Очаровательная блудница
Шрифт:
Он на минуту потерял Лизу из виду и забеспокоился, а Галицын заговорил взахлеб:
— Скоро будет круг! С заходом солнца… У нас каждый день праздник! Ты знаешь, что это такое? О!.. Мы собираемся под сенью кедров, на поляне. Сначала садимся на землю в позу лотоса. И каждый по очереди говорит все, о чем думал весь день. Все без утайки. Сперва конечно, трудно. Но потом возникает потребность высказать мысли вслух. Это потрясающая открытость! И единение! А потом мы снимаем одежды и ложимся в астру. И после душевной открытости телесная так естественна! Сначала начинается релаксация под шум хвои. Ты слышал,
Оказалось, Лиза что-то собирала в свежей, ярко-зеленой траве.
— А как же комары? — спросил Рассохин. — Не кусают?
— Мы втираем друг в друга кедровое масло, настоенное на маральем корне и лимоннике.
— Помогает?
— У тебя будет возможность это испытать. Просто улетаешь!
Рассохин достал блокнот и ручку.
— Пиши расписку.
— Какую?
— Добровольно остаешься в общине на Гнилой Прорве, претензий не имеешь. Только подписывайся не новым именем, а старым — Галицын.
— Кому это нужно? — изумился полковник. — Всем известно, я по доброй воле…
— Прокуратуре не известно. Тебя же разыскивают.
— Да, прокуратура, — что-то вспомнил он и чуть опечалился. — Я уже и забыл, что она существует на свете…
— Пиши.
— Разве ты… не поедешь со мной? Ты не хочешь пройти круг и испытать счастье?
— Хочу, да грехи не пускают. Я жду расписку.
— Под кедрами ты избавишься от грехов! Я тебя научу… А знаешь, что начинается на исходе релаксации? Такой медленный и плавный переход к тантрическому сексу. Уверен, ты ничего подобного не испытывал!
— Бурнашев приедет, — предложи ему, — хотел увернуться Рассохин. — Он любит всяческие опыты и согласится.
— Это естественно! Но ты нам нужен!
— Зачем? Не хватает мужиков?
— Скажу тебе по секрету, — зашептал полковник, — но это между нами. Матерая считает, только ты можешь выйти на пророчицу. Сорокин ее отыскал, и она ему открылась. Но с тех пор ни с кем больше не вступает в контакт… А ты сможешь, тебя знают огнепальные! Они же спасли тебя от смерти?
— Мне это дорого обошлось. Лучше бы и не спасали…
— Это была воля пророчицы! Велела воскресить тебя и прислала лекарей.
— Вот как? И кто же тебе такое сказал?
— Так ведь это всем известно! Сорокин даже в своей книге об этом написал. Ты не читал его откровений пророчицы?
— Разве она существует? Разве не Сорокин ее придумал?
Атавизмы прошлой жизни у полковника еще остались: он поозирался, склонился к уху и сказал гундосым шепотом:
— Это для непосвященных ее нет. Им и не нужно знать. На самом деле есть. Только пока никому… Ну, думай скорее. От тебя зависит очень много!
— Я найду пророчицу, а вы меня потом спишете на мыло. — Рассохин вспомнил исповедь блаженной Зарницы. — И все истины прикарманите.
— Ты что? Наоборот, ты возвысишься, станешь проповедником!
— Неплохая карьера… Если я не соглашусь, увезете насильно?
— Нет, у нас все по доброй воле, — явно чужими словами заговорил Галицын. — Человек делает выбор, и я его сделал. Теперь хочу помочь тебе. Всем вам! Это такая потребность.
— Спасибо за хлопоты…
— Погоди! Я же все о тебе знаю. Ты же неудачник. И бессребреник. Всю жизнь страдал комплексами, если не сказать больше. А здесь ты можешь
— Лучше поздно. — Он вновь сунул ему блокнот. — Писать не разучился? С тебя расписка — и я отчаливаю.
Вероятно, Матерая отпустила его с наказом во что бы то ни стало вернуться с Рассохиным.
— Слушай, Станислав Иванович, может, ты на меня обижаешься? — опомнился полковник. — Я вел себя по-свински! Признаю, и все это теперь в прошлом, где я хитрил, ловчил, обманывал. Я ведь женой своей прикрылся, когда в тюрьму сажали. Знал, она деньги спрятала, закрутила целую трехлитровую банку баксов где-то на даче. Место примерно указала, просила достать и откупиться. Я их нашел, с помощью металлодетектора. И выкупать ее не стал. Побоялся, что меня заподозрят, мол, откуда деньги? Хуже того, на мне две смерти. Застрелил двух человек из табельного. Да! Они были преступниками, но какие законы они преступили?! Я рассказал о муках совести, о тайных мыслях и воспрял. Прошу тебя, выйди и ты на свой первый круг, освободись от мерзости мира!
Рассохину показалось, Галицын намекает на то, что знает об убийстве Жени Семеновой, и этот намек будто встряхнул его.
— Ну все! — отрезал он. — Яросвет, или как тебя… Пиши и вали на свой круг! Под сень кедра.
— Да, мир держит человека в когтях, — философски проговорил Галицын. — Тебя не влечет даже простое любопытство. Это нужно увидеть своими глазами, прочувствовать. Ну не понравится — уйдешь.
— Если не дашь расписки, прокуратура будет здесь. — Рассохин показал телефон. — Приедут злые: рыбалку им сорвешь. Звонить?
— Напрасно ты не послушал меня. — Он стал писать. — Матерая все равно тебя найдет. Перед ней не устоишь… Только предупреждаю, никаких поползновений. В смысле отношений, понял? Даже если она сама проявит инициативу.
Стас не удержался и подразнил Яросвета, в котором еще не был изжит частнособственнический дух.
— Это уж как получится, брат, — серьезно сказал он. — Мне нравятся инициативные отроковицы. А потом, у вас же там все общее…
Он выждал, когда полковник напишет, бегло прочитал и спрятал блокнот.
— Знаешь, как тебя местные кержаки называют? — мстительно спросил Стас. — Карась икряной. А ты говоришь — Яросвет… Ну иди икру метать!
Тот выкатил глаза, хотел что-то сказать, но с противоположной стороны неслась дюралька, а Рассохин уже был далеко. Галицын спустился под обрыв, подождал, когда лодка причалит, запрыгнул в нее и что-то прокричал вслед Стасу, но тот не расслышал.
В тот же час сняли и оцепление — обе лодки, ушедшие вверх и вниз, зашли в протоку. Все это Рассохин отмечал на ходу, потому что вновь потерял Лизу из виду и теперь скорым шагом возвращался к костру.