Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Слушай… — начал Тайлер. — Я не знаю, есть он или нет… Я не знаю, есть ли Дьявол, и если честно, то я никогда об этом не думал…
А потом Тайлер замолчал. До него дошел смысл слов Добермана. И дело было не в Боге и не в религии. Дело было совершенно в другом.
Чтобы воспарить, надо быть растерзанным чувствами к жизни. Причем надо быть искренним в своих чувствах. Страшная тема для размышлений. Страшные мысли, которые не должны посещать умы молодых людей, которым всего двадцать с лишним лет. В это время хочется любить и жить, а не думать о грязи души…
Или
— Вот и я о том же, — произнес Доберман, нарушая молчание. — И я понимаю, что мне нравится моя жизнь. Мне нравится это дерьмо, что со мной творится. Я не хочу воспарять.
Чтобы воспарить, надо осознать, что ты пал, и подняться… Деймон тысячу раз думал об этой философской концепции и каждый раз то путался в противоречиях (ведь если ты стал ублюдком, вряд ли что тебя исправит), то отрицал, то принимал… И теперь эти мысли вновь сводили его сума. Как больные психопаты носятся по коридорам клиники, так и эти острые, словно стрелы мысли…
— Ладно, не заморачивайся, — произнес Сальваторе, вновь затягиваясь. — Я так понимаю, в твоей жизни произошло что-то охуительное, раз ты зашел в эту лачугу.
Тайлер подумал, что ему следовало бы поддержать беседу с Доберманом касательно аллегорий, но пока он не знал что сказать по этому поводу. Ему не хотелось вновь углубляться в дебри противоречий. Хватило разговора о фанатичности. Тайлер подумал, что он поступил бестактно, не ответив на реплики своего друга. Но вновь вспомнилась Елена, и Локвуду захотелось поделиться новостью со своим другом.
— Я встретил девушку.
— Ты встречаешь их каждый день в клубах, — спокойно ответил Доберман, смотря на пустые бутылки и слушая очередную композицию.
— Особенную девушку. Мы встречаемся уже неделю. За это время я ее ни разу не поцеловал и не обнял… Она такая же, как я… Она единственная, кто смотрит серьезно, и… Она очень искренняя. Ей девятнадцать…
— Уоу-уоу! Зачем ты начал связываться с малолетками? В тридцать женщины не очень-то умнеют, а что говорить про девятнадцатилетних?
Бонни, если была бы здесь, бросилась с кулаками, ведь идеи за защиту женских прав окончательно свели ее с ума. И Тайлера это немного зацепило, но он привык к резкости своего друга.
Деймон Сальваторе, ты перестал слушать музыку…
— Ты же отрицаешь любовь?
— Отрицаю. Есть лишь фанатизм… Но это совсем не то, понимаешь? Когда я рядом с ней, я не смотрю на других… Меня так еще ни с кем не ебашило. Сегодня мы стояли, держась за руки. Мы просто стояли, а потом… Потом что-то щелкнуло, произошел какой-то всплеск…
— Послушай, что я тебе скажу, — Сальваторе выпрямилась. Между пальцами он сжимал дымящуюся сигарету. Свое внимание мужчина переключил на друга, отрицающего чувства. — Женщины — это змеи, которых ты греешь у себя на грудной клетке. Они опасные, ядовитые твари, которые рано или поздно укусят тебя. Да, они поддаются дрессировке и будут плясать под твою дудку, а стоит тебе лишь случайно ее ударить, и эта сука вопьется в твою глотку. Укусы черной мамбы всегда болезненны, мучительны и смертельны.
— Ты так говоришь потому, что Джоа ебала тебе мозги.
— Я так говорю потому, что так и есть. Подумай об этом.
— И что ты предлагаешь? — спросил Локвуд несколько изумленно. Ему было интересно, как же выкрутится Сальваторе, ведь невозможно избежать общения с женщинами.
— Отталкивай ее. Чем больше ты ее динамишь, тем настойчивее она будет. Ты увидишь ее истинную сущность. Может, она будет придумывать изощренные способы, чтобы отравить тебе жизнь, как та беленькая из «Резонанс ужаса» или Джоа. Может, она свихнется, а может, вообще заинтересуется кем-то другим. Тут полностью сработает твоя теория о фанатизме… — он помолчал, а потом добавил: — Хочешь выпить?
3.
Елена встретила Бонни случайно на городской площади. Беннет покидала какое-то здание, а Елена как раз проходила мимо. Они обе не очень жаждали этой встречи, но обе не могли пройти мимо друг друга. Бонни не выглядела заболевшей. Наоборот, она стала выглядеть лучше. Синяки практически исчезли, царапины зажили, а блеск в ее глазах не говорил о боли или каких-то мрачных мыслях. И где все это время пропадала Беннет остается лишь догадываться…
Девушки решили поделиться новостями и посидеть в кафе.
— Давно мы нигде не отдыхали, — сказала мулатка, направляясь к кафе.
Здесь было тепло и уютно. Погода на улице не менялась, а осень все смеялась и смеялась… И Елена еще помнила ощущения от этого взрыва, который произошел несколько минут назад.
В кафе работал небольшой телевизор. Передавали очередной выпуск новостей, и пока Бонни делала заказ, Елена сконцентрировала свое мнение на репортажном выпуске. Девушка никогда не любила новости, но ее поразило то, что по центральному каналу Штатов транслируют именно их маленький городок.
Репортаж проводили у центральной клиники их города. Здесь женщинам и девушкам делали аборты. И суть была даже не в том, что группа молодых людей (их было человек двадцать) ходила с плакатами: «Аборт — это убийство». Суть была в том, что какая-то неизвестная новая молодежная группировка совершила налет на дома тех самых оппозиционеров абортов. По словам журналиста, это была очередная акция «Новых детей свободы», и самое страшное, что численность феминистского движения увеличивалось. Из домов ничего не украли, но они были полностью или частично уничтожены. В некоторых домах оказались выбиты все окна, в других — стены раскрашены граффити, а дом «главаря» был сожжен. Подобный разбой назван самым жестоким за последние двадцать лет. И это не единственное событие. Второй репортаж велся у здания городского суда, где девушки с плакатами и разукрашенными лицами кричали: «Насильникам и педофилам — казнь! Женщин в прокуроры!». И если противников абортов было около двадцати, то численность феминисток приближалась к сотне. Главные черты этого направления — агрессия, жестокость, слепота. Последнее было особенно страшно, поскольку феминистки были агрессорами по отношению КО ВСЕМ представителям мужского пола.