Очаг

Алланазаров Агагельды

Кымышу-дузчы не хотелось верить в плохое, он надеялся, что постепенно всё встанет на свои места. Однако и он чувствовал, как чёрная тень большевистских стервятников уже летит на крышу его дома тоже. Теперь по селу с некоторых пор гуляли невесть откуда взявшиеся неприятные слухи. Поговаривали о том, что «Правительство собирается прибрать к рукам земли единоличников Гуллы эмина, Джуманазара бая, Тайыр бая, забрать у них землю и воду и передать колхозу». Зачастую среди имён этих людей появлялось и имя Кымыша-дузчы. Больше всего этими слухами в основном занимались женщины. Стоило встретиться двум женщинам где-нибудь, как они часто между собой заводили разговор о наболевшем. Причём, многие переживали за эти семьи, которые не пришлись ко двору

новой власти, и конечно были по-другому думающие если с нами что случится, остальные заживут лучше.

Иногда, приходя к арыку за водой, женщины отставляли в сторону свою посуду и, бросая взгляд в сторону дома Кымыша-дузчы, разговорились друг с другом: «Ну, что, слышала?» Рассевшись на земле, они иногда забывали, зачем сюда пришли, и горячо обсуждали то, что ждёт всех впереди. Некоторые из них так увлекались сплетнями, что порой домашние начинали волноваться, уж не унесла ли их вода, и посылали за ними. Да и другие женщины вдруг спохватывались, что слишком долго заняты сплетнями, восклицали: «Ой, девчонки, что-то мы заговорились! Надо собираться, пока наши мужья, как Нумат гарын, с плётками в руках не погнали нас отсюда!» Упомянув Нумата гарына, с плёткой в руках постоянно рыскавшего по селу в поисках своей гулящей жены и при этом ругавшегося, они быстро отправлялись по домам. В один из таких дней, находясь на поминках, Огулджума заметила, как две женщины, низко надвинув на глаза свои поминальные пуренджеки и забыв о том, где находятся, о чём-то тихо перешептывались, взглядом показывали друг другу на неё. Одна из женщин была краснолицей, у второй было худое лицо с крупным носом, не совсем знакомое, скорее всего, она в этом селе оказалась случайно. Огулджума несмотря на то, что не слышала их шёпот, но поняла, они тоже говорят о том же. Об нависшей угрозе, беды на их дом.

Среди тех, кто сейчас собрался в доме Кымыша-дузчы, чужих не было, это были сыновья его братьев, ушедших в мир иной раньше него. И все они сейчас жили по соседству со стариком.

Всем было ясно, что опасность, как послеполуденная тень, то уменьшаясь, то увеличиваясь, подходит всё ближе, нависла над ними, и от неё уже никак не спрятаться, значит, надо что-то предпринимать. Близкие собрались в доме дяди, чтобы сообща решить эту проблему, выслушать старика и поступить так, как он посоветует.

Нет, конечно, сложившаяся обстановка ни для кого не была новостью, чем-то неожиданным. Советская власть, взяв в свои руки бразды правления, измывалась над народом, держала его в своём кулаке. Всем было ясно, что своего она добьётся любой ценой. Зная повадки тех, кто сильнее, народ хорошо понимал это. А то, что со временем все станут равны, советская власть говорила в самом начале своего прихода.

Ахмет забун и Баллы, скрестив ноги, сидели напротив Кымыша-дузчы. На лицах читалось беспокойство. Временами Ахмет, слушавший других, вдруг начинал хмуриться, словно что-то вонзалось ему в бок, брови сходились на переносице, и было видно, что, хотя он слушал говоривших, мысли его были совсем в другом месте.

Оразгелди, считавшийся крепче и старше других, сидел всё на том же месте – около отца, прислонившись к стоявшему за спиной сундуку со сложенными на нём спальными принадлежностями. Он молча обдумав разглядывал собравшихся в их доме двоюродных братьев. Все были погруждены одними и теми же мыслями. Все тянули время, никак не могли перейти к основному разговору, ради которого собрались в этом доме. Младший сын Кымыша-дузчы Оразгылыч вместе со своими ровесниками Махы и Магсудом, Ховелом и Сахетдурды молча сидел немного в сторонке.

От очага Джемал мама передала собравшимся чайник с заваренным чаем и пиалы. После того, как Джемал мама со словами «Идите, поиграйте со своими братишками» выпроводила и своих помощниц Акджагуль, Огулбике. В комнате остались только взрослые.

Кымыш-дузчы был благодарен племянникам, которые пришли к нему за советом, несмотря на то, что советской власти не нравилось, что эти ребята общаются с теми, кого эта власть преследует. Помнили эти парни добро, ведь было время, когда Кымышу приходилось делить с ними свой кусок хлеба, подкармливать их. Он мысленно думал: «И в самом деле, получилось по поговорке: в сытости чужой, в трудную минуту – родной». Племянники ждали, что сейчас либо сам Кымыш, либо его старший сын Оразгелди произнесут: «Ребята, не откладывая на завтра, мы намерены перебраться в Пырар, вы же поможете перетащить вещи через реку». Эти слова конечно должны были быть произнесены кем-то из хозяев дома. Оставаться здесь и дальше было попросту опасно. Это было равносильно тому, чтобы добровольно положить голову на плаху. Однако сидящие в доме вели себя так, словно им ничего не было известно о гуляющих по селу тревожных слухах, а если и было известно, они не придавали им значения, будто их это не касалось, уж слишком спокойными они казались.

После последних длившихся несколько дней затяжных дождей земля никак не просыхала, да и семян не хватало, поэтому отдельные единоличные хозяйства припозднились с севом хлопчатника. И это немного беспокоило земледельцев. Как правило, поздние посевы требовали много ухода, за ними надо было смотреть, как за больным ребёнком. Но если до двадцать второго июня, до того, когда солнце даст обратный ход, удастся хотя бы один раз полить посевы, дело пойдёт на лад. После этого как по заказу полезут наверх зеленые росточки с лепестками в виде мышиных ушек. Остальное будет зависеть от твоего старания. Если вовремя поливать и вносить удобрения, не дать почве пересохнуть и превратиться в комки, вовремя обрабатывать междурядья, да от сорняков очищать, и не заметишь, как твои посевы быстро догонят те, которые были высажены раньше.

Собравшиеся говорили о чём угодно и никак не могли приступить к главному разговору, ради чего и собрались здесь.

Когда же худощавый Махы, пальцами ковыряя узоры кошмы, рассказал, как Оррам кел, недавно назначенный заведующим колхозной фермой крупного рогатого скота близкий родственник председателя сельсовета, высказывался о семье Кымыше дузчы, настроение людей заметно ухудшилось. Было видно, что они забеспокоились. Казалось, вот сейчас разговор повернёт в нужное русло.

Изображая Оррама, он повторил его слова в той же издевательной интонации:

– Оказывается, этот старичок Кымыш-дузчы в одиночестве ест сырые сливки и наслаждается жизнью. Ну да, человек знает себе цену, о здоровье своём печётся. А его сыновья якобы угощают тех, кто заходит к ним, изображают из себя хлебосольных, чтобы все вокруг знали об этом. «Люблю я сырые сливки со свежеиспечёной лепешкой», – говорят они. Можно подумать, как будто другим это не нравится, когда найдут. Вот ведь бесстыжие, знают, что говорить!»

Чувствовалось, что этот издевательский полушутливый рассказ на всех подействовал по-разному. Ахмет вспыхнул, вскочил с места, воскликнул: «Вот свинья!» Баллы внимательно смотрел на Оразгелди, ожидая его реакции. Сахетдурды, раздувая ноздри, хотел что-то сказать, но передумал, схватился за щёку, будто у него заболел зуб, и тоскливо молчал. Сидевшая у очага Джемал мама, близко к сердцу принимающая все разговоры о своей семье, не выдержала, вспыхнула, будто кто-то поднёс к её фитилю огонь. Кочергой вороша угли в очаге, она, даже зная, что женщине не стоит вмешиваться в разговоры мужчин, всё же не удержалась, заговорила возмущённо:

– Что, этим советам кроме моих сыновей не за кого больше взяться? Среди тех, кто стрелял в большевиков, родственников Кымыша не было, и среди басмачей их нет. Всю жизнь копаются в земле, трудятся, как проклятые. Можно подумать, сыновья Кымыша как будто жён башлыков соблазнили…

Потом сама же ответила на сказанные в сердцах собственные слова:

– На что моим сыновьям ваши безмозглые жёны, страшилки, у них вон какие свои красавицы жёны…

Вспышка Джемал мама вызвала на смущённых лицах, сидящих тёплые улыбки.