Шрифт:
Евгений Кукаркин
Обыкновенные неприятности
Написано в конце 2002 начале 2003 гг.
– Молодой человек, проснитесь, - требовательно настаивал приятный женский голос.
Я пытаюсь себя побороть и откликнутся на него, но тяжелые веки, придавившие глазницы, никак не приподнять.
– Просыпайтесь, просыпайтесь, - уже сердится голос.
Еще усилие и в узенькие щелочки глаз хлынул свет. Напротив меня медленно расплывалось белое пятно, оно приобретало все больше и больше реальные черты и вскоре появилась она. Лицо
– Молодец, проснулся. Хватит спать, уже третьи сутки лежишь, так и пролежни заработать можно.
– Где я?
– В больнице. Сейчас мы тебя покормим.
– Почему я здесь?
Глаза уже раскрылись полностью и я могу осмотреть помещение, где лежу. Над кроватью капельница, но ко мне трубки не подведены, а болтаются над головой. Вся комнатенка покрыта белой масляной краской. Почти у плеча, на стенке закреплен пульт, с тумблерочками и цветными лампочками.
– Неужели ты ничего не помнишь?
– встревожилась женщина.
– Ты хоть знаешь, как тебя звать?
– Знаю, Николай Федоров.
– Ну слава богу, значит память еще не отшибло. А помнишь тот день, когда полез за яблоками?
– Яблоками?
И тут у меня появилось просветление. Ну да, яблоки... В тот день был яблочный Спас и наша ватага пошла чистить сады. Мы уже тряханули несколько деревьев в саду железнодорожника Якова и полезли через соседний забор к самому противному в поселке, пенсионеру Григорию, у которого росли самые плодоносные и вкусные яблоки.
– Смотри, - шепчет Васька, мой закадычный друг, вечно чумазый с всклокоченными волосами, - здеся надпись на фанере.
Щит прибит к столбу, но мне неинтересно терять время, я махнул рукой.
– Ну ее, я полезу на это дерево, трясти, а вы собирайте яблоки по быстрому снизу.
Это был прекрасный Золотой Налив, огромные, желтовато-белые яблоки, кажется сейчас лопнут от обилия сока. Я залезаю на первые крепкие сучки и, обхватив центральный ствол, тряхнул. Тяжелые яблоки с грохотом посыпались вниз. Васька на коленках собирает их в мешок, Варька, девчонка одноклассница набивает плоды за пазуху и тут что то вспыхнуло, раздался грохот и... дальше я не могу ничего вспомнить.
– Это... я, да... Мы яблоки... ну праздник был, - лепечу несусветную чушь, боюсь сказать слово - воровал.
– Друзья там еще... Васька и Варька.
– Ну вот, теперь вижу, что все в порядке, - кивает головой женщина. Аля, - орет она, повернув голову направо, - давай сюда поесть, молодому человеку.
Появилось еще одно добродушное лицо, толстой откормленной бабы.
– Очнулся, соколик. Это мы сейчас, Фаина Александровна. Сейчас мы его чуток приведем в порядок.
Та, котрую звали, Фаина Александровна, отошла и толстая женщина села на мою кровать, отчего жалобно завизжали пружины и мое туловище провалилось под небольшим углом. В ее руке, как по волшебству, появилось мокрое полотенце и вскоре мое лицо и руки были протерты им. Теперь с ложечки, как ребенка, принялись запихивать мне в рот манную кашу на молоке.
Через два часа пришел доктор, долго щупал мое дохлое тело, прослушивал его и потом, покачав головой, сказал.
– Везучий ты парень.
– У меня..., ноги...
– Ноги, как ноги, будут, конечно побаливать, сначала может быть их даже чувствовать не будешь, но потом все рассосется. Самое важное цел остался.
– А что было, доктор?
– Свалился ты с дерева неудачно...
Ну точно, я же был на яблоне. Наверно Васька и Варька меня вытащили. Интересно, когда они ко мне придут.
Днем, все меняется. Толстая Аля привозит каталку, легко как перышко перекладывает меня в нее и под противный скрип колес перевозят в общую палату. Здесь уже три человека. Одного я знаю, это дед Филипп, какой то толи троюродный, толи еще какой то родственник по линии матери и живет от нас через дом. Остальные двое рабочие с леспромхоза, сплошь перевязанные бинтами.
– Колька, - хмыкает дед Филипп, - никак оклемался?
– Циц, - рявкнула на него Аля, - парню еще плохо, три дня без памяти почти...
– Оно и понятно. Я еще в первую германскую под снаряд попал, неделю глухой ходил.
– Дурак ты, Филипп, парень еще ничего не знает...
– Так узнает.
– Заткнись, дед, - просит с койки один из рабочих.
– А чего..., я ничего.
– Коля, вот твоя койка, - Аля скидывает меня на кровать у окна, на очень чистую простынь и набрасывает одеялом.
– Теперь поправляйся, если надо будет позвать сестру, на стенке пульт, нажмешь красную кнопочку и кто-нибудь придет.
Она уходит, переваливаясь как уточка. В палате наступает тишина.
– Дедушка, - через некоторое время спрашиваю я, - а чего я должен знать?
– Это ты про что?
– Так санитарка только что говорила..., а ты подтвердил.
– А хрен знает, что эта баба хотела сказать... Лучше расскажи мне, как твои ноги?
– Я их не чувству, они даже не шевелятся, но доктор говорил, что они отойдут...
– Ага... Мать здесь несколько раз была, все беспокоилась, но ты без памяти лежал. Там в тумбочке у меня лимоны, для тебя оставлены...
– А Васька приходил?
– Васька то... Да нет, не приходил.
День проходит скучно, рабочие переругивались друг с другом и как я понял из реплик, что их трактор свалился с крутого берега нашей речушки Курии и они еще хорошо отделались, переломав ребра. Дед травил мне глупые росказни из своей прошлой жизни.
– Дед, - прервал я его, - а почему ты здесь?
– Хрен его знает, старость наверно. Как хватило здеся в груди, я аж вздохнуть не мог, внучка доктора вызвала, а тот меня сразу сюда направил.
– Болит грудь по прежнему?