Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Только если взгляд остался прежним… Таким проникновенным, цепляющим за живое, пробуждающим ото сна.
Деймон посмотрел на нее. Ее ухмылка его отвлекла от «гребанных собак», вернула в реалии мира. Да, думал он все-таки не о ней.
Жаль, что не о ней.
— В чем дело?
— Мы вышли из моды, — она повернулась всем корпусом к нему. Эти выбившиеся пряди, эти стеклянные глаза и это из ряда вон выходящее поведение пробудили на время позабытые воспоминания. Такие яркие, удушающие и будоражащие воспоминания, которыми был заклеймован весь чертов октябрь. — Мы выдохлись. Ведь мы больше
Она не в себе, почему он об этом раньше не подумал? У Елены с самого начала что-то не так было с головой. Нормальные люди ведут себя иначе. Нормальные люди не оказывают помощи своим врагам. Не принимают ее от них. Нормальные люди не целуются с теми, кто их избивает, кто растаптывается-втаптывает их.
Нормальные люди не смотрят так оценивающе-устало, будто им все еще интересно кино, которое они просмотрели раз десять.
— Расскажи мне о ней, — она отчаянно хочет закрыть красные глаза, воспаленные от разбитых суток, и забыться сном. Желательно, чтобы в этом сне было что-то хорошее. Что-то новое, что-то теплое. — О девушке, которая теперь рядом с тобой.
— Зачем? — он тоже усмехнулся, но скорее от бессилия, чем от цинизма — ему надо было испытывать хоть какие-то эмоции. Ему надо было себя реанимировать, отвлечь от зудящей в груди злобы и пульсирующей безысходности в висках.
— Ты меня разочаровал. Я верила в тебя. Верила тебе. А на деле оказалось, что ты такой же как мой отец. Такой же как Тайлер. Ты лжец.
Он расслабился. Честно, он даже перестал быть слишком сосредоточенным на дороге. Доберман вряд ли потеряет бдительность. Если только рассудок. И спокойствие. И прежние привычки.
Рядом с ней захотелось курить.
— Викки мне рассказала о том, что ваш брак фиктивный. Что вы заключили его лишь для того, чтобы отмывать украденные деньги.
Рядом с ней захотелось… Просто захотелось. Чего — Сальваторе пока не мог понять. Может, боялся понять.
— Почему ты солгал мне? — она сбавила тон своего голоса, сделав его хриплым, почти сиплым. Почти прежним. Деймон подумал о том, что Он тоже не в себе. Что он тоже давно спятил. Ведь нормальные люди не соглашаются на помощь несовершеннолетних девчонок. Ведь нормальные люди не играют в эти глупые игры, не подстраиваются под вечно меняющиеся правила.
— У меня была девушка. Джоанна. Это та, кого мы встретили в катакомбах. Джоанна знала Викки. Они были почти что подругами. Сестрами даже в каком-то извращенном и похабном смысле. Когда Джоа свинтила в свою злоебучую Швецию, она подослала ко мне Викки, которая знала все правила и аксиомы угона автомобилей. Она была профи…
Он говорил так, будто эти две женщины умерли. Будто они — лишь героини его жизни, которые погибли героической смертью. Который стали туманом. Наверное, когда-нибудь в будущем, он точно так же будет говорить и о Елене. «У меня была девушка. Елена. Это та, кого мы встретили там-то и там-то. Мы были почти что любовниками. Друзьями в каком-то извращенном смысле».
— Она научила меня многому. И я не лгал тебе, когда говорил, что люблю ее.
— Такая долгая предыстория и такой короткий вывод, — Гилберт вновь ощутила горечь. Головная боль достигла своего апогея. Ей показалось, что больше между ней и Деймоном ничего быть не может. Потому что все границы они перешли, все правила нарушили, а храмы — уничтожили. У них не осталось шансов для самореализации.
— Я лишь ответил на твой вопрос.
— Не ответил, — ей нравились эти мучительно-болезненные разговоры. Ей нравилось вгонять иголками под ногти едкие воспоминания и осколки действительности. Нравилось перемешивать факты, воспоминания и эмоции. — Ты заставил меня поверить, что это решение было вызвано твоим желанием завести семью, детей, а не банальным расчетом.
— Это так важно для тебя? — он посмотрел на нее, пытаясь найти в ее взгляде хоть толику чего-то отчаянного и горького. Но Елена привыкла к подобным выходкам. Она была апатична.
Или просто научилась держать свои чувства в узде.
— Я чувствую себя использованной.
— Не вини меня в своих чувствах.
Если бы она решилась на татуировку, она бы вытатуировала слово «ненависть». Или его имя рядом с этим словом. Она бы хотела запечатлеть его, чтобы до самой смерти помнить о нем. Потому что она ненавидела его. Все еще ненавидела, несмотря на то, что перестала кричать об этом на каждом углу. Потому что она не хотела забывать об этом чувстве и человеке, который его вызывал.
— Ты хотел задеть меня за живое?
— Да, — он крепче сжал руль. Мышцы на его руках напряглись еще сильнее. Вены вздулись — по ним пульсировала горячая кровь. Почти кипяток. — Я хотел сделать тебе больно.
Не удивительно. Они действительно вышли из моды. Они выдохлись. Они исчерпали себя. Исчерпали сюжеты для взаимных претензий, для скандалов, предлогов, упреков и причин. У них не осталось ничего кроме этого густого тумана, полосы дороги, освещенной фарами, и звенящей пустоты в ушах.
У них не осталось их.
— С чего ты решил, что мне станет больно?
Она чуть не сказала: «С чего ты решил, что мне было больно?», чуть не потеряла сноровку, чуть не попала впросак. Но слова отчеканивались, эмоции оттачивались, умения и навыки совершенствовались. Мальвина перестала быть Мальвиной. Теперь у нее больше нет прозвища.
— С того, что в последний раз, когда мы виделись, ты сказала, что я тебе нужен.
Он уколол ее, они оба это поняли. Не нужны были паузы и срывы, не нужны были даже взгляды. Они научились читать мысли друг друга, превратившись в телепатов в каком-то извращенном смысле. В экстрасенсов.
Деймон смотрел на дорогу, Елена — на Деймона. Они были уставшими, они напрчь забыли о «гребанных собаках». Они растеряли слова где-то по дороге, распродали свои чувства на ярмарке развлечений. Они больше не были Доберманом и Мальвиной. Они больше не были собой.
Они испытывали друг к другу отвращение.
— Это было очень давно, — она уверяла его, не себя. По крайней мере, ей так казалось.
— Но, тем не менее, тебя это зацепило.
— Что — это? — Елена придвинулась еще ближе. Теперь близость ей нужна была не потому, что страсти сводила мышцы в судорогах. Не потому, что горло пересыхало от тактильной близости, и эту жажду мог утолить только Деймон Сальваторе. Теперь хотелось просто узнать друг друга получше. Узнать по-настоящему.