли, и вскоре я забыл о ней, уже ничего не ощущая, а лишь наблюдая, как корень медленно вылезает из земли, и как с шумом лопаются соединяющие его с обрывом отростки.
Вдруг корень рванулся из моих рук, и я, следуя за его движением, описал дугу и с размаху шлепнулся на землю. Ли, вцепившись в конец ветки, которую я сжимал в руках, размашисто водил ею из стороны в сторону, а я мотался вместе с ней, как консервная банка, привязанная к собачьему хвосту. Я изо всех сил пытался разжать руки, но не мог. Я не чувствовал их!
Глядя на мои отчаянные усилия, Ли расхохотался и отпустил ветку. По инерции я проехался на животе еще немного, а потом сел, удивляясь самому себе и снова попытался разжать пальцы. Мне это не удалось.