Обвинение в убийстве
Шрифт:
– Мака к тебе тянет, Дрей. Всегда тянуло.
– А меня к Маку не тянет. Он просто друг. Не больше. – Она взяла Тима за руку. Ее левая рука была все так же засунута в карман.
Внезапный ужас сжал ему внутренности:
– Вынь руку из кармана, Дрей.
Она нехотя вынула руку. На пальце не было обручального кольца. Глубоко в груди Тима вспыхнула боль и со скоростью шаровой молнии начала распространяться по телу. Он отвернулся.
Губы Дрей еле заметно подрагивали – признак нарастающего гнева, горя и ненависти к себе самой: тройной
– Мне кажется, Тимоти, что я тебе больше не нужна.
– Это не правда. – Он заговорил громче.
– Мне слишком тяжело его носить. Я смотрела на него каждое утро, когда просыпалась, и всегда чувствовала благодарность. – В темноте Дрей казалась маленькой и хрупкой. Она обвила руками колени; так же делала Джинни, когда смотрела телевизор. – А сейчас оно только напоминает мне о том, что тебя нет.
Он выдернул из земли сорняк и швырнул его в сторону.
– Я должен с этим разобраться. Добраться до этой папки. Я не могу этого делать, пока живу дома, у всех на виду. В этом случае я слишком сильно рискую. Ты слишком сильно рискуешь. Я должен защитить Джинни хотя бы после смерти, чтобы люди, которые это сделали… – он поднял руку, увидел, что она дрожит, и положил ее обратно на колено, изо всех сил сжав ладонь в кулак.
– Тимоти. – Ее голос был умоляющим. Она потянулась к нему, но отдернула руку.
– Прости, – сказал он. – Я давно не называл ее по имени.
– Знаешь, нет ничего страшного в том, чтобы плакать.
Тим несколько раз дернул головой, изображая кивки:
– Да.
Дрей встала и отряхнула руки:
– Я не хочу быть без тебя. Я не хочу, чтобы тебя не было в моей жизни. Но я понимаю, что ты должен это сделать. Для себя, для нас. Думаю, нам нужно просто ждать, держаться и надеяться, что то, что есть между нами, не исчезнет.
Он не мог отвести глаз от ее руки, от пальца, на котором не было кольца, и пропасть, образовавшаяся у него в душе, продолжала расти.
В траве застрекотали кузнечики.
Дрей повернулась и направилась к дороге.
На обратном пути Тим остановил машину. Он сидел, держа руки на руле, и думал о своей квартире, ее пустоте и аскетизме, понимая, как плохо он подготовлен к одиночеству после семи лет семейной жизни. Он вытащил из кармана адрес Аненберг и начал вглядываться в клочок.
Голос Аненберг вовсе не был сонным, хотя часы показывали четыре часа утра.
– Да?
– Это Тим. Тим Рэкли.
– Имя и фамилия. Как скромно. Я в 303-й.
Тяжелая стеклянная дверь издала громкий гудок, и Тим открыл ее. На третий этаж поднялся на лифте. Ковер в коридоре был чистым, но слегка потертым. Он легонько постучал в дверь, услышал мягкие шаги, звук двух открывающихся замков и снятой цепочки. Дверь распахнулась. На Аненберг была футболка до бедер. Одной рукой она держала за ошейник родезийского риджбека, в другой был маленький «Ругер», которым она почесывала ногу.
– Нужно смотреть в глазок. Даже если ты только что кому-то открыла парадную дверь.
– Я посмотрела.
Он знал, что она врет. Собака вышла вперед и ткнулась мокрым носом в ладонь Тиму.
– Вообще-то Бостон ненавидит людей.
– Бостон?
– Он мне достался от бывшего бойфренда, придурка из Гарварда.
Она повернулась и мимо крохотной кухоньки, маленького обеденного стола и дивана, стоящего перед телевизором, двинулась в огромную студию. Два комода отделяли место для сна – большую кровать, стоящую под единственным окном в комнате. Она щелкнула пальцами, Бостон протопал к круглой подстилке и лег. Пистолет она сунула в верхний ящик правого комода.
Между ними было несколько шагов и потертый коврик на полу. Они посмотрели друг на друга. Скрестив руки, она сняла футболку. Ее прекрасное стройное тело не нуждалось в тренажерах и аэробике. Небольшая упругая грудь вздымалась над плоским животом. В ее взгляде сквозила мудрая практичность. Это было похоже на какой-то печальный ритуал.
Взгляд Тима смущенно метнулся к единственной салфетке на обеденном столе. Он с поразительной ясностью осознал, что смерть и горе коснулись ее так же, как и их всех.
– Боюсь, ты неправильно меня поняла. Я не могу… – Его рука описала в воздухе что-то вроде дуги. – Я женат.
– Тогда почему ты здесь, Рэкли? – Она вытащила сигарету из пачки на ночном столике и зажгла ее.
– Хочу попросить об одолжении.
– Я предлагала тебе его, ты не заметил? – Она подмигнула, и он улыбнулся ей в ответ. Аненберг затушила только что зажженную сигарету о свечку на комоде, откинулась на кровать и укрылась одеялом, и в этом жесте не было ни смущения, ни неловкости.
– Я хочу, чтобы ты достала записи государственного защитника из папки Кинделла. В качестве жеста доброй воли. Я знаю, что у тебя есть к ним доступ. Слишком тяжело ждать без…
– Я не могу нарушать правила. Подними этот вопрос на встрече, и мы проголосуем.
– Мы оба знаем, что Рейнер никогда на это не пойдет.
Она ни на секунду не сводила с него глаз; на какой-то момент ему показалось, что они смотрят прямо друг в друга. Он знал, что страдание делает его уязвимым, но ничего не мог поделать.
– Пожалуйста.
– Я посмотрю, что смогу сделать, но ничего не обещаю. – Протянув руку, она включила лампу возле кровати. – Иди сюда.
Тим подошел и сел на край кровати. Она обвила рукой его талию и тянула к себе до тех пор, пока его спина не коснулась резной спинки кровати. Потом подняла его руку и положила так, чтобы она ей не мешала. Довольная, она прижалась к нему, положив голову на грудь.
– Удобно? – спросил он.
Она положила руку ему на живот, и он был поражен тем, насколько хрупкое у нее запястье.