Очаг и орел

Сетон Эни

— Та англичанка едва дотронулась до хорошей еды. Она вела себя так, как будто все было отравлено, — с возмущением сказала Анни.

— Надо будет поговорить с хозяевами, у меня и так слишком много работы, а они хотят сделать меня посудомойкой, — проворчала Бриджет. — На мой взгляд, мадам на редкость ленива.

— Не так ленива, как, похоже, безразлична, — заметила Анни.

— Точно она ничего не замечает.

Колокольчик над кухонной дверью сильно зазвонил.

— Это, должно быть, мистер Генри, — предположила Анни, убирая в буфет супницу.

Она поднялась в детскую и нашла Генри за его обычным занятием: мальчик резал из свинцовой фольги кружочки, чтобы использовать их как деньги в игре, в которую он постоянно играл сам с собой. Ему не нужно было ни роскошных книг, ни сладостей, ни игрушек. Его одежда к вечеру оставалась такой же опрятной, какой была утром. Вместе с Анни он спустился в гостиную и невозмутимо направился к матери.

Присутствующие рассеянно поприветствовали мальчика: все были погружены в послеобеденную апатию. Эймос и Хэй-Ботс уже все обсудили, им больше нечего было сказать в настоящий момент. Они собирались поехать на фабрику утром, и их мысли теперь были сосредоточены на обоюдовыгодной сделке. Эбен Дорч боролся с изжогой, которая последнее время мучила его после еды. Сьюзэн и Роджер с трудом преодолевали сон, но Роджер был все же побежден: его голова упала на грудь, и он уснул. Эммелин, сидевшая у стены на стуле с высокой спинкой, переводила скучающий взгляд с одного лица на другое. Однако у Чарити открылось вдруг второе дыхание. Ее, казалось, ничуть не беспокоили физические неудобства или нерасположенность общества к беседе. Она незаметно перешла от божественного лечения к лекции, подготовленной ей к очередному собранию ею последователей. Рассуждения Чарити аудитория слушала с разной степенью внимания.

Генри помедлил минуту, улыбнулся своей бабушке, которую он стал любить гораздо больше с тех пор, как она оставила свои попытки поцеловать его, увидел, что его дедушка спит, и вышел в центр гостиной.

— Здравствуйте всем, — сказал он и, сложив руки за спиной, начал чистым дискантом: «О чем маленькая птичка поет в своем гнезде? Дайте мне полетать, говорит маленькая птичка. Мама, мне так хочется летать! Нужно подождать, пока маленькие крылышки не окрепнут, отвечает мама. Поэтому малышка хорошенько отдохнет, а затем улетит. О чем маленькая птичка поет в своем гнезде на рассвете?..»

Эспер наблюдала за сыном с нежной гордостью. Почему я научила Генри этому стихотворению? — вдруг подумала она, оно такое примитивное! Существует так много других вещей! Эспер вспомнила о хоровых матросских песнях и балладах, которые они распевали в детстве. «Ударишь человека — побьют тебя, ударишь человека...» — невозможно представить, как Генри будет это декламировать, да я бы и не хотела, чтобы он это делал. Это вульгарно.

Генри благополучно добрался до конца стихотворения и остановился. Его наградили вялыми аплодисментами. Даже Эммелин отбросила чопорность и похвалила ребенка. Генри, пожелав всем доброй ночи, поднялся к себе. Он разделся и лег в кровать. Мальчик обычно засыпал до того, как Эспер приходила поцеловать его на ночь.

После ухода Генри гости облегченно поднялись с мест. «Они рады, что уходят, — подумала Эспер, — и я тоже рада. Мне просто не посчастливилось здесь родиться. Мы должны уехать из Марблхеда. Я уговорю Эймоса продать фабрику и этот дом».

Эспер тепло попрощалась с отцом. Бедный старый неудачник, вечно бормочущий о прошлом! Ее прощание с матерью было более прохладным. Восковые цветы под стеклом! Что мама знает? Никогда не выезжала из Марблхеда, но всегда вела себя так, как будто являла мудрость Соломона.

Эспер пожелала доброй ночи Эбену Дорчу и Чарити, которая согласилась отвезти его домой в своем экипаже. Подумать только — я когда-то завидовала Чарити! Вот кто остался старой девой! И как бы Чарити ни кичилась своей любовью к Богу и своей независимостью, она все равно остается старой девой.

Эспер плотно закрыла за гостями дверь и нежно улыбнулась Эймосу, стоявшему рядом с ней. Его близость неизменно вызывала у Эспер чувство надежности и безопасности. Что может быть лучше для женщины?!

— Ну, Хэсс, — сказал Эймос, улыбаясь, в свою очередь, — все прошло достаточно хорошо, как мне кажется.

— О да, дорогой, — пылко прошептала Эспер, — чудесно.

И говоря это, она воспряла духом. Предчувствие чего-то дурного и смутная тревога теперь казались смешными. Обед удался, и Хэй-Ботсы, посетив фабрику, сделают вложения в дальнейшее производство. Мысли Эммелин, какими бы они ни были, не имели значения. Эспер вернулась в гостиную и предложила Хэй-Ботсам выпить по рюмке вина, прежде чем разойтись по спальням. Джордж согласно кивнул, а Эммелин осталась равнодушна к предложению хозяйки.

Желая вызвать Анни, Эспер подошла к сонетке звонка, но не успела дотронуться до толстого шнура, ее пальцы замерли в воздухе. Эспер, круто повернувшись, уставилась на зашторенное окно. Шум, который она услышала снаружи, становился громче, раздававшиеся под окном звуки напоминали рыдающий смех.

— Бог мой, Портермэн, что это? — вскрикнул Джордж Хэй-Ботс, вскакивая со стула.

— Не знаю, — тревожно ответил Эймос. Он облизнул губы и двинулся к Эспер, готовый защитить ее. Все четверо стояли, тупо глядя друг на друга. Смех возобновился, жуткий и потусторонний.

— Не похоже, чтобы эти звуки издавал человек, — прошептал Хэй-Ботс. — У вас есть животные, которые могли бы производить шум, подобный этому?

Эймос отрицательно покачал головой. Он сделал шаг по направлению к окну.

— Не надо, — испуганно прошептала Эспер и схватила его за руку. Они замерли, выжидая, охваченные атавистическим страхом перед неизвестностью.

— Слава Богу, прекратилось! — сказал Эймос через минуту.

— Это мальчишки шалят, я полагаю, — Эммелин нервно хихикнула.

Все облегченно вздохнули, но тут из прихожей раздался пронзительный крик Анни:

— Пресвятая мать! Кто-нибудь! Остановите ее!

Затем они услышали звук шагов на лестнице. Все четверо замерли. Шаги приблизились к гостиной, и в распахнувшихся дверях появилась женщина в черном. Черная шаль скрывала лицо и плечи незваной гостьи. В абсолютной тишине было слышно ее частое дыхание. Женщина слегка покачивалась, прислонясь к открытой двери, тающий снег лежал на ее шали и легких комнатных туфлях.