Очарованная вальсом

Картленд Барбара

Он задал этот вопрос, не имея его заранее в мыслях.

— Потому что хочу! — быстро ответила Ванда и подняла на Ричарда честные голубые глаза. — Прошу вас верить мне. Вы должны этому верить!

На мгновение они стали близки, как недавно.

— А вы захотели бы нашей встречи, если бы я оказался не тем человеком, за которого вы меня принимаете? — с надеждой спросил он.

— С еще большим удовольствием, — все еще глядя ему в глаза, ответила Ванда. Ричард едва расслышал эти слова, так тихо она их произнесла. И стремительно повернулась к нему: — Ночью мне показалось,

что мы встретились не случайно, что это важно для нас обоих, очень важно… А потом я вспомнила, кто вы, и мне до смерти захотелось, чтобы вы оказались таким же обычным человеком, как я, просто мужчиной, с которым я могу свободно говорить, с которым мы можем быть друзьями.

— Будь я таким человеком, вы бы вряд ли обратили на меня внимание, — ядовито заметил Ричард.

— Я верю в судьбу, — твердо ответила Ванда, не замечая его тона. — Наша встреча была предначертана свыше. Вы в это не верите?

— Хотел бы я в это верить, — печально отвечал Ричард. — Ночью я был благодарен судьбе, что наступил на ваш веер. Но сегодня я не уверен, что испытываю благодарность фортуне…

Ванда покраснела и отвела глаза в сторону.

— В чем вы можете быть уверены полностью, — почти с отчаяньем медленно проговорила она, — так это в том, что я захочу встретиться и говорить с вами, даже если бы вы оказались никем.

Ричарда охватило дикое желание открыть Ванде всю правду, скинуть с лица прилипшую к нему маску. Но он тут же мысленно рассмеялся над собой — неужели он настолько глуп, чтобы позволить еще раз провести себя?

— Я польщен, — натянуто улыбнулся он Ванде.

Она поднялась на ноги.

— Доброй ночи, — сказала она, и Ричард не сомневался: в эту секунду она вспоминает их прощание ночью в карете. Ему захотелось поцеловать ее, но что-то остановило его. Те поцелуи были восхитительны, они были проявлением счастья, охватившего их обоих, объединившего их радостью, которой невозможно противиться. Сегодня не было ни счастья, ни радости… Одни муки.

Ричард взял ладони Ванды и поцеловал — вначале одну, потом другую.

— Доброй ночи, Ванда, — прошептал он. — И простите меня.

— За что?

— За испорченный вечер. Это я во всем виноват, я знаю. Но ничего не смог с собою поделать.

— Прошу вас, не нужно так огорчаться. Я попытаюсь понять. Больше сказать в такой ситуации нечего, вы согласны?

— Нечего, — грустно согласился он.

— В таком случае всего хорошего.

Она повернулась и пошла к двери. Уже подняла руку, чтобы повернуть ручку, как Ричард окликнул ее:

— Ванда!

Она обернулась. Ричард одним прыжком преодолел разделявшее их пространство — забыв про осторожность, про гордость, про свои подозрения… Не было больше нужды ни в словах, ни в объяснениях. Ванда упала в его объятия, их губы сами нашли друг друга, и Ричард принялся целовать ее — страстно, самозабвенно, повторяя одно лишь имя:

— Ванда! Ванда!

Шепча ее имя, он услышал, как Ванда неожиданно всхлипнула. И не успел он спросить ее ни о чем, как она вырвалась и выбежала за дверь раньше, чем он успел удержать ее. Из коридора послышались торопливые удаляющиеся шаги. Ричард не стал ее догонять.

Он долго стоял посреди опустевшей комнаты, глядя на тот угол кушетки, где сидела Ванда, продолжая ощущать оставшийся после нее аромат свежести, чувствуя, как остывает охвативший его было восторг.

И тут на него накатил приступ смеха. Он смотрел на свое отраженное в зеркале лицо в маске и хохотал… Отсмеявшись и утерев выступившие на глазах слезы, он подобрал плащ и шляпу и шагнул к раздвигающейся панели, открывшей ему выход на потайную лестницу.

Глава восьмая

Барон Хагер постучал подзорной трубой по ладони, что было признаком его крайнего раздражения.

— Сожалею, но больше донесений нет, ваше сиятельство, — угрюмо проговорил он.

Князь Меттерних швырнул на стол мелко исписанные листы бумаги.

— «Больше!» — воскликнул он. — Да здесь вообще нет ничего сколь-нибудь ценного! Не могу поверить, чтобы император был удовлетворен такой чепухой.

— Его величество не выразил мне неудовольствия, — сдержанно заметил барон.

Его усталые глубоко посаженные глаза встретились с глазами князя — оба думали сейчас об одном и том же. Император Франц отличался инфантильным, а значит, любопытным умом и потому, должно быть, с удовольствием прочитал секретные донесения, представленные ему агентами барона, однако какими же они были пустяшными и незначительными!

Секунду спустя Меттерних вновь обратился к принесенным ему бумагам.

— За всю эту чушь мы платим деньги? — И он зачитал вслух: — «Король прусский утром посетил архиепископа Шарля. Вечером он вышел в цивильном платье, надвинув на глаза поля шляпы. Не возвращался до десяти часов пополудни». Это, конечно, невероятная новость! Какая служанка или какой городской бродяжка снабжают вас этой вот ерундой? Или вы откопали сию информацию в мусорных корзинах, в которых так истово роетесь каждое утро?

Мрачный сарказм Меттерниха не произвел на барона никакого впечатления, он всего лишь пожал плечами.

— Боюсь, что новость, которую я сейчас сообщу, станет для вас тяжелым ударом, мой дорогой барон, — все тем же уничижительным тоном продолжил князь. — Мне стало известно, что лорд Каслри приказал отныне сжигать все содержимое мусорных корзин в британском посольстве.

— Вполне верю в существование такого приказа, — согласился барон. — Но в британскую миссию наняли двух новых служанок, и одна из них уже работает на нас.

— Прекрасно, прекрасно, — язвительно отозвался князь. — Следовательно, мы станем получать еще больше подобных сегодняшним восхитительных донесений о передвижении наших гостей.

Он перелистнул еще пару-тройку страниц и опять прочел вслух:

— «Русский император вышел в семь часов вечера с одним из своих адъютантов. Полагают, что он нанес визиты княгиням Турм и Таксис. Каждое утро для императора привозят большой кусок льда — льдом он умывает лицо и руки. В десять часов Александр покинул Хофбург через боковую дверь и уехал один во дворец Разумовского, куда вошел по потайной лестнице».