Очаг и орел

Сетон Эни

Эспер с нежностью ответила на его поцелуи, с усилием выходя из состояния депрессии.

— Что в шляпе, дорогой?

— Хэй-Ботс и его фунты стерлингов; пара тысяч, надеюсь.

Эспер посмотрела на мужа с удивлением. Он выглядел почти по-мальчишески восторженным.

— Это так важно, Эймос? Ты же сказал мне, что на фабрике все идет хорошо.

— Конечно, милая. Но кто из фабрикантов не испытывает порой временных трудностей? Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Продолжай быть любезной с Эммелин, давай постараемся сделать так, чтобы Хэй-Ботсы получили удовольствие от своего визига к нам. Джордж говорит, что судит о человеке по его семейной жизни, — Эймос улыбнулся. — А у нас хорошая семейная жизнь, не так ли, Хэсси? — он дотянулся до коробки и вытащил сигару.

— Да, — сказала Эспер, — мы счастливы.

Но что-то в ее интонации насторожило Эймоса.

— Почему ты произносишь это как вопрос?

— Я не знаю. Я ничего не имела в виду.

Эспер беспокойно подошла к окну и, раздвинув шторы, пристально осмотрела подъездную аллею, газон с заснеженными кустами. Снова шел снег, довольно сильный, но в сгущающихся сумерках сквозь мягко падающие хлопья снега она еще могла разглядеть очертания садовой скульптуры — выкованного из железа оленя с великолепными раскидистыми рогами. Эспер не хотелось говорить мужу о появлении Ната. Эймос ничего здесь не поделает, и было бесполезно беспокоить его. За ее спиной Эймос хлопал ящиками бюро, потом Эспер услышала, как он открыл дверь шифоньера и бодро насвистывает сквозь зубы. Ответ жены удовлетворил Эймоса, и его мысли вернулись к успешному развитию переговоров с Хэй-Ботсами. Он предвкушал званый обед. Эймос получал удовольствие от развлечений, жаль, что у них с женой было так мало возможностей развлечься. Эспер, все еще стоящая у окна, наблюдала, как их санки, запряженные гнедой парой, заскользили от конюшни по дороге и исчезли за резким поворотом на Плезент-стрит. Их конюх Тим, отправившийся в «Очаг и Орел» за Ханивудами, исправно выполнял свои обязанности. Я не хочу, чтобы мама и папа шли пешком, подумала Эспер, но было бы лучше, если бы они сегодня не смогли приехать к нам. Эспер отвернулась от окна и начала поправлять прическу. Ее движения были вялыми, казалось, она испытывала сильную боль. Но званый обед должен был пройти наилучшим образом, и Эспер постаралась отогнать навалившуюся на нее хандру.

Глава четырнадцатая

Эбен Дорч прибыл первым в особняк Портермэнов. Он приехал в санях, нанятых им в платной конюшне. Это был немного щеголеватый молодящийся господин, жил он на Вашингтон-стрит, над своей аптекой. Мистер Дорч являлся членом городской управы и в эти дни проводил избирательную кампанию, выставив свою кандидатуру в законодательное учреждение штата от общества трезвенников по вновь сформированному списку кандидатов. Марблхед был на пути большого возрождения к трезвости, и вступление Эбена Дорча в члены этого общества было продиктовано скорее политическими соображениями, чем убеждениями.

Поэтому он и познакомился с Портермэнами. Эймос Портермэн, вероятно, не имел успеха у марблхедцев, но был одним из исправных городских налогоплательщиков. Эбен Дорч чувствовал себя прекрасно везде, куда бы его ни приглашали, и неизменно получал удовольствие от хорошего обеда.

В тот момент, когда Эспер спешила вниз по лестнице, чтобы поприветствовать гостя, раздался звон дверного колокольчика, и переодевшаяся по случаю званого обеда Анни проводила в дом Чарити Треверкомб.

Чарити сильно изменилась со времени ее горького разочарования в Эймосе. Несколько месяцев спустя после его женитьбы на Эспер умерла мать Чарити, оставив в наследство больше, чем предполагалось. Вскоре после этого Чарити открыла для себя пути божественного излечения и одновременно радость независимости. Она жила одна в своем красивом доме на Вашингтон-сквер, не считая прислуживающей ей старой немки, которая к тому же была прекрасным поваром. Чарити держала мопса и трех канареек и являлась руководителем группы божественного лечения, которая имела своих приверженцев даже за пределами Линна. Она была богатой мисс Треверкомб и делала то, что доставляло ей удовольствие. Чарити больше не ревновала. В действительности ей было жаль бедняжку Эспер, заточенную в этом ужасном доме вдали от города, где, конечно, никто даже не навещал ее. Проникшись сочувствием к Эспер, Чарити иногда наносила дружеские визиты Портермэнам.

Сегодня вечером, поцеловав Эспер в щеку, она прощебетала:

— Ты хорошо выглядишь, дорогая! Какое очаровательное платье!

Оставив Эспер, Чарити бодрым шагом направилась в гостиную. Мисс Треверкомб за последние годы сильно располнела, но это не мешало ей носить девичью прическу и одеваться так же ярко, как в юности. Сегодня вечером на ней было ярко-желтое шелковое платье и несколько позвякивающих золотых браслетов, фасон ее платья был довольно скромным — Чарити не желала доставлять удовольствие кому-нибудь, кроме себя, в чем она обычно преуспевала.

Мисс Треверкомб села рядом с Эбеном Дорчем и принялась рассказывать ему о шуме, который рабочие создавали на строительстве здания, возводимого муниципалитетом перед ее домом.

— Я хочу, чтобы вы обсудили этот вопрос на городском собрании, — заявила Чарити. — Не существует извинения языку, которым эти люди пользуются для клятв и возгласов одобрения. Я лично разговаривала с прорабом, но, увы, безрезультатно. Конечно, — добавила она сдержанно, — он «иностранец», из Бостона, я полагаю.

Дорч важно кивнул и сказал, что поставит в известность городское собрание.

Хэй-Ботсы, сопровождаемые Эймосом, вошли в гостиную, и Чарити моментально замолчала при виде чопорной английской пары. Они были в вечерних туалетах, Джордж в черном фраке и дорогом шелковом жилете, а Эммелин в безвкусном сером кашемировом платье, имевшем более глубокое декольте, чем платья двух американок. Вырез демонстрировал большую часть плоской груди Эммелин и колье из больших бриллиантов на ее шее.

— О Боже! — подумала Эспер. — Эти англичане, должно быть, ожидают грандиозный званый обед, — она поспешно представила их Чарити и Эбену. Эммелин бросила удивленный взгляд на желтое платье и локоны Чарити, но решила быть терпимой. Все в ожидании расселись в гостиной.

— О Боже! — вздохнула Эспер. — Почему мои родители задерживаются? Тим уехал за ними уже давно. Я надеюсь, ничего плохого не случилось.

Чарити отвела свой взгляд от декольте англичанки и ее бриллиантов.

— Упрямая Эспер, — сказала она, улыбаясь, — ты забыла — «никогда не порождайте зло, выражая страх». Конечно, не все в мире совершенно. Но Бог постоянно трудится нам во благо.

— Ну, я думаю так же, — произнесла Эспер с отсутствующим видом. Она привыкла к религиозным интерпретациям Чарити и не обращала на них внимания.

— Наконец-то! — Эспер услышала приближающееся позвякивание санных колокольчиков и поднялась, чтобы поприветствовать родителей.

Эммелин повернулась к Чарити и равнодушно спросила:

— Вы, видимо, проводите большую работу в церкви, мисс Треверкомб? По крайней мере у вас здесь есть английская церковь? Кажется, у американцев существует много вероисповеданий.

— Да, — ответила Чарити самодовольно. — В Марблхеде есть английская церковь и еще полдюжины других церквей. Но я не вижу необходимости посещать их — истина течет прямо из божественной души в мое сердце.

— О, в самом деле? — иронично поинтересовалась Эммелин. Чарити вдохновенно продолжала развивать свою доктрину.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — пробормотала совершенно сбитая с толку Эммелин. Она была уже не рада, что выбрала эту тему для разговора, да и собеседница оказалась слишком говорливой. Эммелин с облегчением вздохнула, когда в гостиной появились родители Эспер. Но, к разочарованию Эммелин, мистер и миссис Ханивуд оказались совсем не такими, как она ожидала увидеть. Внешность Роджера Ханивуда была вполне джентльменской, хотя его старомодный пиджак был поношенным, редкие волосы слишком длинными, а пальцы в чернильных пятнах. Тем не менее милая улыбка и приятный голос компенсировали некоторые недостатки этого ученого джентльмена. Однако даже с большой натяжкой воображения нельзя было считать госпожу Ханивуд леди. Тучная, с веснушчатым лицом, пожилая женщина в дешевом черном слишком тесном в подмышках платье и ботинках со шнурками, похожих на мужские. А ее речь! Невнятная и картавая, речь необразованного человека. Полностью игнорируя светское обхождение, Сьюзэн Ханивуд отгородилась от всех вежливых попыток приветствия.