Очарованная вальсом
Шрифт:
С того момента, как прозвучали слова о вероломстве Ванды, в его душе поселился мрак. А он-то думал о ней весь день, она всю ночь ему снилась, но теперь оказалось, что ее юность и свежесть не более чем отрава, яд для чистого сердца, с каким он воспринял их встречу. И он еще называл эту шельму жемчужиной! Мелтона захлестнула холодная ярость. Обманут! Обманут! Что может быть унизительнее и позорнее для мужчины? И кем обманут? Крошкой, птенцом, неоперившейся пташкой! Однако, видимо, ее внешний облик — лишь для отвода глаз…
Разумеется, он не настолько глуп, чтобы думать, будто интриги европейской дипломатии могут плестись без участия тайной полиции или нанятых ею агентов, но он всегда полагал, что такую работу должны выполнять только те, кто нуждается в деньгах или имеет врожденную склонность лгать и лицемерить, для кого это жизненная потребность.
И вряд ли тайная слежка — подходящее для джентльмена времяпрепровождение. Пачкать руки таким гнусным занятием никак ему не пристало, если он уважает себя и не хочет ронять своего достоинства. И, уж конечно, это занятие совершенно неприемлемо для дамы — любой. Мелтону была ненавистна мысль, что Екатерина во всем этом замешана, да еще получает от своего лицедейства нескрываемое удовольствие — вон как она радостно ткнула ему в физиономию улику: веер!
Но Екатерина — русская, с примесью, правда, дальних восточных кровей, а капелька русской крови в его собственных жилах давно привела Ричарда к пониманию, что этот народ мыслит совсем не так, как европейцы, а особенно британцы.
Ванда… Она показалась ему неземной, слетевшей с небес, почти ангелом. Что с ним случилось, если ей хватило пары мгновений, чтобы все мысли его стали о ней, только о ней одной! Ни намека на обольщение, ни даже слабой попытки понравиться… Но то, что он принял за светлую искренность, на самом деле оказалось темной личиной. Как же искусны бывают женщины по части того, чтобы сбить с толку мужчину, выбить из-под его ног почву, растоптать его! И все это делается не моргнув глазом, с видом самым невинным: сама добродетель по сравнению с ними не столь добродетельна! Не всякий мужчина может стать вровень…
Ричард сжал губы, стиснул кулаки. А ведь он готов был дать голову на отсечение, если бы вопрос встал именно так, что Ванда чиста, безыскусна, безгрешна и праведна. Хитрость. Коварство. Хладнокровная ложь. Двоедушие. Вот что теперь разрывало его, заливало его душу горечью и тоской, когда он думал о Ванде, а он о ней думал, не мог не думать после всего, что случилось между ними минувшей ночью.
Он мог честно признаться себе, что скромность и в некоторой степени застенчивость всегда привлекали его в женщинах. Рядом с хрупкой и слабой женщиной, полагал он, любой мужчина становится сильнее и мужественнее. Потому-то его с первого взгляда так покорила Екатерина, так привязала к себе. Это потом он понял, что длинными густыми ресницами она прикрывает глаза, дабы спрятать свою слишком уж легко воспламеняющуюся страсть, бросающую ее из постели в постель, — но отнюдь не из скромности или застенчивости.
Итак, Ванда оказалась мошенницей, обманщицей, лгуньей. Как же ему хотелось бросить все это в лицо бессердечной и злой маленькой интриганке — так поступать с людьми можно только со злом в душе! Интересно — опустит ли она глаза, покраснеют ли от стыда ее щеки, если он вынудит ее сказать правду?
Жаль, мешают полученные им наставления. Хорошо, если все должно свестись к поединку умов между ними, своего рода тайной дуэли. Тут он может сыграть свою роль не хуже любого другого. За свои деньги он сумеет дать Меттерниху хорошую оплеуху. Это будет потрясающе, когда один из самых блестящих и проницательных в Европе дипломатов окажется одураченным, а его планы разлетятся в пыль…
Карета ехала ко дворцу Разумовского. Ричард уже бывал там и понимал, что это не просто дворец, а одна из главных достопримечательностей Вены. На постройку сего прекрасного здания ушло два десятка лет. Граф Разумовский украсил свой дом лучшими художественными творениями — в залах дворца были представлены лучшие живописцы, скульпторы и ювелиры, чьи произведения можно приобрести с помощью денег, связей и силы влияния.
Таких роскошных приемных залов не было во всей стране, а в библиотеке дворца были собранные со всего света редчайшие книги и манускрипты. Граф Разумовский потратил на свой дворец столько денег, что, как судачили досужие языки, почти до донышка исчерпал свое состояние. Но это было не так. Наследство, которое он получил от отца, прославленного фельдмаршала русской армии, было бездонным.
Несколько раз с момента открытия конгресса царь «заимствовал» у своего посла этот дворец, устраивая в нем невиданные по размаху приемы, роскошью превосходящие приемы австрийского императора.
Но сегодня Ричард не въехал в огромный внутренний двор сквозь высокие позолоченные ворота с мраморными колоннами. Он, как приказал ему Александр, остановился у боковой калитки, ведущей в узкий темный проход, поворачивавший к железной винтовой лестнице, поднявшись по которой можно было через потайную дверь попасть в малый салон.
Эта комната была пуста. Дежуривший здесь облеченный особыми полномочиями слуга указал Ричарду путь вверх по ступеням и сразу же закрыл за ним раздвижные панели.
Наметанным взглядом Ричард отметил, что этот секретный салон был убран с тою же роскошью, что и остальные дворцовые помещения. Но убранство имело здесь некое свойство, одну особенность, не укрывшуюся от внимания Ричарда, несмотря на то, что весь его разум и все чувства были исполнены гнетущего неудовольствия. В салоне царила — если не сказать кричала о себе — любовная атрибутика.
Канделябры саксонского фарфора с мерцающими в них зажженными свечками украшали купидоны и целующиеся голубки. Узор на кораллово-красных шелковых занавесях изображал сердца, пронзенные стрелами. На развешанных по стенам картинах белели телами обнаженные Венеры и нимфы в соблазнительных позах. Многие из картин Ричард узнал — это были полотна итальянских художников. Их картины, написанные под лучами горячего солнца, на фоне пронзительно синего неба, он видел и раньше, и каждая сама по себе не производила впечатления непристойности, как это было здесь. И причиной было намеренное обращение к плотскому человеческому началу. Так случается и в обычной спальне, где предназначенность комнаты к интимному в ней пребыванию захватывает в это поле любую мелочь, самый незначительный в любовном смысле предмет — та же свеча в канделябре может светить утилитарно, лишь освещая, а может — таинственно и многообещающе пробуждать чувственность…
Угол комнаты занимала огромная кушетка с горой подушек. Вазы с экзотическими цветами наполняли салон будоражащим пряным запахом. Откуда-то поблизости слышалась сладкая тягучая музыка.
Ричард усмехнулся. Русский царь определенно знает, как следует обставлять сцену любовных утех. Так вот он каков, император Александр!.. В потайном ящике письменного стола он держит портрет мадам Нарышкиной в виде обнаженной, выходящей из пены морской Афродиты, Ричард видел это своими глазами, а тут у него свой любовный салон… Царский трон не застит ему любовного ложа!..