Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Ты не хочешь вообще о ней разговаривать или не хочешь разговаривать о ней со мной?
Деймон вновь взглянул в ее сторону, тут же отвернувшись. Он заскучал по сигаретам и домашней обители. Дни, когда они делили одну кровать, когда она вверяла ему свои сны, показались далекими и нереальными. Он не помнил, что чувствовал в те моменты.
— Не хочу вообще разговаривать с тобой.
Девушка улыбнулась, опустив голову. Елена сильно похудела за последние месяцы, и теперь она немного напоминала Джоанну Хэрстедт. Сальваторе нравились худые девушки. И такие как Елена — тоже…
Сальваторе стоило выбросить
Гилберт подалась впервые, рукой коснувшись плеча Добермана. Тот никак не отреагировал, словно он и не ощутил ее прикосновения. Елена сжала его руку, насколько позволяла ей сила. Пальцы были холодными. Деймон вспомнил, как эти пальцы проникли под его футболку, когда они целовались в его квартире… И сколько было этих сворованных поцелуев! Сколько было несказанных за ними слов! И об этом они никогда не решались заговорить вслух.
— Мне больно, — прошептала она, приближаясь к Деймону, хватаясь свободной рукой за сиденье и утыкаясь в его плечо, которое сжимала. Потом ее рука проскользила вдоль его руки — ближе к обнаженному запястью. Пальцы коснулись вздутых вен… Острые ногти, как обоим показалось, могут вскрыть эти самые вены.
— Из-за чего? — скорее из вежливости, чем из любопытства. Елена вновь оказалась слишком близко по отношению к нему. Еще пару часов назад она кричала, что ни за что на свете не дастся ему, а теперь вновь прижималась к нему. Она нарушала правила, она играла грубо и нечестно.
— Не знаю, — прошептала она, прикасаясь к его пальцам, так медленно и осторожно, словно боялась повредить. Боялась повредить его, взрослого мальчика, такого сильного и всегда непобедимого. — Просто больно.
— Пройдет, — апатично сказал он, никак не реагируя на ее прикосновения. Выпускать шипы в минуты откровения — это чисто в его стиле. Возможно, тогда, когда они упивались ненавистью друг к другу, они были спокойнее и счастливее. Возможно, тогда, когда они позволяли себе гневные обличения в адрес друг друга, им было намного проще. Во всяком случае, Елене не было так больно как сейчас, а ему — так противно и горько.
— Я могу раскрыть тебе секрет, Деймон, — прошептала она ему на ухо. Играла она или ей действительно было больно — Сальваторе не знал. Он общался с ней близко, общался, как казалось, давно, но все равно не мог раскусить ее. И поэтому его тянуло к ней. Может, они вышли из моды, но явно не потеряли своей актуальности. — Только тебе.
На его языке вертелось одно: «С чего бы вдруг?». Разбавлять разговор подобными выражениями вошло у них в привычку. В привычку вошло оттягивать момент ответа, смакую каждую секунду, которую они проводили вместе. Вряд ли оба назвали это любовью. Просто они уже приспособились к такому общению. Просто в этом и заключалась особенность их общения.
— Валяй, — он расслабился, сбавил скорость, словно и не стремился поскорее добраться до дома или хотя бы до мотеля, в котором им бы снова пришлось один номер. Елена все еще касалась его пальцев, все еще не разрывала эту садистскую близость.
— Вся правда заключается в том, — прошептала она, закрывая глаза, словно девушка в клипе, поющая сладко-слащавую песню, словно искусительница, знавшая весь расклад обстоятельств наперед, — что ты влюбляешь в себя людей, хоть не имеешь об этом ни малейшего понятия. Влюбляешь так искусно, что ни ты, ни те, кто рядом с тобой, этого не замечают. И дело не в той любви, о которой ты, вероятно, подумал, — ее рука легко проскользила по его руке вверх, и пальцы коснулись шрама на шее. Девушка открыла глаза. Она таяла в этой ночи как сахар, и правда Елены заключала в том, что она влюблялась в людей. Так искусно, что не замечала этого. Так сильно, что уничтожала их.
— Дело в той любви, благодаря которой тебя желают. Во всех смыслах.
Он повернулся к ней. Их лица были очень близко. И их души — тоже. В череде долгих попыток насытиться друг другом и в череде неудач они научались наслаждаться общением в его стандартном виде. И это было почти приятно.
— Ты перепила.
Елена усмехнулась, выше подняв подбородок. Она отстранилась, снова потянувшись к магнитоле.
— Я перелюбила, — наверное, это не совсем верно. Елена мучилась головной болью и усталостью. Ей хотелось забыть о том, что ее так долго мучило. Ей хотелось вырвать из мыслей назойливые воспоминания. Больше всего Елене хотелось принять душ и оказаться дома. Эти жалкие попытки что-то наладить встали костью в горле.
— Ты не любила, — произнес он. Панель вновь загорелась. Елена включила магнитолу, стала листать каналы, в стремлении найти нужную станцию. Она не принимала всерьез слова Деймона и то, что ей действительно больно. Она хотела разбавить эту тишину музыкой, а не глупыми разговорами.
— Иногда я тоже так думаю, — зашумели волны, зашипело сердце, на которое вылили поток холодной воды. — Иногда я в это почти верю…
Она смогла-таки поймать волну, чуть прибавила громкости. Хрипы напоминали предсмертные стоны умирающего. Стало тоскливо, и Елене отчаянно захотелось заплакать и оказаться с кем-то, с кем она могла бы заснуть, с кем не побоялась бы остаться беззащитной.
— Почему сомневаешься? — спросил он, переведя на нее взгляд. Елена обняла себя руками — она замерзла, она пыталась удержать то тепло, что в ней еще осталось. Ему было жаль ее. Морально истощенная, эмоционально высушенная, безнадежная, растерявшая все смыслы она казалась ему родной. И ему очень хотелось вновь защитить ее, забрать в свою квартиру, согреть, выходить и поставить на ноги.
— Потому что если бы я никого не любила, я бы… — хрипы прервались, оба услышали рекламу. — Я бы не хотела… Не знаю как сказать, но… — она выпрямилась, опустила руки на колени. Худые плечи подрагивали от холода. Эти плечи можно было бы сжать со всей силы… — Мне было бы намного легче жить. А так я чувствую, будто…
— Тебя тянет что-то на дно, — закончил он, вновь концентрируясь на пустой трассе. Свет фар рассеивал дым, небо начинало заливать холодными оттенками безрадостного рассвета. Еще одного их рассвета. Может быть, последнего.
— Да, — прошептала она. Реклама закончилась. Шел какой-то выпуск новостей, и Елена сделала немного громче, решая не продолжать этот разговор. Ей было плевать, что слушать — музыку или новости. Главное, чтобы не слушать голос внутри головы.
Диктор говорил о новостях спорта и гостях эфира в десять утра. Потом последовала короткая реклама и снова небольшая сводка. Приятный женский голос что-то быстро сообщил о мировых событиях и быстро переключился на другую тему.