Очень дикий запад
Шрифт:
Барти, не тушуясь, треснул несколько раз прикладом в низкое окно.
– Эй, Эд! Выходи!
Тишина.
– Может, он и не дома вовсе?
Люк покачал головой.
– Нет, малыш. Если Эд уезжает, то он на воротах оставляет табличку «не беспокоить». Как будто это кого-нибудь останавливало…
– Да, таблички не было.
Люк шагнул к двери и уже было занес руку с зажатым в ней кольтом, чтобы ручкой постучать по металлической поверхности, как откуда-то сверху послышался каркающий старческий кашель, а затем и слова:
– Я сейчас гранату кину,
Это был Эд. На крыше?
Люк и Барти отошли от дома, и теперь им стал виден хозяин бункера. Эд стоял на плоской крыше, сжимая в руках ружье, нацеленное прямиком на двоих визитеров.
– Что надо?
Люк сплюнул под ноги и вернул кольт в кобуру, показывая всем своим видом, что стрелять не намерен.
– Эд, тебе не кажется, что в мире что-то происходит?
Люк решил начать издалека, полунамеком. Кто знает, что на уме у этого старого хрыча?
– Вы идиоты? – от неподдельного удивления Эд даже ружье опустил. – Что значит «происходит что-то»? Пришел большой каюк и накрыл нас всех большой, дурно пахнущей задницей. Вы же сами только что перестреляли мертвяков ходячих, и еще спрашиваете меня о чем-то?
– Та-ак, – протянул Люк. – Значит, соображаешь ты в нужном направлении. Может, откроешь нам дверь? Посидим и обсудим все это, – он широким жестом обвел «все это».
Эд с ухмылкой покачал седой головой:
– Идите-ка вы, парни, туда, куда шли. Нечего вам тут делать.
Барти вскипел и, не тая презрения, вымолвил:
– Старая черножопая обезьяна. Тебя люди просят.
– Люди не говорят с обезьянами, а обезьяны не понимают людей.
Эд нисколько не обиделся на парня. Он издевался над ним. Сколько раз за свою не столь короткую жизнь Эд слышал в свой адрес подобные слова? Десять, сто, а может быть, тысячу? Чернокожему в Техасе не всегда было привольно и свободно дышать. Эд застал те времена, когда его запросто могли схватить на улице подвыпившие молодые крепкие парни и, привязав к фаркопу автомобиля, протащить по вспаханному полю. А то, что сказал Барти – просто слова. От них ни солоно, ни сладко. Он гордо вскинул бороду и отвернулся, но все еще косил глазом в их сторону.
– У нас вода есть,– попытался зайти с другой стороны Люк. – Поделимся.
Голова Эда дернулась. Видимо, Люк угодил в самую точку – с водой у отшельника было туго. Эд брал воду из колодца, а те молодчики, что лежат себе теперь тихо у ограды, не очень-то позволяли ему пройтись по двору с ведром.
– Не нужна мне вода! – сказал, словно плюнул. – Обойдусь.
Вот же гадость. И как теперь быть? Плюнуть и уйти? Да, видимо, так и следует поступить, тем более что хозяин особым радушием не блещет.
Под ногами дрогнуло. Барти вопросительно посмотрел на Люка.
– Землетрясение?
– Нет, не похоже. Эй, Эд! Что там? – обратился Люк к стоящему на крыше старику.
Эд и без его просьбы уже всматривался в противоположную сторону, и то, что он увидел, заставило подняться его редкие седые волосы дыбом.
– Матерь Божия! – воскликнул он.
Барти, не говоря ни слова, помчался вокруг дома.
– Нет! Барти, стой!
Люк сделал несколько шагов следом за мальчиком.
Ужасающий своей мощью рык заставил его сердце сжаться в маленький комок, и оно никак не желало разжиматься. Подобный рев Люк слышал однажды, и было это в кинотеатре на премьере фильма про Годзиллу. Он бывал в далекой жаркой Африке и принимал участие в охоте на крокодила-людоеда, и тот ревел гораздо тише и милее.
– Люк, беги! – услышал он крик Барти, и сразу за этим криком прозвучал выстрел из прекрасного Бельгийского ружья.
Рев усилился.
В воздухе мелькнула тень, и Люк выхватил ее взглядом. Кувыркаясь в воздухе, с той, невидимой ему стороны дома пролетел над крышей и над застывшим на коленях Эдом ботинок Барти. Завершив свой полет, ботинок приземлился недалеко от Люка.
– Что б меня…
Это все, что смог из себя выдавить Люк. В ботинке была ступня Барти. Что-то или кто-то оторвал, а может, и отгрыз от живого человека часть ноги и отправил ее в полет. Желтоватая кость резала глаза.
– Барти!
Еще один толчок, настолько сильный, что Люк не удержался на ногах. Не только он. С крыши свалился Эд. Ему повезло, что падение его проходило с этой стороны, и он грохнулся не прямиком на землю, а для начала проверил на прочность покатый навес над крыльцом, и уж после скатился на землю, устроившись возле Люка.
Хотелось придушить старика. За Барти. Пусти этот недотепа их в дом, и парень остался бы жив. Люк потянулся за кольтом.
Закрывая солнце и половину неба, на крышу запрыгнуло то, что издавало те адские звуки и покончило с Барти. Описанию это чудовище поддавалось слабо. Сидя на крыше, опустившись на нижние конечности с коленными изгибами назад, на них смотрела жаба. Гигантская жаба, зелёная и мерзкая. Только вот на лапах этой жабы имелись саблевидные когти, и даже с земли было видно, что остротой своей они не уступают хорошему ножу. Да и жабой ее можно назвать с натяжкой. Скорее всего, мозг Люка подогнал знакомый образ под то, что видели глаза. Такое бывает. Из видимого за всю жизнь разнообразия представителей фауны эта тварь более всего походила именно на жабу. Разум великодушно позволил укорениться в сознании именно этому тождеству.
Лягуха, рыкнув, выпрямила нижние конечности и взмыла вверх. Еще мгновение, и она обрушится на растянувшихся на земле людей. Что-то в ее расчетах произошло не по плану, и тварь слишком сильно оттолкнулась. Перелетев Люка с Эдом, жаба опустилась на колодец. Колодец вырыли давно, а вот апгрейдом его занимался лично Эд. Беря во внимание его патологическую тягу к сварочным работам, можно легко себе представить, что он там соорудил. Сваренный из кусков арматуры и прочей дребедени каркас, обхватывающий кольцо колодца, был с любовью укрыт кусками жести и вездесущей колючей проволоки. Объяснял Эд такое произведение искусства просто – чтобы коровы не совали свои морды. Принимается, только вот коров у него никогда не было.