Очарованная вальсом
Шрифт:
— Ночью мне показалось, что вы меня не боитесь, — продолжал Ричард как ни в чем не бывало.
— Ночью все было иначе, — тихо ответила Ванда. — Сегодня в этой… роскошной комнате я действительно чувствую себя… напряженно. Возможно, мне не нужно было сюда приходить…
— Но вы пришли, — полувопросительно отозвался Ричард.
— Я… мне хотелось увидеть вас!
— И эта причина — единственная?
Он увидел, как в очередной раз покрылись краской ее нежные щеки, как опустились ресницы… Неведомая прежде Ричарду жестокость
— Могу ли я верить, — вкрадчиво проговорил он тоном, каким, вероятно, Змей соблазнял Еву отведать плод с древа познания, — что я вам понравился просто как мужчина, как самый обычный мужчина? О, если бы я мог убедиться в этом!
Она не ответила, и, глядя на потупленные глаза Ванды Шонборн, Ричард Мелтон добавил:
— Вы дадите мне надежду на то, что это так?
— Это так.
Она неожиданно вскинула на него свои голубые глаза.
— Как мужчина, не как император? — настойчиво продолжал Ричард. — Это делает меня счастливым. — Здесь он не лгал. — А теперь расскажите мне, где вы были сегодня, с кем встречались?
— Слишком много рассказывать, боюсь утомить вас.
— Меня интересует все. Кроме лжи.
От него не укрылось, что Ванда сделала судорожное глотательное движение.
— Утром мы с баронессой поехали кататься по Пратеру, — поспешно начала она свой рассказ. — Там было так много народу, и я подумала… что смогу увидеть вас… хотя бы издалека.
— Мне тоже хотелось увидеть вас, — отвечал Ричард. — Да, я проезжал по Пратеру с княгиней Екатериной Багратион.
— И я ее видела. Она красива, намного красивее всех, кого я когда-либо встречала из женщин, — простодушно добавила Ванда.
— Очень многие считают ее красивой, — согласился с ней Ричард. — Как вам известно, я полагаю, у нее много лет был роман с князем Меттернихом.
— С князем Меттернихом! — дрогнувшим голосом повторила Ванда.
— Да, он пользуется у дам огромным успехом. Впрочем, вы об этом уже наверняка слышали.
— Я… этого не слышала.
— В самом деле? Впрочем, откуда вы могли это слышать? Вы только вчера приехали в Вену — или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаетесь, я действительно только вчера приехала в Вену.
— Значит, судьбой было предначертано, чтобы вашим первым поклонником стал император…
— Не говорите так! — с горячностью воскликнула Ванда, но остановила себя. — Простите, сир, — ведь так я должна к вам обращаться? Я забылась.
— Нам нет нужды соблюдать формальности, — искренне отвечал Ричард. — Когда мы познакомились, я был инкогнито. И разве не вы сказали, что я нравлюсь вам просто как обычный мужчина?
Он вновь потянулся, чтобы взять Ванду за руку, но она вскочила с кушетки.
— Мне… я должна идти, — пролепетала она.
— Почему же? — остановил ее Ричард. — Вы только что пришли, и нам о многом нужно поговорить. Мы должны обсудить вещи, которые вас действительно интересуют, например, дела относительно Польши. Я уверен, вам хочется услышать мое мнение по всей этой сложной проблеме…
— Разумеется, если вы захотите рассказать мне об этом, — храбро ответила Ванда.
— И что же хотелось бы вам узнать? — Ричард замер, ожидая ответа.
— Я… я даже не знаю, — снова пролепетала Ванда. — Простите, я выгляжу такой глупой… Но когда я слышу, как все говорят о Польше, я толком не понимаю, что это все значит.
Ричард почесал переносицу. А она умнее, чем можно было предполагать! Определенно умнее! Прикинуться непонимающей — прекрасная уловка, чтобы разговорить собеседника. Втянуть его в объяснения, из которых можно выудить все — все!..
— Это самый важный вопрос, можно сказать, камень преткновения для конгресса и является слишком сложным для всех, кто менее искушен в политике, чем князь Меттерних.
— Князь должен рассматривать все с точки зрения Австрии, — тихо заметила Ванда.
— А я с точки зрения Польши, — так же тихо ответил ей Ричард. — В том и различие между мною и князем. Он думает только о своей стране, ее нуждах, амбициях, выгодах. Я же бескорыстен, поскольку думаю не о России, но о Польше.
Он улыбнулся. Именно так мог бы сказать Александр. Когда эти слова передадут Меттерниху, он сразу узнает стиль своего соперника.
— Хотелось бы мне быть достаточно умной, чтобы разбираться в таких тонкостях, — вздохнула Ванда. — Мой отец ненавидел политику и никогда не говорил о ней дома. Но моя мать всегда говорила, что Меттерних — самый блестящий дипломат во всей Европе, кого она когда-либо знала. Хочу, ради блага моей страны, думать, что она была права.
— А если я скажу, что она заблуждалась?
Немного подумав, Ванда ответила:
— Мне кажется, скорее это вы ошибаетесь.
Ричард неожиданно рассмеялся. Наконец-то девочка осмелела. Он хорошо знал, сколько храбрости требуется, чтобы сказать такое русскому императору — да и не только русскому, а любому!
— Меттерних… допускает ужасную ошибку, — проговорил он. — И очень скоро в том убедится.
«И пусть сам со всем разбирается», — мысленно закончил Ричард свою фразу. А вслух предложил:
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом. О вас, например. Чему еще вы посвятили свой день?
В голосе Ванды послышалось облегчение, когда она принялась рассказывать о визитах, которые они с баронессой нанесли за день. Ричард некоторое время слушал ее, но довольно быстро прервал:
— А баронесса не находит несколько странным, что вы отправились сюда ночью одна?..
Вспыхнувшее на маленьком личике Ванды смущение было столь сильным, что Ричард на миг возненавидел себя за то, что своими словами согнал с него прежнее выражение восторга и счастья, заставил бедное дитя ответить дрожащими губами: