Обыкновенная биография

Гайдар Аркадий Петрович

– А как поможешь?
– Тут голос у Зойки стал унылым и жалобным.
– А как поможешь? Вот... собрали мы с Муркой девчат одиннадцать человек... да сегодня шестой день и стираем! Надоело... ужас как. Она помолчала, подула на застывшие руки и добавила:

– Я бы уж лучше на фронт пошла... А ты как, Мурка?

– А что там делать?
– подумав немного, спросила Маруся.

– Как - что? Воевать!

– Разве что воевать!
– улыбнулась Маруся [и как-то хитро посмотрела на подругу].

Тут они обе хитро переглянулись

и ни с того ни с сего рассмеялись.

Вошел Васька и бухнул возле печки большую вязанку расколотых сосновых поленьев.

Со станции позвонил Сережа Шаров и сказал, что погрузка окончена и ребята идут в город.

Вскоре запылал огонь, сразу стало теплее и светлее. Мы подвинули диван к печке.

– Расскажи, Борис, что-нибудь про фронт!
– попросила Зойка.
– Ну вот, например, идет ваш отряд - вдруг... Ну, и так далее...

– Как это, Зойка, и вдруг... и так далее?
– удивился я.

– Обыкновенно как... Как всегда рассказывают. То-то и то-то... потом вдруг так-то! И так-то! Так-то и так-то. Вдруг еще как-нибудь.

Все рассмеялись.

– Дуреха!
– снисходительно вставил подсевший к нам Васька.
– Ну, спросила бы про бой или про атаку, ну там про фронтальную или про фланговую...
– (Васька спокойно и солидно произнес эти два слова.) - А то "вдруг да вдруг..." На военном кружке - так их нет! И потом и спросить-то у человека толком не умеют. "Вдруг да вдруг".

И Васька посмотрел на меня, как бы говоря: "А что с них спрашивать?.. Разве же они понимают!"

Однако, по правде сказать, если бы я стал рассказывать, то мне много легче было бы рассказывать по Зойкиной схеме: вдруг - так, а вдруг - этак, чем описать картину "фронтальной или фланговой" атаки. Потому что я и сам не знал, когда у нас была фронтальная, когда фланговая, когда еще какая. И, во всяком случае, если они и были, то уж никак не похожи на те, о которых вычитал Васька в старых уставах... Однако я хитро подмигнул ему - что, конечно, мол, мы-то понимаем, - но рассказывать отказался, сославшись на то, что надоело и расскажу когда-нибудь потом.

– Ты, Борис, храбрый?
– спросила Зойка.

– Очень!
– ответил я

– Ну, какой храбрый? Есть же все-таки и храбрей тебя?

– Мало!
– коротко ответил я [стараясь не улыбнуться].

– Это хорошо, что ты "очень"!
– задумчиво сказала Зойка.
– А вот мы с Маруськой - ой, какие трусихи!..

Тут девчонки опять переглянулись и снова дружно рассмеялись.

– Домой бы идти надо, - сказала Зойка, - и неохота. А нужно еще кое-что почитать, выспаться. А завтра у нас в десять кружок. [Бебеля читаем.] "Женщина и социализм" разбираем... Ты как, Борис, смотришь на женский вопрос? Тебе все понятно у Бебеля?..

Зойка подтолкнула валенком высунувшееся из печи шипящее полено и, повернув раскрасневшееся от огня лицо, посмотрела на меня.

И я смутился. Дело в том, что на женский вопрос я как-то еще никак не смотрел, да и фамилию-то Бебеля услышал только что впервые.

Я хотел как-нибудь уклониться от ответа.

Зойка сразу догадалась об этом. Она укоризненно покачала головой, сбросила на спинку дивана подбитый черной овчиной полушубок и спросила опять:

– Ты Карла Маркса читал?.. Нет?.. Ой-ой-ой! Ой-ой-ой! А еще коммунист!

– Ему некогда было читать!
– вступился за меня Васька.
– На фронте не до чтения... Как там загрохочут двадцать батарей... так тогда не до чтения.

– Конечно, если двадцать, то не до чтения, - покорно согласилась Зойка, - какое тогда чтение.

Тут уж я рассердился не на Зойку, а на Ваську. Никогда я не слыхал, как грохочут двадцать батарей. Две-три - еще может быть, а никак не двадцать. Кроме того, не читал я, уж конечно, вовсе не из-за батарей и вовсе не потому, что было некогда, или потому, что не попадались книги. Времени свободного было сколько хочешь; не одну, так другую книгу тоже достать было можно. А не читал я просто так - ну, просто не читал, да и все.

– Прочитаю еще, - хмуро ответил я.
– Соберусь как-нибудь и прочитаю.

– Тебе обязательно надо, - серьезно поддержала Зойка. И, опять хитро переглянувшись с Марусей, задорно добавила: - Мы-то еще комсомольцы, а ты ведь уже коммунист.

Зашумело, загрохотало на лестнице, распахнулась дверь - и в клубах пара, осыпанные инеем, с побелевшими от мороза бровями, ввалилось в комнату около десятка человек. Они, точно по команде, оглушительно затопали, стряхивая с сапог и с валенок рыхлый снег, посбрасывали полушубки, шинели, куртки; некоторые скинули обувь и задвигали стульями, пробираясь к огню...

– Ну и мороз, Борька!
– сказал Сережа Шаров, присаживаясь рядом со мною и бесцеремонно оттискивая в угол дивана Зойку.
– Ну и мороз! Три вагона нагрузили... Только последний тюк бросили, как прибежал комендант:

– Ну, как, ребята?

– Готово!
– говорю.

– Вот, - говорит, - выручили. А мне сейчас позвонили, что эшелон уже из Мухталова вышел. Через час у нас будет. Вы бы, - говорит, - подождали: может, приветствие какое-нибудь, ну, там митинг... И они вам спасибо за фураж скажут.

Как услышали наши ребята про приветствие да про митинг (какое там приветствие... какое там спасибо...) и один за другим ходу: кто в барак греться, кто в дежурку.

– Ну, - говорю, - товарищ комендант, приветствие вы и сами передайте... а спасиба нам ихнего не надо. И то сказать, с обеда мешки ворочали. Какое уж тут спасибо... Зойка!
– спросил он, оборачиваясь к притихшим девчонкам, тебя сегодня в укоме Васильев ругал? Ты прикреплена к приюту? Скажи, пожалуйста... а ты была хоть один раз в детраспределителе? Н-ет? Ну, и паскудная же ты, я скажу тебе, девка.