Очаг и орел
Шрифт:
Капитан Трифри говорил, что в прошлый осенний лов Джонни добыл рыбы больше всех. Его доля в добыче была большой, около ста долларов. Он одинаково хорошо добывал и треску, и скумбрию. Работал он на совесть, не пропуская ни одного выхода в море. Правда, это только за последний год дела его пошли успешно.
После той ночи их сговора пошла долгая полоса невезения. «Диана» в тот год промышляла рыбу до ноября, но дела шли плохо. Добыть удалось не больше четырех сотен квинталов[7] трески. А в следующую путину было еще хуже:
Да, то были тяжелые времена. Они с Джонни виделись редко, время от времени, когда он несколько дней проводил на берегу. Но в следующий раз Джонни должен выйти в море как капитан собственной шхуны. Он приметил подходящую в Салеме и, как только получит вознаграждение, сможет ее купить. После их свадьбы в июне.
Эспер села в кровати и посмотрела на свою подушку. Только представить себе — на этой подушке будет лежать голова Джонни! А что будет потом? Она почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, и спрыгнула на пол. Мама сказала бы, что ужасно представлять себе это до свадьбы, подумала Эспер. Впрочем, что бы ни происходило между мужчиной и женщиной, ей с Джонни будет здорово.
Эспер сняла фланелевую ночную рубашку и умылась. В комнате было прохладно, но в такой день полагалось мыться полностью. Важно хорошо начать год, как скажет мама. Надо также переодеться в чистое красивое белье. Надевая панталоны, нижнюю юбку с кружевами, белые чулки, приготовленные со вчерашнего вечера, Эспер весело напевала песенку, которую любил Джонни:
Янки на судне плывет по реке,
Громче играйте, парни!
Откуда ты знаешь, что янки плывет?
Взгляни на оснастку, уверенный ход.
Играйте громче, играйте, парни...
Окончив одеваться, она пошла вниз, напевая ту же песенку, но переиначив слова:
Сияет на солнце новый корабль,
Громче играйте, парни.
А знаете, кто капитаном на нем?
Джонни Пич, он вам знаком.
Играйте громче, играйте, парни...
Сьюзэн уже хлопотала в распивочной. При виде дочери суровое лицо ее побагровело.
— Доброе утро, Хэсс. С днем рождения! Я пеку тебе пирожки с рыбой. Кофейник на плите.
— Спасибо, мама. Правда, замечательный сегодня день?
— Ты собираешься на прогулку с Джонни?
— Да, он говорил, что взял выходной. Может быть, мы отправимся на Перешеек.
Сьюзэн расставляла по полкам пивные кружки, задумчиво поглядывая на дочь. Девочка сегодня так счастлива! Но надо ее предупредить.
— У нас тревожные новости, Хэсс. Когда Бенджи приносил муку, он говорил, что у ратуши стоит толпа, ожидающая декларации. С минуты на минуту ее должны передать по телеграфу.
Лицо девушки исказилось презрением.
— Чтоиз того? Джонни не пойдет. Он не в ополчении. Они там хотят драться, и пускай их.
Сьюзэн осуждающе покачала головой.
— Марблхедцы всегда были первыми в бою. Да и без войн они дома никогда не засиживались — были в море. За исключением твоего отца.
— Ну, пусть эти сапожники идут на войну! — зло выпалила Эспер.
У Пичей было много неприятностей с этим Портермэном и другими хозяевами обувных фабрик. Прошлогодняя забастовка кончилась ничем. А потом Лем Пич заболел чахоткой от перенапряжения на работе и умер.
Сьюзэн пожала плечами.
— Нет ничего хорошего в том, чтобы презирать тех, кто делает обувь, детка. Туго бы нам без них пришлось, тем более что и рыбный промысел идет плохо. Да и как мы могли бы держать наше заведение, не будь жажды у сапожников? Ну, не печалься, милая, — она взглянула на погрустневшее лицо Эспер. — Не надо бояться смотреть в лицо жизни. Ты так похожа на своего отца! Иди завтракай.
Эспер вздохнула и отправилась в старую кухню, решив, однако, что маме не удастся испортить праздничный день.
Роджер, услышав шаги дочери, вышел из кабинета на кухню. Волосы его начали седеть, сам он стал еще более худым и сутулым. Соседские мальчишки даже прозвали его «чучелом». Но сейчас Эспер видела только его глаза, излучавшие нежность.
— «Благословенно будь твое рожденье, дочь Вечерней звезды!» — продекламировал он из своей оды в ее честь, целуя девушку в щеку. — Чувствуешь ли ты, что стала старше?
— Да, папа, — ответила Эспер, снова радостно смеясь — Выпьешь со мной кофе?
Роджер придвинул кресло и сел рядом с дочерью за большой стол, накрытый скатертью с темно-желтыми розами. С внезапным раздражением он вдруг сбросил скатерть на пол.
— Твоей матери не следовало бы закрывать этот стол всякими тряпками.
Эспер улыбнулась, думая о том, скоро ли придет Джонни, но вслух она сказала:
— Но, папа, стол такой старый и обшарпанный, хорошо бы его обновить.
— Ты в своем уме, Эспер?! Этот дубовый стол может многое рассказать. Вот эта отметина осталась от кинжала пирата Дэви Квелча, которого схватили здесь в семьсот четырнадцатом. А вот это...
Эспер слышала все это уже не раз, но она снисходительно посмотрела на вырезанное на столе имя: «Исаак Ханивуд, 1642».
— Эту надпись сделал юный Исаак, родившийся в этом доме, вскоре после того как родители его здесь поселились. Ему было тогда лет одиннадцать, и, конечно, он получил нагоняй за это. Его матерью, как ты знаешь, была Фиб.
Эспер кивнула и налила себе еще кофе. История дома ее мало интересовала, и она слушала отца вполуха, как некогда бабушку, нетерпеливо поглядывая на часы.
— Кстати, о Фиб, — продолжал Роджер, как всегда, мало обращавший внимания на слушателя, — тебе было бы полезно сегодня снова прочесть письмо леди Арбеллы.