Обыкновенные девчонки (сборник)
Шрифт:
Все вокруг рассмеялись. А потом опять раздались нетерпеливые голоса:
— Рассказывай дальше! А ты, Игорек, не перебивай! Рассказывай, Гуля!
— Ну и вот… — начала опять Гуля. — На чем же это я остановилась?
— На том, что хороший режиссер умеет обращаться с ребятами.
— Да, да! — сказала Гуля. — Хороший режиссер — это все равно что хороший учитель. На съемке он строгий, а после съемки добрый. Если поймешь, чего он хочет, то уже нетрудно сделать все как следует. Но самое главное в работе с нами — это терпение. Если у режиссера
Гуля помолчала.
— Самое главное — это подход.
Слушая Гулю, ребята проникались к ней все большим и большим уважением: как она все понимает! Прямо как взрослая. И какие слова говорит: «эпизод», «подход», «кадр»… Такие слова знает, в кино снималась, а совсем не зазнается! И все только о трудностях рассказывает, а о том, что так замечательно играла, — ни слова…
Долго бы еще рассказывала Гуля о своей работе в кино, если бы не пришло время спать.
Все разбрелись по своим палаткам. Стало совсем тихо.
Гуля улеглась в постель у окна и долго-долго перебирала в памяти все события этого вечера: и картину, которая так много ей напомнила, и этих славных ребят, жадно слушавших все, что она им рассказывала. И сердце ее опять переполнила бесконечная, захватывающая дух радость! Как все-таки хорошо, как интересно жить на свете!
Под самые звезды уходил крутой мохнатый горб Аю-Дага, Медведь-горы. То и дело с черного неба срывалась звезда и летела вниз, за спину старой медведицы.
И слышно было, как совсем рядом, внизу, море бьет, гремит и работает — тащит за собой камни…
В Москву, в Москву!
Весело и незаметно пробежал целый месяц. Вокруг было столько нового, что Гуля не знала, на что раньше смотреть, за что раньше браться.
Приближалось время отъезда.
Гуле не хватало дня, ей хотелось доделать до отъезда тысячу дел — собрать коллекцию камней Артека для краеведческого музея, научиться у Барасби еще нескольким особенно трудным приемам верховой езды и сдать нормы на значок БГТО.
Уже почти все было сдано — и плавание и гребля, — оставалось самое трудное для Гули: стрельба и метание гранаты.
А стрелки на ее часиках, не считаясь ни с чем, бежали теперь как-то особенно быстро…
Жаль было расставаться с Артеком, с новыми друзьями.
А вдобавок у Гули появился четвероногий питомец, которого она очень полюбила, — лисенок. Звали лисенка Рыжик.
Это был хорошенький маленький хищник. Рыжая шерстка его была до того густой и мягкой, что хотелось без конца гладить ее. Кончик длинного пушистого хвоста Рыжика был совсем белый. Белой была и грудь лисенка, похожая на белую манишку. А глаза лисенка — узкие, блестящие — смотрели так лукаво, словно он задумал какую-то проделку, о которой никто-никто не должен был знать, — недаром он так хитро улыбался.
Когда Гуля принесла ему в первый
— Думаешь, отниму? — спросила Гуля и засмеялась. — Ишь какой жадный! Ну погоди, я тебя от жадности отучу.
Она стала каждый день бегать к Рыжику, кормить его, не позволяя ему закапывать еду в землю. Рыжик визжал, тявкал, метался по клетке, но мало-помалу начал слушаться. Скоро он даже так привязался к своей воспитательнице, что жалобно тявкал и скулил, когда она уходила. Гуля гладила Рыжика по спине и по белой грудке и говорила ему:
— Не плачь, Рыжик, я ненадолго ухожу, а скоро нам придется с тобой навсегда распрощаться — я далеко уеду, к маме, домой!
Но вот когда артековцы стали уже готовиться к своему последнему, прощальному костру и к разъезду по домам, до них долетела необычайная весть: весь Нижний лагерь — все двести пионеров вместе со своими вожатыми — приглашается в Москву, в Кремль!
Это счастье выпало на долю всех москвичей, а также тех ребят, которые должны были проезжать через Москву. Гуле же предстояло возвращение в Одессу.
Узнав о телеграмме из Москвы, она не спала всю ночь. Ей так хотелось побывать в Кремле! Да к тому же она столько времени не была в Москве, так соскучилась по своему родному городу и по отцу! Но как поехать? Нужно спросить у родителей разрешения. А вдруг они ответят не сразу и ребята уедут без нее? Уже шестое сентября, а пятнадцатого все уезжают. Что делать? Послать телеграмму? Но в телеграмме всего не расскажешь, не объяснишь подробно, до чего хочется поехать, как это нужно и важно. Придется послать письма: отцу — в Москву, маме — в Одессу.
«Пошлю без марок, — решила Гуля. — Доплатное, может быть, скорее дойдет».
Она вскочила чуть свет и сама отнесла на почту два письма, полные мольбы.
После этого начались дни великих волнений. А что, если папа согласится, а мама не позволит? Или наоборот? Или они решат сначала списаться друг с другом? А пока письма будут идти туда и сюда, ребята уедут в Москву!
Гуля бросалась навстречу каждому письмоносцу, бегала по десять раз на день в контору лагеря просматривать толстые пачки писем. И когда ей уже казалось, что ответа не будет и не может быть, пришли две телеграммы: одна из Москвы, другая из Одессы.
«Жду целую», — писал отец.
«Поезжай не задерживайся в Москве целую», — писала мать.
Гуля, размахивая обеими телеграммами, побежала в парк, чтобы рассказать всем о своем счастье.
А вечером на костровой площадке запылал прощальный костер.
Маленький баянист, пионер из Костромы, еле удерживая в руках тяжелый баян, серьезно и деловито перебирал лады своими тонкими пальцами. И вдруг он заиграл что-то плясовое, задорное.
У ребят сами собой заходили ноги, задвигались плечи.