Очаг и орел
Шрифт:
— Эспер, сними наконец свою шляпку, освободи волосы. Это монашеское платье тоже долой. Теперь мы женаты, и ты можешь раздеться совершенно спокойно.
Эспер подняла на него глаза. Узкое смуглое лицо, насмешливые глаза с тяжелыми веками, полные губы с иронической полуулыбкой. В Касл-Роке таким она его не видела.
Эспер отвернулась и сняла шляпку. Это была дешевая соломенная шляпа, купленная ей Сьюзэн в маленьком магазинчике мисс Хэттис. Она была украшена лентами темно-желтого цвета, которые гармонировали с ее тяжелым коричневым муаровым платьем.
Повесив шляпку на деревянный крючок, Эспер села на скользкий стул, который стоял у единственного здесь окна. Она вся напряглась, будто бы пытаясь рассмотреть что-то сквозь пыльное окно. Здесь, под самой крышей, было жарко, две назойливые мухи, пожужжав над ее головой, уселись на разбитый мраморный умывальник.
Ивэн оглядел профиль жены: прямой нос, правильной формы подбородок, копна стянутых сзади рыжих волос. Он посмотрел на наглухо застегнутое коричневое платье, немного приподнятое с помощью прокладок из конского волоса в плечах и бедрах. Оно сковывало Эспер и искажало ее фигуру, как кольчуга, да еще его цвет — тускло-коричневый, отливающий зеленью — бросал грязный отсвет на ее белую кожу.
Внимательно рассматривая Эспер, смакуя свои ощущения, нарочно оттягивая время, Ивэн вдруг увидел слезы, скатившиеся по щеке молодой жены.
Его охватили смешанные чувства раздражения и искреннего раскаяния.
— Господи, дорогая, не нужно плакать!
Встав перед Эспер на колени, Ивэн принялся целовать ее. Поначалу она не отвечала ему, но он был терпелив и нежен. Распустив ее волосы, его ловкие пальцы расстегнули и сняли ее бесформенное платье.
Постепенно ощущение ее красоты возвращалось к нему, он страстно обладал ею, она же слепо следовала за ним, потерявшись во времени и пространстве, где не было места для сомнений.
В течение трех недель Ивэн был пылким и нежным любовником. Дни и ночи для Эспер смешались в едином золотом сиянии. Она не обращала внимания на внешние неудобства, они даже придавали всему какой-то захватывающий приключенческий дух. На следующий день после свадьбы они поехали на машине в Нью-Йорк. На это был потрачен целый день. Стояла изнуряющая жара, воздух был пропитан автомобильными выхлопными газами.
Приехав в город, они отправились в старую комнату Ивэна, которую он ранее занимал в меблированных комнатах. Это была чердачная комната с застекленной крышей на пересечении Четвертой улицы и Бродвея. Они заплатили вперед за два месяца, а остаток денег потратили на приобретение подержанной мебели.
Молодожены установили кровать и умывальник, отгородили спальный угол занавеской, сложили холсты и поставили мольберт в другой угол. Водрузив стол, два стула и комод около небольшой ржавой плиты, они решили на этом свое обустройство завершить, так как целиком и полностью были поглощены друг другом.
Когда они были голодны, то ходили в маленькую немецкую забегаловку на Боури, где за несколько центов можно было попить пива, съесть сосиски с хорошим ржаным хлебом. Вечером они бродили по городу, шли вниз по Бродвею к Бэттери-парку, чтобы покормить голубей, или вверх по Пятой авеню к Центральному парку, где они сидели на грубо отесанных каменных скамейках около площадки для игры в крокет.
Они мало разговаривали. Несколько раз Эспер пыталась заговорить с Ивэном о его картинах, но он всегда уходил от этих разговоров, прерывая ее осторожные вопросы физическим контактом, притягивая ее ближе к себе и лаская; молодая кровь Эспер начинала играть, и она тут же забывала, о чем спрашивала. В течение этих трех недель Ивэн был занят только Эспер. Он купил ей зеленое шелковое платье в магазине готового платья Стюарта, цена на него была снижена из-за того, что фасон немного устарел. Ивэн настоял, чтобы Эспер носила его без кринолина, их не волновало то, что фасон вышел из моды, потому что болотно-зеленый цвет был к лицу Эспер.
Впервые она надела это платье, когда гордо позировала ему на фоне драпировки из зеленого сукна. Струящийся шелк делал Эспер изящной, как папоротник, ее волосы свободно ниспадали на плечи рыжевато-золотистыми локонами, как это нравилось Ивэну.
— Ах, Эспер, — пылко вскрикнул он, — ты похожа на сноп огня на колонне из яшмы.
— Правда, дорогой? — прошептала Эспер и бросилась мужу на шею. — Ты разве не хочешь меня нарисовать такой? А?
— Как-нибудь потом, — целуя ее, беспечно ответил Ивэн.
Эспер настаивала, озадаченная тем, что он выпустил ее из своих объятий. Ведь их сблизило именно его намерение нарисовать ее.
— Или по-другому, совсем без одежды, если ты, конечно, это никому не покажешь.
Эспер залилась краской. Было удивительно, как быстро она привыкла к своей наготе, будучи вначале застенчивой.
— Ты по-всякому хороша, моя марблхедская красавица, — произнес Ивэн.
Эспер показалось, что она, как и в день их свадьбы, услышала скрытую иронию в его голосе.
Опустив руки, она отвернулась от мужа, но он, смеясь, опять притянул ее к себе.
Перемена в их отношениях наступила внезапно. Однажды вечером, в конце июля, прогуливаясь, они забрели дальше обычного. Ивэн, который, как и она, выказывал малый интерес к тому, что они ели, сказал, что ему надоело пиво и что им стоит сходить в маленькое французское кафе на Брум-стрит. Эспер это предложение понравилось, но позже она была крайне удивлена, оказавшись в маленькой комнате с кафельным полом. Владелец заведения дружески приветствовал Ивэна.
— Мы так давно не видели вас, месье Редлейк, — воскликнул он, вытирая руки о запачканный фартук, его круглое лицо было приветливым. — Сегодня у нас ваше любимое блюдо — rognonsenbrochette.
— Отлично, — с очаровательной улыбкой ответил ему Ивэн. — Да, я здесь давно не был, — он замолчал на минуту, — а это моя жена.
Эспер простила ему заминку, сначала она и не поняла, что услышала эту фразу впервые. Уже долгое время они ни с кем не общались.
— Добро пожаловать, мадам, — хозяин слегка поклонился и по-французски сказал Ивэну. — Она очень красива.