Обычная история
Шрифт:
– Отвали, – сиплю я, голодно облизываясь.
– Давай, у меня в обрез времени.
– И куда же ты спешишь? Окучивать Кэт?
– Ревнуешь? Это хорошо. Старательней отсасывать будешь. Давай же, не выебывайся.
Миша дергает меня за руку. Я плюхаюсь на колени, больно ударяясь о кафель. Сама дура! Могла бы и осторожнее… Обхватываю его сочащуюся головку губами.
– Да ты уже слюной истекла. Ну что за феерическая блядь мне досталась?
В противовес смыслу его слова звучат так ласково, что я давлюсь. Слезы из глаз брызжут. Но беру так, как дает. Блядь – так блядь. Хоть
Когда Миша оттаскивает меня за волосы, я с противным хныканьем тянусь за ускользающим членом.
– Хватит! – рявкает. – Я не так закончить хочу. Да и ты, наверное, тоже.
Отчаянно киваю.
– Что ты там про жопу говорила?
– Я пошутила, – сиплю, теряя голос. Нет, так мы тоже трахаемся, но очень редко. И мне каждый раз невыносимо…
– Пошутила она. Наклоняйся, давай.
– Нет, нет, Миш, пожалуйста, не надо… - скулю испуганно.
– Давай, Таш, в любой момент кто-то может войти.
– Я не готова! – трясусь, склоняясь над столешницей, в которую в ряд вмонтированы раковины.
– Кто – ты? А это что? – издевательски посмеиваясь, проводит рукой между ног. – Не смеши, давай, я быстро. Довела же!
Глава 23
Виктор
День выдается пасмурным, как и мое настроение. Где-то над головой взрывается и трескается небо, бьют молнии, ветер гнет деревья к земле и играет в догонялки с дымным шлейфом поднятой моим Аутлендером пыли. А вот дождя как не было, так и нет. Мир будто встал на паузу в предвкушении надвигающейся грозы.
– Маме точно получше? – спрашивает Сашка, так и не оторвав взгляда от окна.
– Очень на это надеюсь.
– Ты говорил, что мы будем встречаться по выходным, а мы сто лет не виделись.
– Так вышло, Сашунь. То мы с тобой уезжали в отпуск, то мама болела. Бывает, жизнь вносит корректировки в планы взрослых. Ничего страшного. Сегодня начнете навёрстывать, не переживай, хорошо?
– Угу. А Ника тоже болеет? – Дочь ловит мой взгляд в зеркале заднего вида. Я немею. Заметила, значит, что что-то не так? Заметила и молчала.
– Д-да, болеет, – киваю, с трудом пропуская ответ сквозь вставший поперек горла ком. Крепче сжимаю руль, а толку?
Самое страшное, что Никина замершая беременность даже не стала для меня неожиданностью. Я как будто все это время ждал чего-то такого. Был готов, что по счетам придется платить. И может, именно этим накликал на нас беду.
– А что у нее болит?
– У Ники? Живот. – Отвожу глаза, отделавшись полуправдой.
– А у мамы?
– А у мамы – душа, – не придумал я ничего лучше, не надеясь даже, что Сашка поймет. Но к удивлению, дочь на это замечание деловито кивает.
– У меня тоже болит душа. Но, наверное, не так сильно, как у мамы, раз меня не забирали в больницу.
Сглатываю. Дергаю туго застегнутый воротничок рубашки. В носу подозрительно
– Саш…
– А почему мамина душа заболела?
Твою мать. Вот просто… Твою же мать!
Дети все-таки уникальные создания. Одним словом они могут выбить почву у тебя из-под ног, а могут стать твоей единственной опорой. С каждым годом я все отчетливее понимаю, как самонадеянно думать, что это я ее воспитываю, защищаю, ращу… На самом деле все ровно наоборот. Сашка вытаскивала меня из таких чертогов отчаяния, самобичевания и вины, что словами не передать. Лишь она придавала мне силы в моменты, когда их неоткуда было взять. А потом уж и Ника подсуетилась…
– Я ее обидел, Саша. Это моя вина. И то, что вы не виделись так долго, моя вина тоже.
Сказал это, и тут же на себя взъелся. Потому как на хрена я это затеял? Уж не для того ли, чтобы дочь отпустила мои грехи? Что ж ты за слабак-то такой, а, Реутов?!
Пальцы немного дрожат. Включаю поворотник. Начавший накрапывать дождь с каждой секундой усиливается. Льет так, что дворники, работающие в своем самом интенсивном режиме, справляются ровно настолько, чтобы я мог видеть желтую разметку – и больше ничего. Небо грохочет. Внутренности вибрируют. Сумрак окутывает округу зыбким дрожащим маревом. Желтые фонари не спасают, наоборот, нагоняют необъяснимой жути. Городок, в котором живет Кэт, кажется вымершим, несмотря на горящий в окнах домов свет и свору собак, выбежавших прямо под колеса на светофоре.
Притормаживаю. Распахнув зонт, выбегаю из машины, свободной рукой подхватываю дочь и на руках несу ее под козырек – лужи такие, что Сашке наверняка по колено будут.
Домофон на двери пиликает. Сложив зонт, взлетаю вверх по ступеням и едва не сталкиваюсь на площадке с огромным шкафом, выходящим из квартиры Кэт. Любовник? Помнится, она говорила, что таковой имеется. Почему-то я не воспринял ее слова всерьез. Может, потому что всю нашу жизнь пребывал в уверенности, что я ее первый и последний мужчина, как-то упустив, что с тех пор, как я уверился в этой мысли, обстоятельства сильно изменились.
– Добрый день. Валеев Таир Усманович, – представляется незнакомец. Кэт хмыкает. Интересно, что ее насмешило.
– Реутов Виктор Валентинович.
Отмечаю, что, несмотря на достаточно ровный голос, руки мне Валеев не подает. Хочется, уподобившись Кэт, хмыкнуть. Но я молчу, стиснув челюсти так, что где-то в виске аж щелкает.
Презрение… Мне кажется, я с ним теперь сталкиваюсь повсеместно. Или такое ощущение создается именно потому, что я сам себя призираю?
– Александра! – царственно кивает моя дочь, протягивая руку здоровяку. И в этот момент его будто высеченное из камня лицо смягчается. Он садится на корточки, осторожно сжимает Сашкины пальчики и одаривает малую широкой улыбкой от уха до уха.