Обыкновенные неприятности
Шрифт:
– Да нет, тяжело только что то.
Мы помолчали и тут дед, перегнувшись с кровати, полез в тумбочку, стоящую рядом с ним.
– Колька, - кряхтит Филипп, - смотри, что мне внучка принесла.
Он выдергивает из тумбочки небольшой транзисторный приемник и ставит себе на грудь.
– Здесь какие то кнопочки надо нажимать. А вот...
Приятная музыка понеслась по комнате и нежный голос затянул: "Я люблю вас Ольга..."
– Дед, сделай потише, - просит один из рабочих.
– Лучше бы
– Да бес его знает, я все кручу это колесико, а он..., только одну станцию и берет, - оправдывается Филипп и действительно кроме писка морзянки и заунывного вытья ничего не слышно.
– Колька, на покрути, может тебе повезет.
Дед слезает с кровати и приносит приемник мне, потом возвращается на свою койку. Я тоже кручу колесико и, действительно, кроме одной станции ничего поймать не могу.
– Да у нас же, дыра, - замечает один из рабочих.
– В нашем поселке, чтобы заработало несколько программ нужна мощная антенна, а эта пукалка, только и может ловить какую-нибудь... В это время музыка затихла и женский голос сообщил.
– Продолжаем музыкальный вечер, классическая музыка Европы до наших дней...
– Ну вот, завелись, - говорит все тот же голос рабочего.
– Коля, сделай его потише.
Я делаю потише и кладу приемник на ухо.
– Передаем отрывки из оперы Джузепе Верди "Дама с камелиями". сообщает мне женский голос из динамика.
Утром у нас в палате переполох. Фаина Александровна и доктор трясут Филиппа.
– Все, - безнадежно машет доктор, - зовите санитаров, пусть выносят.
Рыжая женщина кивает головой и накидывает простынь на голову деда.
– Отмаялся старый, - слышен голос рабочего.
– Цыц, здесь ребенок, - говорит рыжая женщина.
Через десять минут Фаина Александровна и какой-то помятый мужик вывезли деда на каталке из палаты. Я вытер рукой предательскую слезинку и когда опустил ее на одеяло, то задел коробку приемника.
– Его приемник... у меня... остался у меня.
– Ну и держи его у себя, пока кто-нибудь не спросит, - подает голос опять тот же работяга, - все равно вещь бесполезная, раз тащит только одну станцию.
Днем пришла мама. Она работает прессовщицей торфяных брикетов на местном предприятии торфоразработки и поэтому всегда пахнет специфическим запахом горелой земли.
– Ну как ты здесь?
– мама склоняется и целует меня в лоб.
– Все нормально. Доктор сказал, что ноги потом оживут... Я вот пытаюсь пошевелить и никак...
– Я знаю, уже говорила с врачом. Все будет хорошо, сынок.
– У нас дедушка Филипп сегодня умер.
– Мир его праху, хороший был человек. Нам во время войны помогал... Можно сказать от голода спас...
– Как там Васька? Ты не знаешь почему он ко мне не заходит?
– Васька к тебе не придет, сынок. Уже больше никогда не придет.
– Он на меня обиделся?
– Нет. Твой друг скончался там в саду, когда вы трясли яблоки. На мину наступил, она и взорвалась. Сегодня его похороны.
У меня защипало глаза и я стал протирать их кулаками.
– Почему на мину, почему, Васька?
– Пенсионер Григорий, чтобы не воровали яблоки, зарыл в саду мины, Васе не повезло.
– А Варька, что с Варькой?
– Варя здесь в больнице, только в женском отделении.
– Я бы этого пенсионера убил, - слышен голос подслушивавшего наш разговор, рабочего.
– Сволочь такая, загубил детей, гад.
– Сами виноваты, - отвечает другой работяга, - не хрен было красть. Конечно, Гришка виноват тоже. Идиот, лучшего не придумал, как наказать ребятишек за пару яблок, раскидал мины по участку.
– Вот такие дела, Коленька, - прискорбно заканчивает мать.
Мне очень жаль Ваську, я не могу представить, как же я теперь без него. Бедная Варька где то может мучается от боли.
В палату входит доктор и обращается к нам.
– Как, вы здесь? Сообщили?
– кивает матери на меня.
– Да.
Доктор садится на кровать и отрывает мои руки от глаз.
– Ничего, сынок, надо вытерпеть эту боль. Самое важное, теперь тебе выкарабкаться...
– Ваську жалко.
– Конечно, жалко. Деда Филиппа тебе тоже жалко?
– Да.
– Вот видишь, какие у нас потери. Так все время в жизни, сынок, одни зарождаются, другие умирают...
В палату врывается Фаина Александровна.
– Доктор, срочно в шестую палату, там пациентке плохо.
– Иду, иду. Он все переживет, - на прощание доктор проводит ладонью по плечу матери.
После ухода матери, я, чтобы отвлечься от мысли о Ваське, включил приемник деда и положил на ухо. Приятный итальянский тенор, по видимому пел о любви.
Через неделю в нашу палату вошло замотанное бинтами существо.
– Коля, это я, - хрипит оно.
– Варька?
– Ага.
Она садится на койку и я не могу оторваться от ее лица, настолько оно страшно в замотанных бинтах.
– Что это у тебя с лицом?
– После взрыва, осколки задели...
– Шрамы будут?
– Наверно... Один по кости головы прошел, второй щеку распорол... Оцарапана была вся. Я ведь что пришла. Меня увозят от сюда.
– Куда?
– В город. Маманя после этого взрыва так испугалась, что решили переехать жить в другое место. Вот и поедем к брату, там буду учиться.
– А я чувствую, что надолго к койке буду привязан.
– Мне тетки в палате говорили о твоей беде. Тебе с дерева швырнуло спиной на тот кол, на котором было предупреждение о минах. А пенсионера Григория судить будут, следователь приезжал, уже дело завели.