Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Девушка услышала знакомое «Да?», вместо стандартного «Алло?» и собрала последние силы в кулак, чтобы ее голос не задрожал.
— Ты можешь встретить меня? — произнесла она. — Я села на четвертый автобус, подъеду к нашему старому дому минут через пятнадцать, — затем она замолчала и добавила уже намного тише: — Пожалуйста.
Гилберт снова вытерла слезы. Она уставилась в окно. Мелькающие пейзажи немного отвлекали.
— Я сейчас выеду, — был ответ. Елена положила трубку и закрыла глаза, оперевшись о спинку сиденья. Горло разболелось сильнее. Ровно как и сердце. Ее почерневшее, грязное сердце, способное на раскаяние и прощение.
Способное
Комментарий к Глава 52. Обесточенные * аллюзия на роман Чака Паланика «Бойцовский клуб», главный герой которой, Тайлер Дерден, провозглашал, что «лишь утратив все до конца, мы обретаем свободу».
имеется в виду роман Харуки Мураками «Норвежский лес».
====== Глава 53. Заложницы ======
1.
Она тут же поднялась, когда он зашел. Девушка скрестила руки на груди, поежившись то ли от холода, то ли от неловкости. Он взглянул на нее, улыбнулся и направился прямиком к холодильнику. Девушка медленно села обратно за стол. Она все еще не сводила взгляда с него, и она хотела как-то начать разговор, но ее горло пересохло, а мысли рассыпались.
Достав из холодильника две банки пива, он направился к столу, сел рядом с Бонни и придвинул ей одну. Беннет даже не взглянула на напиток.
— Тебе надо в больницу. Чем скорее — тем лучше.
Клаус открыл жестяную баночку. Та издала шипящий звук. Прохлада будто коснулась кожи Беннет, и та снова поежилась. Она не хотела пить, у нее в голове (ровно как и в душе) царил полный хаос. Обычно Бонни начинала бунтовать, кидаться на окружающих ее людей и таким образом избавляться от страха. Обычно она даже если не знала что делать, то все равно что-то делала, а теперь ее будто обездвижили. Дело было не в том, что случилось между ними, а в том, что им понравилось. Ей и ему, поэтому они повторили еще два раза. И их увлекло это. Их это будто оживило, будто вернуло им смысл существования и успокоило их испепеленные нервы.
— У меня аномалии в организме, — произнес он, обращая на нее взор. Держался так же как всегда — без лишних эмоций, со свойственным ему безразличием. Бонни боялась не его, она испугалась себя и того, что враги, которых она думала, что ненавидит, стали ей близкими людьми. — Я с детства даже насморком не болел. Мать водила меня по больницам и центрам, но никто ничего объяснить так и не смог. Можешь считать это ложью, правдой или фантастикой, но факт остается фактом.
У Бонни все еще болело горло, и она все еще не могла прийти в себя, но к пиву решила не притрагиваться. Просто не хотелось. Не хотелось делать многие вещи: не хотелось снова губить себя, не хотелось курить, не хотелось даже искать Тайлера и пытаться объяснить что-то кому-то. Единственное, что Бонни себе позволяла в эти сутки, в этот наступивший вечер, единственное, чего она действительно хотела — так это знать, что ей все не привиделось.
— В детстве, когда мне было лет шесть, я играл с девочкой во дворе, которая болела гриппом. Хрен знает, как ее вообще выпустили, но я не заразился. А мать слегла на вторые сутки.
Бонни понимала, что это ложь. Может быть, частичная, но все же его слова были ложью. Была эта ложь во спасение, или было это банальное желание не продолжать разговор на эту тему, Беннет не знала. Она многое перестала знать сегодня, поэтому отнеслась к осознанию этого факта вполне спокойно.
И все же, если это правда, самая чистая правда, то стоит спросить…
— Ты поэтому… со мной? — она могла быть сильной, бесстрашной и ударенной на всю голову, но она все равно оставалась девушкой. Девятнадцатилетней, все еще верующей во что-то хорошее девушкой, которая провела время со взрослым мужчиной и теперь хотела знать, не воспользовались ли ею забавы ради. Бунтарка, грубиянка, — кем бы она не хотела быть, она оставалась все такой же ранимой, как и прежде. Как и любая другая девочка на ее месте.
— Нет, не поэтому, — серьезно ответил он.
Бонни положила руки на стол, медленно приблизилась к Майклсону. Она не имела права быть с ним, но она могла быть рядом. Она могла быть рядом просто потому, что их дорожки пересеклись. Они знают друг друга уже довольно неплохо, а такие знакомства за один день просто так не обрываешь.
— Почему же тогда?
Клаус сделал глоток пива, потом повернулся к девушке, отставив банку. Он внимательно вглядывался в нее. Не было в их взглядах той страсти и нежности, что были между ними утром. Но теперь между ними определенно исчезла недосказанность.
— На комплименты нарываешься?
— Нет. Просто хочу знать.
Он снова усмехнулся. Он решил не медлить с ответом, сказать всю правду, потому что он всегда говорил ей правду. В этом и есть шарм ненависти — враги никогда не лгут друг другу. Подлецы, подставляющие тебя, в расчет не идут. Им хочется сделать тебе больно, и поэтому они рубят правду-матку. Вот почему они оказываются ближе и вернее друзей.
— Потому что ты делаешь то, на что другие не решаются. Ты плюешь на всех, перешагиваешь и идешь дальше. Иногда перешивают через тебя, но тебе и на это наплевать. Людям это нравятся, потому что в таких как ты запечатлеются мечты и желания остальных. Тех, кому не хватает смелости. Ты бесстрашная, отчаянная, никому ненужная и оттого столь притягательная. А еще — гибкая и жаркая. Понимаешь? Это цепляет.
Бонни опустила взгляд, подперев голову рукой. Она не знала, что сегодня ее пугает больше всего — публикация ее грязного секрета, секс с Клаусом или разговоры с ним. И это еще куда не шло, учитывая тот факт, что сейчас они сидели в его квартире. Он привез ее утром, сам вернулся пару минут назад. И теперь — взгляды в упор и обнаженная правда.
— Бред какой-то… Это все похоже на чудовищный вымысел — утренняя сенсация, ты, эта квартира и все твои байки, которые ты мне тут травишь.
Он засмеялся, Беннет вновь взглянула на него. Она впервые слышала его смех, и ее это несколько изумляло. Она решила, что ей все же стоит выпить, но одним пивом тут не обойтись.
— Я же говорил — перешагиваешь и идешь дальше.
— Самое отвратительное даже не в том, что сегодня произошло, — она выпрямилась, сделала глубокий вдох-выдох и таки открыла банку с пивом. — Самое отвратительное в том, что ты сейчас ближе всех, кого я знаю и люблю.
Она сделала несколько глотков. Бонни не любила пиво с четырнадцати, с того момента как закурила и стала шастать по подворотням. Она не любила себя и поэтому, наверное, перешагивала и шла дальше. Иногда заниженная самооценка помогает выживать.
— Ты же знаешь, что меня не торкают подобные слова.
— Знаю, — она отставила пиво, — поэтому и говорю. И нет, я не буду больше ни о чем тебя просить.
Она поднялась. Ей надо было уходить. Куда, к кому — она не знала. Бонни больше не могла спрятаться в клубах, не могла укрыться в собственной квартире, и на работу она тоже не вернется. У нее дорога одна — в зимний холодный вечер. Раньше бы это Беннет напугало, но не теперь. Теперь она была почти спокойной.