Очень наивные истории
Шрифт:
– Куда ей, кривоногой, платье такое носить?
– Тебе куда лучше идёт!
– Почему это всё Марье достаётся? Училась она…Подумаешь! Прячь под подол платье, пусть ищет.
Марья дверь распахнула, а в комнате, рядом с комодом, стоит её соседка в новом платье. В ящиках, значит, порылись. Платье почти по швам трещит, а соседка знай перед зеркалом крутится.
Марья застыла на пороге, не зная, что и сказать. А соседки, завидев её, давай смеяться. Громко, заливисто.
И всё смеются, смеются…
Выскочила Марья из дома как была: босая, в юбке
– …Когда больно, Марьюшка, спать полагается. Говорят, сон любое горе лечит.
Бабка Марфа встала, достала деревянный гребень из кармана юбки, стала расчёсывать Марье волосы. Тихо запела:
Из косы обиду вынем,
Гребнем вычешем.
Всё забудется, пройдёт -
Время вылечит…
Марья почувствовала, что против воли своей засыпает. Марфа бережно, словно ребёнка, уложила её на лавку: одну руку на голову положила, другой наклонила, помогая лечь. Одеялом лоскутным накрыла, загасила свечу. А Марье чудилось, что поёт теперь не только Марфа, но и ещё какие-то голоса. Хор нарастал, становился всё отчётливее.
И снилось Марье, что ранним утром выходит она из дома в одной нательной рубахе. Туман по земле стелется, солнце встаёт. У крыльца встречают её девушки. На них рубахи другие: белые, красным расшитые. Волосы в длинные косы убраны. Окружают. Марья было бежать собралась, но остановили они её, руки протянули, удержали:
– Не бойся, Марья. Мы помочь хотим. Идём с нами.
И запела одна из них. Вначале тихо, а потом всё громче и громче.
Повели они Марью в баню. На лавку усадили, стали косу расплетать. Бережно, осторожно. Какие-то травы принесли, заварили. Поплыл дурманящий аромат по бане. Голоса девушек слились в один стройный хор:
Травный запах – что дурман:
Все забудется.
Все, что люди говорят,
Пересудится.
И чудилось Марье, что вместе с водой утекают её страхи. Что очищается душа. И стало ей так легко и спокойно. Она словно со стороны наблюдала, как уложили её голову на край лавки, осторожно опустив волосы в чан с отваром. Как бесконечно чем-то поливали. Как мыли её исцарапанные, все в ранах после бега по лесу ноги. Ступни болели, горели. Казалось Марье, что чувствует она каждую веточку, каждую травинку, на которую наступала. Девушки мыли её, натирали какими-то маслами. А среди пара и трав лилась песня:
Станет женщина сильней -
Боль ей вылечим.
Из души печаль и скорбь
Гребнем вычешем.
На мгновение Марье показалось, что там, в углу, стоит Марфа и наблюдает за происходящим. Посмотрела она на Марью, улыбнулась, кивнула и вышла из бани.
Принесли большие мягкие полотенца, завернули Марью, вывели в предбанник. Другим полотенцем волосы вытерли, каждая из девушек по гребню взяла деревянному, стали вновь расчёсывать. И почувствовала женщина, что засыпает. Сквозь сон ощутила она, как много рук ей косу заплели, бечевой закрепили, на плечо положили. Как рубашку надели. И как уложили спать на лавке, укрыв большим сухим полотенцем.
Проснулась Марья рано. Марфы в избе не было. Огонь в печи давно догорел. Вилась пыль в первых лучах солнца. Тихо. Марья встала, сложила лоскутное одеяло и вышла на крыльцо. Голова была светлой. Словно и впрямь вымыли из неё всё горе. Дотронулась до косы. Влажная ещё.
Сама не зная, зачем, спустилась Марья вниз, туда, где песчаная дорожка вилась среди деревьев и терялась вдали, шагнула в густой утренний туман и пошла в сторону реки.
Прошла среди густых кустов, пересекла небольшое поле и неожиданно почувствовала, что под ногами её не песок вовсе, а обломки кирпича. Обернулась. На фоне леса возвышалась колокольня старой церкви, поросшая кустарником.
Много лет прошло с тех пор, как церковь взорвали. А колокольня стоит. Разрушается постепенно, но стоит. Местные поговаривали, что порой на рассвете можно увидеть священника, которого давно уж нет в живых. При первых лучах солнца поднимается он на самый верх и звонит, звонит в колокола. Словно зовёт кого-то.
Половодье было сильное в этом году, реки ещё не вошли в свои берега, и потому сейчас ступени церкви уходили в воду. Марья присела, посмотрела вдаль. В реке отражалась колокольня, окутанная облаками.
Под ногами зашуршали обломки кирпича, упали в реку с тихим плеском. Рядом с Марьей присела Марфа.
– Бабушка, скажи, почему люди больно делают? – спросила Марья, продолжая смотреть в воду.
– Потому что, Марьюшка, совести у них нет, – ответила Марфа.
– Разве не у всех людей она есть? – удивилась женщина.
– Нет. Если бы она у всех была, разве позволила бы беззакония чинить?
– Почему же не у всех она есть? Разве человек сам выбирает, иметь ли ему совесть?
– А кто же ещё? Сам и выбирает. Воля ведь у нас свободная, так Господь решил, – ответила Марфа и посмотрела на отражавшуюся в воде колокольню.
– Бабушка… а душу можно вылечить, если ей больно?
– Отчего же нельзя. Можно, конечно.
– А как?
Марфа на мгновение задумалась.
– Простить, Марьюшка. И зла в ответ не делать.
Неожиданно в утренней тишине раздался удар колокола. Один. Потом ещё и ещё. Марья удивлённо посмотрела на отражение в воде. Рядом с колоколами стоял пожилой священник.
– Марфа… – Марье на мгновение показалось, что ей сейчас не хватит воздуха, чтобы вопрос задать. – Ты тоже это слышишь?
– Конечно, Марьюшка.
Марья слушала. Закрыв глаза и позволив себе чувствовать музыку, она словно улетала в какую-то неведомую страну. Неведомую, незнакомую, но почему-то родную.
– Бабушка, мне кажется, или колокола зовут кого-то? – спросила Марья, открывая глаза.
– Они давно зовут. Всех зовут, у кого ещё сохранилось вера в чудо. В человечность. В доброту и прощение. Зовут, кричат, только люди глухи.
– Неужели…они никогда не услышат?
– Кто знает… Но мы ведь с тобой слышим, верно?