Очарование линий
Шрифт:
И Софья Лазаревна согласилась. Ещё раз уточнила, как добраться, и пообещала буквально завтра же приехать с девочками.
Но ни Светлана, ни Розочка особого желания ехать не изъявили, заявив, что не хотят терять ни дня без моря, солнца, что Одесса всё равно не интереснее Москвы, и Софья Лазаревна поехала одна…
Неожиданно легко и быстро (помог таксист-старожил) отыскала дом Риммы Васильевны, старинный, почти в центре, и встреча получилась радостной и домашней: Римма Васильевна встретила в халатике, простоволосая, ещё заспанная, искренне обняла и сразу же перешла на «ты». И они, делясь новостями на просторной кухне, не сравнить с их подмосковной,
– А где пляж, о котором ты рассказывала ?
– Пляж?.. – Римма Васильевна недоумённо взглянула на неё. – Городской пляж?.. Ты хочешь искупаться?
– Нет. Я и купальник не взяла, – возразила Софья Лазаревна, отчего-то краснея. – Тот, о котором ты рассказывала…
Видя, что Римма Васильевна не понимает, неуверенно добавила:
– Где твоя любовь…
Римма Васильевна замерла, с трудом постигая смысл сказанного, и наконец поняла, всплеснула руками, весело уточнила:
– Где осталась моя первая любовь?..
– Да, – подтвердила Софья Лазаревна.
– Это наш пляж… – И, словно прочтя её тайные мысли, игриво добавила: – Пошли, так и быть, покажу тебе места боевой славы…
Они вышли к пляжу, когда солнце готовилось уйти за горизонт и на берегу остались самые заядлые купальщики. Мелкая волна с лёгким шуршанием накатывалась на берег, море было спокойным, и оттого Софье Лазаревне вдруг ужасно захотелось войти в воду, таящую в себе нечто необходимое ей. Вздохнув, она громко пожалела о том, что не захватила с собой купальник, и Римма Васильевна решительно потащила её вдоль берега к концу пляжа, туда, где уже никого не было, и когда они отошли от последних купальщиков так, что в сумраке их стало трудно разглядеть, первой скинула с себя всё, что на ней было, и, белея рыхлым и полным, но ещё сохранившим формы телом, вбежала в воду. Позвала задержавшуюся Софью Лазаревну. И та, ещё раз оглядевшись, поступила так же: запрятав трусики и бюстгалтер под платье, вошла в тёплую и мягкую воду, не сдержав стона наслаждения. Римма Васильевна, уплывшая куда-то в ночной простор, громко поинтересовалась, нравится ли ей ночное купание, и она восторженно прокричала, что лучшего не помнит…
Римма Васильевна наконец выплыла из бархатной темноты, вышла на берег. Стоя нагишом в свете нарождающейся луны, собрала рукой мокрые волосы на затылке. Поглядывая на смутные очертания плавающей вдоль берега Софьи Лазаревны вдруг сказала:
– Виталик-то мой сохнет по твоей Светлане…
– Было бы с чего, – не особенно вдумываясь в услышанное, невпопад отозвалась Софья Лазаревна, направляясь к берегу.
– Ну, не скажи! Есть с чего сохнуть,– по– учительски категорично отозвалась Римма Васильевна. – Пара неплохая, кто знает…
Она не закончила фразу, заметив изогнутую фигуру сидящего возле их одежды мужчины. Вышедшая из моря Софья Лазаревна, ойкнув, испуганно спряталась за неё…
– Нарушаете, дамочки… – Раздался хриплый равнодушный голос. – Здесь городской пляж, а не…
– Свежая новость, – с иронией перебила Римма Васильевна и, нисколько не смущаясь, стала одеваться. Держа в руках широкую юбку, подождала, пока Софья Лазаревна оденется за её спиной и, обойдя сидящего, направилась в сторону городских огней.
– Рим, да ты погоди…
Изломанная фигура распрямилась и оказалась длинной и худой, такой же чёрной, как ночь, увенчанной на самом верху маленькой птичьей головкой с длинным носом и седым хохолком-ёжиком.
Римма Васильевна нехотя обернулась, глядя снизу вверх на едва различимое сморщенное лицо:
– На бутылку дать?
– Ну зачем так… Столько не виделись… Ты всё хорошеешь… И подруга тоже… ничего…
– На две? – перебила она и, сжав пальцами Софью Лазаревну выше локтя, прошептала: – Вот она, Софочка, моя первая и пропавшая любовь… Кто поверит, что за этим чучелом когда-то девки гурьбой ходили…
– И сейчас, – срывающимся голосом заметил мужчина.
– Не надо, Олег, не надо…
Римма Васильевна вытащила из внутреннего кармана юбки несколько сложенных купюр, протянула одну мужчине.
– Тут и на закуску хватит… – И вдруг по-бабьи жалобно протянула: – Что же ты так, а..? – И, не ожидая ответа, не отпуская руку Софьи Лазаревны, быстрым шагом пошла с пляжа.
Перед фонарями остановилась, торопливо надевая юбку:
– А давай-ка, Софья, после купанья, выпьем с тобой…
– Мне ещё ехать, – робко возразила Софья Лазаревна.
– А ты оставайся… Посидим, поболтаем…
– Волноваться будут, – возразила Софья Лазаревна, с сожалением думая, что всю жизнь она делает не то, что хочет.
– На нет и суда нет…
Римма Васильевна остановила такси, они покатили по светлым, праздным и многолюдным улицам. И Софья Лазаревна молча впитывала атмосферу большого южного города, непонятно почему жалея и себя, и Римму Васильевну, и даже Светочку, о которой вдруг вспомнила.
10
Возвращались они в самый пик обратной миграции, когда северные аэропорты заполнялись шоколадного цвета отогревшимися северянами. Встречались знакомые после длинных и богатых на события отпусков, и на оставшиеся деньги допивалось шампанское, доедались начинавшие портиться фрукты, потому что именно в это время к переполненным аэропортам добавлялась нелётная погода, удлиняя отпуск. В какой-то мере это было даже благом, ибо так растягивался переход от одной формы жизни: без забот, без дома, без усталости – к другой, выматывающей, с ежедневной работой, однообразной домашней суетой, долгой холодной зимой…
Им повезло, от моря они уехали по настоянию Софьи Лазаревны раньше, чем хлынул в обратном направлении поток отдыхающих, сразу же купили билет до Норильска, и почти неделю привыкали к уже начинавшейся осени в Подмосковье, следя за качеством ремонта, проводимого квартирантами. Вылетели по расписанию и прилетели в Алыкель вовремя, но за пару часов, что переезжали на свой маленький аэродром, тундру затянула дождливо-снежная морось, и маленькое помещение аэропорта местных авиалиний стало напоминать табор, сначала возбуждённо пьяненький, потом устало бодрящийся и наконец откровенно тоскующий, готовый на любые авантюры. Когда в конце концов мгла рассеялась и на горизонте завиднелись вершины Путоран, безотказные «аннушки» натужно загудели и заторопились-засновали над уже кое-где покрытой снегом пятнистой тундрой, преодолевая последние сотни километров до теперь уже несомненно желанных уютных домов, в которых всё было привычно и надёжно…