Очаг поражения
Шрифт:
– Нам еще нужно забрать моих детей, которые остались у председателя. Без них я не поеду, – Наташа с мольбой посмотрела на доктора.
– Бедная вы, бедные мы, – произнес он, подойдя к ней, и по-отечески обнял за плечи.
Оба сумасшедших долго стояли, прижавшись друг к другу, не подозревая, что разум покинул их.
– Хорошо. Поедем все вместе. Ждите моего сигнала.
Прошел всего час. Но для наложницы он был самым длинным в ее жизни. Лекарь тихо открыл дверь и махнул рукой:
– Уходим!
В гостиной Наталья увидела пятерых
– Они мертвы?
– Что вы! Мне убивать не велено. Моя девочка против лишения кого-либо жизни. Я им в спиртное клофелина добавил. Проснутся через пару часиков. А вот помнить ничего не будут. – Он захихикал, и Наташа заметила, как его зрачки сузились до размера булавочной головки.
– А охрана на входе?
– Тоже спит.
Во дворе он подошел к гаражу и, открыв его, долго выбирал машину.
– Нас трое да двое ваших. Возьмем внедорожник, тем более что дороги заснежены.
Он завел машину и вывел ее из гаража. Наташа взглянула на терем. С окон, прильнув к стеклу, за ними наблюдали женщины.
– Может, и их выпустим? – спросила, указывая на окна.
– Они не пойдут. Привыкли жить по-скотски. Тепло, кормят, поят и почти не бьют. А за воротами им не выжить. Стержень сломлен, – доктор замолчал и пошел открывать ворота.
С детства мечтал жениться на Золушке. Разочарован. Она всегда возвращается после полуночи
Черная, неприметная в ночи, огромная, как танк, машина подъехала к дому председателя. Лекарь нажал на клаксон и не отпускал, пока не открылась дверь дома. В свете фар Наталья увидела рыхлую фигуру своего насильника, тревожно всматривающегося в темноту.
– Кто там?.. – от страха перед неизвестностью его голос дрожал, как у овцы.
– Это я, доктор. Приехал по поручению хозяйки.
– Что случилось? Ночь на дворе. У нее что, телефона нет? Позвонить нельзя, чтобы решить все вопросы? – узнав, кто приехал, трус осмелел, голос его приобрел начальственные нотки.
– Значит, нельзя, если меня прислала. Открывай ворота. Зачем на улице разговаривать.
Толстяк, засопев, спустился с крыльца и прямо в домашних тапках подошел к воротам.
«Хаммер», урча, как большая кошка, въехал во двор, чуть не сбив хозяина дома.
– Выходи, только ничего не говори, пока я сигнал не дам.
Доктор переложил пистолет в карман теплой куртки и вышел из машины. За ним последовала Наталья и встала за его спиной.
Увидев женщину, хряк опешил.
– А эта здесь зачем?
– Давай в дом веди, поговорим в тепле, а то ноги отморозишь, – лекарь, словно клещами, вцепился в руку толстяка, подталкивая его к двери.
Чуть не воя от боли, мужик засеменил к дому.
Доктор достал пистолет и прижал ствол к щеке хряка.
– Где дети этой женщины? Быстро! У меня терпение на нуле…
Зная
– Спят с бабушкой.
– Хорошо. Спасибо, – оскалил зубы узколицый и ударил хряка рукояткой пистолета по голове. Перешагнув похожее на кита тело, пошел в дальние комнаты.
– Постой здесь. Дальше я сама, а то детей напугаешь, – остановила его Наталья.
Ее сердце билось от непривычных, теплых и умиротворяющих материнских чувств. Она будила детей, целуя их и ласково гладя по голове.
– Мы уезжаем, – сказала недоумевающей бабушке. – Помогите одеть детей.
– Голубица ты моя! Прости, Христа ради, сына моего непутевого! – заплакала старушка. – Слаб он и дурак! А все равно моя кровинушка, – приговаривала она, одевая полусонных детей.
– Все мы грешны. Пусть свою совесть слушает чаще. Как очнется, скажите, что держать в рабстве можно тело, а не душу. И чтобы его совесть не мучила до конца дней, пусть девчонок выпустит на волю. И к доктору поехать надо. Глядишь, вновь мужиком станет.
Взяв полусонных детей на руки, они вместе вышли на улицу. Перешагивая тело своего сына, старушка не сдержалась и плюнула на него.
Когда машина стала выезжать за ворота, женщина догнала ее и, с трудом переводя дыхание, заколотила по двери высохшим кулачком.
Доктор, притормозив, открыл боковое стекло.
– Чего еще?
– Возьмите, – ткнула ему черную барсетку. – Это сумка сына. Там деньги, справки, печать. Вам нужнее будет. Ну, с Богом! – она перекрестила людей, сидящих в машине, и долго стояла, пока машина не растворилась в ночи.
Когда, замерзнув у ворот, она вошла в дом, ее сын сидел на полу. Он кряхтел, ощупывая окровавленную голову, и крыл матами всех и вся.
Старушка сердито глянула на него и сказала:
– Очнулся, нехристь? Лучше бы тебя сразу убили, чтобы один раз оплакать, чем всю жизнь людям в глаза стыдиться смотреть… – Сколько материнской боли было в этих гневных словах! Она перешагнула через ноги непутевого сына, подошла к иконе и, крестясь, стала молить о спасении детей и просветлении разума тех, кто им мешает.
Оглушенный не столько ударом по голове, сколько только что произошедшими событиями, мужик не знал, за что хвататься. Позвонил по телефону в бордель сначала хозяйке, затем в домик охраны, но трубку никто не брал. Ругаясь, заметался по дому. Заметив отсутствие детей, схватил с вешалки тулуп, шапку и прямо в домашних тапках побежал к машине. Только с пятой попытки завел УАЗ и, выбив ворота, помчался в бордель. Уже через несколько минут он влетел в распахнутые ворота усадьбы и, не снижая скорости, с разворота затормозил о бампер стоящей машины. Не заглушив двигатель, ворвался внутрь домика охраны, теряя на ходу тапок. Увидел храпящего охранника, стал будить его пинками, шлепать по морде тапком и поливать холодной водой. Прошла целая вечность, пока тот открыл глаза.