Очередное "веселье" или...
Шрифт:
И вот мы едем в травматологию, потому что врач из поликлиники уверил маму, что именно там мне вытащат эту несчастную спицу. Ранним утром мама меня разбудила, я немного для приличия поворчала. Она меня одела и немного покормила. Свою обычную порцию я бы в полусонном состоянии все равно бы не съела. За нами приехало соц. такси. В машине мою коляску поставили на тормоз, закрепили и застегнули на мне ремень безопасности, и я предупредила водителя, чтобы он был аккуратнее на кочках. Мы поехали в травмпункт. В машине меня укачало, поэтому я молчала. Руки крепче сжали подлокотники кресла. Вдох-выдох, вдох-выдох... За окном светит яркое, теплое солнце, небо ясное, чистое, голубое. Как мы выбрались из машины и оказались в здании, я плохо запомнила. Я просто в это время пыталась отойти от поездки в машине. У меня всегда были проблемы с вестибулярным аппаратом, и я всегда терпеть не могла эту свою особенность. Она делала меня слабой и напоминала о том какая я на самом деле беспомощная.
Белые стены и белый пол, выложенные плиткой. И светильники на потолке тоже сияли ослепительно-белом светом. От такой белизны хотелось зажмурится и вообще не открывать глаз пока крайне мере пока мы не войдём в кабинет травматолога, а ещё лучше дождаться того момента, как я окажусь в своей комнате и тогда открою глаза и правда на несколько минут закрыла глаза, но потом я всё же их открыла. Всё-таки сидя в автомат-коляске кататься - это настоящая глупость и ребячество. Я смотрела, но при этом не видела всю эту раздражающую белизну и у меня это вроде, как даже получалось. Коридор был узким настолько, что три коляски в нём точно не разъедутся - кому-то придётся уступать, кому-то ждать. Несколько дверей, маленькая, даже крошечная гардеробная, в которой почти не было места, но мы всё же сняли куртки, всё-таки в них в здание очень жарко. В коридоре стояла пара стандартных, узких, жестких кушеток, на которых уже сидели разные люди, как только мы зашли мне показалось, что в здание целая толпа, но на самом деле там было всего несколько человек.
Мама предложила мне полежать, ведь она знала, что ноги у меня начинают болеть очень сильно, если меня подбросит в машине на кочке, а меня в этой поездке подбросило не один раз и даже не два и ноги болели. Боль была жестокой, сильной, тупой, ноющей и настолько обыденно-привычной, что я отказалась от столь заманчивого предложения, к тому же я была уверена, что делать надрез на пальце станут лишь, когда я буду лежать на кушетке, и колени смогут отдохнуть во время извлечения спицы. Через некоторое время нас пригласили в кабинет. В кабинете царил минимализм. Кушетка у стены точно такая же, как и в коридоре. Белые гладкие стены, один стул, одно компьютерное кресло и два стола-близнеца на одном стоял белый плоский компьютер, а на втором столе почти ничего не лежало, кроме аккуратной стопки каких-то документов. За полупустым столом сидела женщина в белом медицинском халате лет сорока пяти на вид, стройная, светловолосая, сероглазая в очках. Она была медсестрой. За компьютером сидел мужчина лет тридцати на вид, черноволосый, коротко стриженный, голубоглазый, с приятным лицом. Но отчего мне этот доктор очень не понравился, уж слишком отрешенным он мне показался. Мама стала показывать мои рентгеновские снимки с двумя спицами и снимок с одной спицей рассказала про операции и про то что одну спицу вылезла наружу, и мама её вытащила, а вторая внутри и причиняет мне боль и её надо срочно вытащить.
Мамино объяснение было лаконичным и насколько было возможно - четким. И само объяснение заняло менее десяти минут, и я в очередной раз похвалила себя за то, что год назад в день своего восемнадцатилетние подписала доверенность, которая позволяла родителям вести все мои дела в течение десяти лет. Доверенность была сделала, потому что не все важные здания оборудованы для инвалидов-колясочников так чтобы была возможность в них заехать и в них передвигаться на электроколяске, так что меня всё равно кому-то из родителей приходилось сопровождать в каждой поездке. Пока мама рассказывала, я думала, как покороче и поточнее описать свои болевые ощущения, когда врач будет осматривать мою ногу, но из задумчивости меня вывели слова доктора.
– Мы подкожными делами не занимаемся.
– равнодушно произнёс врач, не глядя нас.
Я переглянулась с родителями и во все глаза уставилась на молодого доктора, но тот продолжал что-то печатать, но через несколько минут сдался и посмотрел мне прямо в глаза. Я ответила на его раздраженный взгляд своим пристальным и рассерженным взглядом. Сказать, что я была удивлена словами врача - это ничего не сказать. Я была глубоко шокирована. Как это? Как это не занимаемся? Это ведь шутка - правда? Маму же заверяли, что спицу вытащат и притом, как я поняла - абсолютно бесплатно. Черт возьми, мы не можем уехать ни с чем! Это немыслимо просто! Эмоции захлестнули меня, время как будто бы остановилось. Мысли в моей голове завертелись словно в бешеном ослепительно-ярком калейдоскопе. Для меня прошла вечность, а в кабинете прошло всего несколько напряженных и тягучих минут. Медсестра смотрела в сторону врача с явным осуждением, но высказать своё мнение не решилась. Мужчина всё-таки нарушил молчание и дал мне призрачную едва уловимую надежду, которая мгновенно расправила слабые крылья. Может всё обойдётся и всё же мы не зря приехали в травмпункт.
– Ну, давайте, я ногу все же посмотрю.
– сказал молодой травматолог так, словно
– Да, давайте, ногу посмотрим.
– воодушевилась медсестра и подарила мне вполне искреннюю, сочувственную улыбку.
Родители быстро и крайне осторожно в четыре руки сняли черный, закрытый, аккуратный ботинок, а за ним и носок и я вытянула ногу чтобы врачу было легче её осматривать. Правда я была уверена, что врач подойдёт ближе. Ногу обдала приятная прохлада и острая боль на некоторое время отступила, и я почувствовала мимолетное облегчение, но прошла минута вторая третья... Я устала держать ногу на весу и снова согнула её в колене. Боль пронзила мою стопу, и я на несколько секунд зажмурилась, но потом открыв глазах переглянулась с родителями. Тишина стала настолько плотной, что её казалось, можно было резать ножом. Прошло больше пяти минут, а врач даже не поворчал головы в мою сторону. Он продолжал что-то сосредоточено печатать на своём компьютере. А мы продолжали смиренно ждать. Медсестра молча смотрела на мою ногу вытягивая шею словно жираф. Мне неожиданно стало смешно. Мне показалось что истерика меня скоро захлестнёт. Неужели эта глупая женщина не понимает, что проще встать подойти и посмотреть? Чем вытягивать шею сидя на стуле? Вопросы, естественно, риторические.
– Так Вы будете ногу смотреть?
– наконец нарушила молчание мама.
– А зачем?
– бросив косой взгляд на мою стопу и пожав плечами, ответил доктор.
– Я думал, что у неё спица торчит. А так, мы подкожными делами не занимаемся.
– произнёс равнодушно эта скотина в белом.
– Так что же нам делать?
– удивленно спросила мама.
– Я ногу не чувствую.
– произнесла я звонко-глухим голосом.
– Если бы у вас торчала спица я бы её вытащил.
– ответил он как не живой человек, а как работ.
– Хах! Если бы у неё торчала спица, я бы её сама вытащила, и мы бы к Вам не приехали.
– произнесла мама с напускным спокойствием, но я уловила в её интонациях чуть-чуть насмешливости, а может я её себе лишь вообразила.
Медсестра, услышав мамины слова округлила и выпучила глаза выражая молча крайнюю степень удивления. Папа тяжело вздохнул, а меня захлестнула злость. Так ещё он и маму совсем не слышал и не слушал. И видимо он слепой и тупой, как пробка. Это не врач-травматолог... Это... Это... Это травматолог-скотина. Да, именно так! Травматолог-скотина! Если бы у меня вылезла спица, я бы на стопу даже один тонкий носок одеть не сумела. Я бы не смогла лечь на бок или на живот, а сесть и подавно. Я передернула плечами, вспомнив, как одним утром проснулась на миг я подумала, что ослепла, но потом я всё же смогла видеть, но как в молочно-сизом тумане и закричала, хотя мне казалось, что сиплю. Я звала маму и на четвертый или пятый раз мама примчалась на мой вопль боли. Я думала, что вывихнула или хуже того сломала большой палец на правой ноге и также я знала от своей учительницы по биологии, что переломы мелких костей самые болезненные и в тот момент мне показалось, что я поняла и ощутила о чём она говорила, но нет. Как только мама пришла я, собрав остатки сил и воли перевернулась на спину.
Мне стало чуть полегче, но лишь на пару секунд. Нет, эта скотина в белом халате не имеет хотя бы проблеска ума. Не один нормальный человек не смог бы выдержать такую боль. Да ещё одеть носки и ботинки, сесть в коляску опираясь на подножку, когда из пальца торчит тонкая острая в два сантиметра длиной, спица, и палец болезненно дергается туда-сюда - у меня есть воображение и многие говорят, что хорошее. Но даже я не могу представить такую ситуацию или такого сильного человека. Это либо сверхчеловек, либо какой-нибудь больной мазохист, но я не отношусь ни первому, ни второму. Заработал принтер, а медсестра продолжила вытягивать шею, глядя на мою ногу.
Врач повернулся к нам с мамой. Его глаза ничего выражали, они были пустыми, какими-то стеклянными. И здесь я поняла, что я даже не винтик в его конвейере многочисленных пациентов, а просто пыль под его ногами. Он не стремится выполнять свои обязанности травматолога в полной мере. Всё, что он умеет - это сидеть за компьютером, делать вид что работает и выдавать малозначимые бумажки, а также вытаскивать всякие посторонние предметы из тел - только когда они торчат. Попытаться помочь, как нормальный врач? Нет - его это не касается, ведь эта пустая трата его бесценного рабочего времени. Осмотреть ногу по-настоящему? Мужчине это не интересно. Нога как нога, а то, что болит - травматологу не важно. Выслушать внимательно и дать совет, как облегчить девушке сильную боль? Зачем? У него есть свои мысли и чувства, которые куда ценнее, чем очередной бесплатный пациент и ведь этот пациент ему не друг и не родной человек. Я скрипнула зубами. И перевела взгляд на маму. Её лицо было спокойно, но я-то знаю - это просто самоконтроль, которому я, увы, только учусь, и учиться мне ещё очень долго.