Обуглившиеся мотыльки

Ana LaMurphy

— Деймон сказал, что ты снова сорвался, — она была улыбчивой и учтивой. Она была его. Тайлер видел это в ее глазах — видел принадлежность ему. Горькое злорадство сжало сердце. Локвуд сделал шаг вперед.

— Деймон преувеличивает, — заверил парень, останавливаясь достаточно близко по отношению к Беннет. Та не переменилась в лице, но в ее взгляде таял воск нежности. Тайлер знал это, потому что видел уже не раз такое в ее глазах. Ее глаза были отражением ее чувств. Всепоглощающих и по-прежнему бешенных.

— Не пей, — она опускает глаза, потом поднимает их

вновь. Бонни ощущала, что ее тянет к этому человеку и тянет сильнее, чем когда-либо. Горькое осознание невозможности быть вместе вперемешку с безумным желанием вновь хотя бы прикоснуться стало причиной головной боли. Беннет заблокировала взбунтовавшиеся воспоминания, но не смогла заблокировать взбунтовавшиеся эмоции.

— Я не знал, что Деймон знаком с тобой.

— Никто не знал, — ответила девушка. — Да и не стоит ведь всем кричать о своих отношениях, верно?

Слова были скользкими, оба это поняли. Разговор не клеился. Паузы были долгими и колкими, чувства — сильными. Беннет ощущала лишь одно желание — желание прикоснуться. Ей бы хотелось большего, но она была бы рада получить и такой минимум.

— Деймон сказал мне, что я проебал самую сильную девушку, — Тайлер кивнул для того, чтобы убедить Бонни. Та продолжала тонуть в водовороте нежных эмоций, напрочь забывая о своем удавшемся разговоре с поклонниками и желании, чтобы Клаус увидел эту ее победу.

— Он не встречается с Еленой, ты еще можешь верну…

— Он имел в виду тебя, — перебил Тайлер. Он потерял былую наивность, былую мечтательность. Даже улыбчивость затерялась где-то среди груды забытых и сломанных игрушек. В новом Тайлере не было прежней детскости. Но это и не имело значения. Бонни любила этого парня в любом его амплуа. Она точно понимала, что приоритеты — не главное.

— Ты был прав. Деймон действительно преувеличивает.

Парень подошел к ней, слишком внезапно для нее. Обнял ее за плечо — так, чисто по-дружески. Потому что он действительно считал ее своим другом, потому что он мог прикасаться к ней, не испытывая при этом ничего, что разрывало бы ему вены.

— Ты себя не уважаешь, Бонни.

— Самоуважение никому не интересно, — она схватила его запястье, чуть сжав его. Чуть помедлив. Секунды вдруг стали более пластичными, неравномерными… Локвуд перевел колкий взгляд на Бонни. Та сбросила с себя руку парня, снова поворачиваясь к нему.

— А что интересно? — он знал, что этот вопрос глуп и неуместен. Он знал, что Бонни соглашается продолжать этот бессмысленный разговор лишь потому, что ей жизненно необходимо хотя бы посмотреть на того, кто разбивает ее сердце каждый день. Воспаленное сознание выдавало фрагменты размытых воспоминаний в хаотичном порядке. Тоска завыла в душе.

— У каждого свое. У тебя вот — Елена.

— Ты больше не общаешься с ней? — бесчувственным ударом наотмашь. Бонни отвела взгляд, она старалась сконцентрировать свое внимание на чем-то конкретном и не слишком болезненном. Девушка засунула руки в карманы, сжимая их в кулаки, с удивлением обнаруживая, что не заметила как пальцы похолодели.

— В этом мире у всего есть срок годности, — она устремила взгляд вдаль, словно пыталась найти там кого-то. — Я понимаю ее поступки. Она принимает мои. Между «понимать» и «принимать» есть разница, Тай.

Девушка взглянула на парня, собирая последние силы в кулак. Бонни хорошо выучила уроки жизни, она отлично поняла, что вынуждена быть сильной, вынуждена терпеть подругу, которая разбила их дружбу, вынуждена выносить Тайлера, который разбил ее спокойствие, вынуждена уживаться с самой собой, ведь если бы не ее пустые амбиции — не было бы ссоры с Еленой, влюбленности в Тайлера, вечных стычек с отцом, туберкулеза…

И Клауса. Его бы тоже не было в ее жизни.

Бонни-то поняла. Но принять и простить себя она по-прежнему не могла, не могла себя пожалеть. Поэтому сейчас охраняла сталь в голосе, уверенно смотрела на Тайлера и продолжала делать вид, что ее чувства к нему на деле ничего особого не значат.

— Но думаю, что у нас не получится быть подругами.

Он будто бы понимал ее, будто бы мог сказать сейчас что-то подбадривающее, что-то обнадеживающее. Блеск в его глазах был холодным, но родным. Бонни ощущала, как у нее сносит крышу, как она начинает медленно, но верно поддаться желанию поцеловать парня, которого полюбила.

Первого парня.

— У нас тоже, Бонни. Мне жаль, но…

В глазах защипало, Бонни подняла голову вверх, а потом снова посмотрела на Тайлера, натягивая улыбку. Чем шире улыбка становилась — тем становился глубже порез на сердце. Удивительно, что там еще осталось место для порезов.

— У меня ни с кем не получается, Локвуд, — она по-дружески похлопала парня по плечу. Бонни знала — Елена тоже выйдет из колледжа с минуты на минуту. Бонни отлично понимала — Локвуд приехал к ней. Девушка ощущала, как пальцы мерзнут сильнее, как слезы вот-вот выльются, — и тогда все рамки рухнут. Тогда маска сильной Бонни тоже падет.

Беннет не могла этого допустить.

— Я ведь не глупая, — она сделала глубокий вдох, все еще улыбаясь, все еще сохраняя спокойствие, держа свои эмоции под жестким контролем. В ее рисунках было слишком много ярких красок — Бонни любила колорит, любила сочетать несочетаемое. Но жизнь не любила Бонни — рисовала ее серыми красками, раскрашивала ее жизнь простыми карандашами, хоть тоже была не против сочетать несочетаемое.

Елена и Бонни.

Бонни и семья.

Тайлер и Бонни.

— Мне надо еще на работу, Тай… До встречи.

Она прошла мимо, направляясь к машине. Бонни не оглядывалась, Бонни сдерживала слезы и безумное желание закричать в пустоту. Она ощущала чувства, которые клокотали в груди. Ей казалось, что в ту аварию попала она, а не Елена. Что это ее сбила машина — размазала по асфальту, разбавив однотонность жизнь чахлой феминистки единственным ярким кроваво-алым цветом. Ей казалось, что это она потеряла зрение, что это она блукает по темным закоулкам Вселенной, видит сны, в которых блуждает и бесчинствует мальчик Тайлер. Ей казалось, что она уже давно в реанимации.