Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Наугад, — он нажал на звонок и потом подошел к девушке еще ближе. Они высадились из поезда в четыре утра ровно. За десять минут дошли до ближайшего мотеля и решили остановиться здесь. Теперь им надо было зарегистрироваться и поселиться в номер. Елене не хотелось делить с этим человеком место для сна, но вряд ли у них получиться заснуть. Вряд ли у них вообще что-либо получится.
— На вопросы отвечаю я, а ты молчи.
Он улыбнулся, потом вытащил паспорта из внутреннего кармана куртки и повернулся как раз к подошедшему служащему. Деймон стоял близко по отношению к Гилберт. Так близко, что их почти можно
— Стандарт, — сказал Сальваторе, опираясь о стойку ресепшена и внимательно разглядывая худощавого паренька. — На сутки.
Елена наблюдала за Доберманом. Он, подобно самому настоящему псу, всматривался в людей, анализировал их, решая, исходит от них угроза или нет. Деймон обращал внимание на все — на взгляд, на мимику, жесты, речь, даже на стиль одежды. Он изучал их, он принюхивался к ним, параллельно выбирая методы своего дальнейшего с ними общения. Выбирая тактику взаимодействия. Он слишком тщательно рассматривал людей прежде, чем вступить в это самое взаимодействие.
Он был осторожен.
А Елена — наивна. Ей было достаточно одного взгляда, одного слова, и она — как пальцем в небо — выбирала методы своего общения.
Сальваторе внес полную плату сразу. Он расписался в журнале, затем расписалась Елена, каким-то чудом вспоминая, что ей надо изменить подпись. Она поставила закорючку, которую трудно было отнести к какой-то букве, а потом отложила ручку. Консьерж отдал ключи от номера и пожелал приятного отдыха. Отдых — не для них, но стоит ли упоминать о таких мелочах? Да к тому же, было даже к лучшему то, что они избежали косых взглядов и ненужных вопросов.
Елена и Деймон направились вдоль по коридору. Девушку знобило — Сальваторе шел слишком близко по отношению к ней. «Слишком» затмило любые другие мысли. Гилберт стала думать о том, что она не вынесет целые сутки бок о бок с ним, с ее личным цербером.
Деймон открыл дверь номера. Открыл перед ней. Гилберт взглянула на него устало-ненавистно. Ей снова захотелось влепить ему пощечину. Она бы разорвала его в клочья, если бы имела достаточно силы. Девушка усмехнулась, но все же вошла первой. Она быстро включила свет, потому что свет для нее в конкретной ситуации — как напоминание о внешнем номере. Доберман зашел следом и закрыл дверь.
Закрыл эту злоебучую дверь на замок.
Елена кинула сумку на пол, сняла обувь и прошла в центр комнаты. На самом деле, они уже спали вместе. Во второй раз будет не так страшно. Немного больно, но с этим можно смириться. Гилберт развязала шарф, стянула куртку и бросила вещи на рядом стоящее кресло. Потом она села на край кровати. Сальваторе тоже не спешил. Они замедляли свои действия, потому что это было единственное, что они могли себе позволить.
— Мы пойдем вечером, да?
Он кивнул, проходя мимо девушки и направляясь к окну. Гилберт не смотрела в его сторону. Она сидела, таращась в одну точку и пытаясь совладать с утренней прохладой в своей душе.
— Мне надо позвонить Коулу, чтобы он встретил нас на границе. Ты можешь принять душ и отдохнуть. У нас еще целые сутки.
Девушка все-таки повернулась в его сторону. Вновь наткнулась взглядом на его спину. Как тогда, когда он сказал что ненавидит ее настолько сильно, что решился стать ее другом. Безумная, но вполне логичная мысль прокралась в голову Гилберт — а что, если она тоже решила прикинуться влюбленной в него наивной девятнадцатилетней дурочкой, чтобы потом, в конце их безумной пьесы, сказать, что она его тоже ненавидит.
В очередной раз сравнять счет…
— Мне надо в магазин, — сказала она, прекрасно понимая обреченность своей фразы. Ей хотелось растопить тоску. Хотелось вернуться домой. Жаль, что Гилберт не знала, где ее дом.
— Исключено.
Девушка закатила глаза, потом выдохнула, приводя в порядок на мгновение взбесившиеся эмоции. Ей стоило учиться у Деймона его железному спокойствию. Его бесчувственному хладнокровию. Ей стоило перенимать его привычки. Становиться хамелеоном. Сливаться с ним воедино.
— У меня месячные, — произнесла она, процеживая взгляд его спину, вспоминая тот глупый разговор о черноте и золоте. Воспоминания вновь закрутили, но девушка решила смотреть на них как на фильм. Решила не предаваться ностальгии. — И мне нужно платье. Я же должна буду пойти в чем-то в клуб.
Он повернулся к ней, и в его взгляде было раздражение. Елена нашла в себе силы подавить ухмылку.
— У нас еще целые сутки, — произнесла она, стараясь быть убедительной. Стараясь быть. Почему-то ощущение реальности ускользало из рук как рыба. — Я обещаю быть умницей.
«Обещаю быть» кололо в горле, но Гилберт решила не плеваться этими иглами.
— Ладно. Только постарайся ни с кем не разговаривать, — он прищурился, приковывая ее и без того прикованное к нему внимание, а потом вкрадчиво произнес: — И не репетировать свой фальшивый «пик ап», ладно?
Она улыбнулась. Именно улыбнулась, а в ее глазах вновь появился дым. Дым, в котором можно было задохнуться. Дым, которым Сальваторе уже насквозь пропитался.
— Я порепетирую на тебе тогда, — она поднялась, хватая сумку и направляясь в сторону ванной. Ей было за радость оказаться как можно дальше от Добермана. Ей было за радость избавиться от его взглядов, его колющих фраз и таких же прикосновений, вырванных у Вселенной. Отмыться от него, смыть его запах. Ей надо было освежиться, поспать, а потом помочь Доберману провернуть аферу и вернуться домой. Может, после этого она сможет наконец-то по-настоящему вернуться домой.
2.
Он не любил слушать музыку в наушниках, но в последнее время ему нравился такой способ заглушить крики своей души. Ему нравились разрывающие тишину басы какого-нибудь даб степа, нравились заремиксованные шлягеры попсовых певиц и певцов, нравились разрывающие ударные рок-композиций. Нравилось оглушать себя. Музыка формировала настроение. Настроение создавало причины для поступков. Для тех, на которые Локвуд без музыки не решился.
Он стоял возле здания колледжа, все еще продолжая махать любому, кто на него посмотрел, и разрывать барабанные перепонки запредельной громкостью. Сердце будто билось в унисон этой деструктивной музыке. Мысли разрывались под воздействием децибел. Тайлера Локвуда это устраивало. Ему бы еще выпивка не помешала, но он не стал возвращаться за ней в машину. Он боялся пропустить ту, кого ждал. Ему надо было словно услышать ее. Увидеть, раздеть взглядом, вновь причинив своему телу мнимую надежду на близость, а своей душе — реанимированную духовную связь.