Очень-очень дальний поход
Шрифт:
В кабинете, только мы расселись за столом для совещаний, врачи сразу приступили к высказыванию своих желаний. Дескать, наше недельное пребывание на Новой Земле без прививок открывает горизонты и раскрывает тайны. Точнее, может помочь их открыть и раскрыть. Поэтому нас необходимо на месяц сдать им в больницу для опытов. Да-да, так и сказали. Ну и закономерно нарвались на отлуп: Пашка, толком не отошедший от попытки гастропроктологии, для начала предложил им скопом пройти по известному адресу, а далее вываливал минуты три в распахнутые докторские глаза всё, что он думал по массе поводов, накопившихся у него за последнюю неделю. По-моему, они обиделись и, посовещавшись вполголоса, озвучили срок пребывания под надзором врачей в семь-восемь дней и покинули нас. Да и не очень-то хотелось!
— Итак, господа, хоть и запоздало, но —
Мы вразнобой поблагодарили.
— Я — спецагент Джон Смит. Расскажите, как вы попали к нам.
Похоже, Серега одновременно наступил нам с Пашкой на ноги. Я надеюсь, понял всё правильно и молчал. Пашка — тоже.
— Старший мичман Васильев. Мы с находящимися здесь моими подчиненными, вахтой учебно-опытового судна, неизвестным нам образом оказались здесь.
Агент азартно наклонился вперед.
— Обстоятельства? Откуда, как?
— Агент!
— Специальный агент!
— Хорошо, пусть так, специальный агент! Сведения составляют государственную тайну, поэтому ничем помочь не могу.
— Земля осталась в прошлом, тайны — тоже.
— Извините, я подписку давал.
Полчаса этот спецагент добивался от нас взаимности, но безуспешно. Серега изображал из себя тупого служаку, я азартно пытался начертить ему «совершенно секретные» дизеля, а Пашка отморозился по полной, явив Джону лик матроса-сигнальщика, мучимого абстинентным синдромом. Парад уродов тот еще был. Как мы не забились в истерике — не знаю, может, прививки оказали влияние, но специальный агент Смит, похоже, подвох почуял. И свернул беседу, даже не попытавшись нас подкупить корзиной печенья и банкой варенья. На прощанье он предложил нам провести ближайшую неделю в общежитии на территории Базы и сопроводил нас к выходу.
Смит с военными уселись в армейский внедорожник и уехали. И куды нам теперь бечь? Хорошо, травившая организм никотином у входа медработница, очень милая и общительная, объяснила нам, где общежитие, и тут же посоветовала, если мы платежеспособны, поселиться у местного Арама в «Рогаче»: там и тише, и спокойнее… Назвала нас скопом «мущщинками» на прощание, выбросила окурок и ушла. Мы хором вздохнули и пошли сдаваться Араму.
Сдались удачно: этот «Рогач» оказался тем сказочным кустом, где «был готов и стол, и дом». И вся эта неделя у нас прошла как отпуск в стрелковом клубе. Подъем по принципу «проснулся раньше всех — подумай, может, ещё поспать?», прием пищи, поход в тир, прием пищи «кому чего хочется», адмиральский час, купание в местном бассейне… Пашка умудрился на третий день, точнее, вечер, в баре близко познакомиться с той самой курящей медсестрой, исхитрился её заинтересовать собой — и больше по вечерам мы его почти не видели… Меня неожиданно увлекла стрельба, настолько, что на третий день, взяв на «попробовать» в местном оружейном магазине РПК, я оставил его себе и тренировался только с ним. Рай матросский, в общем. Деньгами особо не сорили, у меня, например, основная статья расходов была «на патроны». Всё остальное на этом фоне было, как воробьиная погадка. Пожрать до отвала — два экю, выпить приятной местной «вишневки» — ещё столько же.
Вообще отношение к нам было странным: вопросов никто не задавал, но все всё знали. Деревня какая-то, а не База. Совершенно незнакомые личности могли поприветствовать словами «привет, морячок» и начать расспрашивать о новостях дальневосточного региона.
Наконец время то ли карантина, то ли эдакого варианта «домашнего ареста» вышло. В семь утра по местному времени мы, загруженные как ослики, стояли на перроне, вполне таком подмосковном, и ждали поезд до Порто-Франко. Вот ожидание и дорога до «открытого города» и было, наверное, самым эпичным и эпохальным за прошедшую неделю. Для начала на перрон прибежала какая-то девочка лет десяти-одиннадцати и протянула Пашке конверт. Пашка, и так не лучившийся оптимизмом и явно не конверта ожидавший, ещё сильнее взгрустнул и открыв его, занялся изучением двух листочков в клеточку. Юная дева мазнула взглядом по Сереге и сконцентрировалась на мне. Молча! Хорошо, ненадолго, на полминуты где-то, но смотрела она ни фига не как ребенок на взрослого дядю! Взрослый взгляд такой, оценивающий! Потом кивнула сама себе и, тряхнув косичками, повернулась и унеслась на рысях, как женское воплощение коня Есенина. Прикольная, кстати, девица, и попрошу без обвинений в педофилии! Просто она вся солнышком обцелованная — рыжая и конопатая, что на розовой мордуленции смотрелось достаточно забавно. Эдакая Пеппи Длинный чулок отечественного разлива.
По мере чтения Пашка всё больше увядал и к моменту прихода «паровоза» являл собою вселенскую скорбь вперемешку с нюнями и розовыми соплями. Мы с Серегой переглянулись и не сговариваясь взяли его под микитки и затолкали в вагон, хорошо, отъезжающего народа было немного и мы никому не помешали. И нам никто не помешал, а то нашелся бы какой-нибудь доброхот! «Куда вы его? Молодой человек, вам помощь нужна? Может, полицию вызвать?» В вагоне Пашка очухался, рыпнулся на выход — а поезд уже тронулся. Он как-то обмяк и рухнул на вполне себе подмосковно-электричечную скамейку из гнутой толстой фанеры.
— Паш, в чём беда-то?
Вместо ответа он протянул листики. Мы по очереди с Серегой ознакомились с местным образцом эпистолярного жанра. Как по мне, медичка вполне логично и честно обрисовала ситуацию: разница в двенадцать лет, наличие у неё двоих детей и хорошей работы, обеспечивающей им троим вполне нормальное существование, не позволяло ей бросить всё и, задрав подол, нестись с Пашкой под ручку в неизвестное счастливое будущее. Свое мнение по этому поводу я Павлику и озвучил, может, резковато, зато честно. Пашке мое мнение не понравилось, и он начал вставать, но тут, дочитав, ожил Серега.
— Паш, остановись. Родь, а ты помягче, что ли.
— Да я…
— Что «да я»? Молчи уже! А ты, герой-любовник чего завелся? Тебе правильно и открытым текстом всё высказали. Кто ты? Двадцати ещё нет, ветер в голове, дым в жопе! Ни специальности, ни имущества — ничего. Ну кроме хорошо эрегированного члена, только им сыт не будешь. А у неё киндеров двое — на хрена ей третий киндер в твоем лице? Ты вдумайся, и сам всё поймешь.
У меня было что добавить, но я предпочел промолчать. Картинка в моей голове была прям финалом какого-нибудь фильма — моложавый адмирал врывается прям на авианосце в хоспис, где доживает свой век медсестра и сливается с ней… Не, или спрашивает её, не жалеет ли о совершенной ей ошибке! Та, трясясь от Паркинсона и досады… Не, уже полный угар пошел. Как у меня будка не треснула от этих сценариев — чудом цела осталась. Я отошел к соседнему сиденью и, вольготно раскинувшись, взялся набивать «банки» к РПК. Набив две, вроде успокоился и вернулся к ребятам, вполголоса что-то обсуждавшим.
— Паш, я действительно, что-то как-то переборщил. Извини, ладно?
— Да проехали.
— Да не, правда. Я ж не со зла. Просто ты настолько убитый был, ну я и ляпнул. Ты это… Тебе ж никто не мешает через месяц туда наведаться? Или через два? В общем, когда определится, как и где, ясность появится, перспективы… Может, ты сам за это время подостынешь…
В общем, успокоили мы этого Ромео. Последний гвоздь в гроб его романтических чюйств забил Серега, задав логичный вопрос: а как он отреагирует на гипотетическую вероятность того, что через пятнадцать лет его, тридцатипятилетнего мужика в самом расцвете сил, будет больше интересовать двадцатилетняя девица, нежели её пятидесятилетняя мать? Так что на перрон в Порто-Франко вышел вполне себе спокойный военмор.
Глава 13
Железнодорожные боги были не на нашей стороне. На Нойехафен поезд ожидался только послезавтра, часов в одиннадцать утра. Опять-таки «семьсот веселый», чёрт, всплывает периодически всякая хрень из литературы прошлого века. В смысле, грузопассажирский опять. Значит — что? «Это значит, это значит, означает это что?» — хором в моей голове пропели Иваси на два голоса. Да то и означает: два дня безделья, что с одной стороны хорошо, а с другой как-то беспокойно на душе. Как там мои турбированные красавчики? Поинтересовавшись адресом местных приютов для странников и получив исчерпывающие сведения насчет ближайших гостиниц, мы отправились в «Железнодорожную кашу». Вроде как завтракали недавно, однако кишка кишке уже примеряется колотить по башке. Гектопаскали здесь не такие какие-то, что ли? Постоянно на хавчик пробивает! Припомнился тут же ещё один отцов приятель, дядя Паша, с его присловьями и поговорками на любой случай и любую тему. «Что-то серится и бздится, неужели я расту?» — эта еще из почти приличных, так-то он изъяснялся, щедро сдабривая матом местоимения и предлоги. И что удивительно, ухитрялся при этом внятно и понятно, и даже красиво как-то говорить.