Очередной конец света

Прокопович Александр Александрович

— Моего Андрея, правда, нужно утешать?

— Не нужно. Но он бы притворился. Вы понимаете, от чего отказываетесь?

— Понимаю.

— Нет. Вы думаете, что понимаете. Штука в том, что для вас это что-то из сказок и легенд. А мы знаем точно. Каждый из нас отдал бы все, лишь бы оказаться на вашем месте и остаться обычным…

— Или это просто дежурная байка, чтобы проверить новичка. Вампиры ведь не размножаются, и новички нужны.

Кафе ожило, Майкл не щелкал пальцами, просто отпустил, не пролилось ни капли, ни одного разбитого блюдца — так плеер снимается с паузы.

— Мы вечные. Зачем нам новички?

— Не знаю. Охотники на вампиров? Оборотни? Кто-то должен вас убивать.

— Только если избранный сам этого захочет. Потому что самому себя убить очень трудно, а главное, нет никакой гарантии, что получится.

— Вампиры — самоубийцы?

— Вампиры — единственные, кто точно знают, что их после смерти уже ничего не ждет. И все равно рано или поздно каждый выбирает смерть.

— Почему? Усталость от жизни — это такой же миф, как надоевшее богатство или тяжкое бремя популярности…

— Устаешь не от жизни, устаешь от одиночества и от того, что все лучшее, что могло быть с тобой, уже позади. Ждать нечего, и рано или поздно у тебя остается только один выбор.

— Лучше выбирать, чем ждать. Вы сделаете то, что я хочу? Если я вам нужна — не медлите. Кстати, вы всегда ждете добровольцев? Так ведь можно и не дождаться…

— Вы снова о выборе. Вы его сделали, мне жаль…

Кристина не уловила то мгновение, когда Майкл исчез. Официантка заметила лишь то, что меню нести некому. Не удивилась.

Кристина не успела удивиться, даже когда мир дрогнул и поехал в сторону. Когда мир успокоился, Кристине было больно. Обнаженная, лицом вниз, с вывернутыми руками и ногами, она висела в полутора метрах от пола, когда-то давно выложенного керамической плиткой, образовывавшей рисунок — концентрические круги. Веревки, закрепленные на руках и ногах, уходили высоко вверх под купол заброшенной церкви и удерживали ее как раз в центре круга.

— Если ты помнишь, я говорил тебе, что кровь — это только традиция. Мы чтим традиции.

Чтобы увидеть Майкла, Кристине приходилось мучительно выгибать шею. Майкл стоял в двух шагах от неё, поигрывая чем-то блестящим, металлическим, Кристина не сразу поняла, что это скальпель.

— Обычно человек умирает, потеряв два литра крови. Ты потеряешь всю. Капля за каплей. Ты не умрешь от жажды, от потери крови, у кого-то другого могло бы не выдержать сердце. Но не у тебя. Ты будешь жить. И тебе будет больно, куда сильнее, чем сейчас.

Движения Майкла были совершенны. Десятки тончайших разрезов появились на теле Кристины. Он не задел ни одной артерии, ни одной крупной вены. Истертые плитки начали понемногу окрашиваться в новый цвет.

Из этой ловушки не было выхода. Не перегрызть веревки, даже не дотянуться, силы кончились, не дернуться, висеть грузом, который становится все легче, на каплю, еще на одну. Полтора метра — достаточно, чтобы упавшая капля превратилась в кляксу. Кристина сама превратилась в пятиконечную кляксу, боль, рожденная в кистях и лодыжках, к которым были привязаны веревки, выросла, растеклась по всему телу и заполнила голову. Иногда боль отступала, становилась меньше на миллиметр, и Кристине казалось, что вот сейчас все кончится, вот уже и не так больно. Ненадолго. Боль возвращалась, росла и снова уходила, лишь когда Кристина уже готова была потерять сознание. Этого она тоже не могла.

Наверное, где-то начинался и заканчивался день. Для кого-то пришло время пить кофе, а кто-то заваривал чай. Кристина попыталась считать секунды, продвинуться дальше одиннадцатой не получалось, так и считала на месте, не зная, сколько прошло — одиннадцать или тысяча одиннадцать. В какой-то момент особенно мучительной стала не сама боль, а мысль о том, что это навсегда. Потом Кристина начала мерзнуть, и от этого стало легче. Перед тем как все же отключиться, Кристина подумала, что больше не хочет летать.

Она очнулась в небольшой комнате. Кровать, тумбочка, стол, телевизор. Встала, удивленная своей уверенности и силе. Прислушалась. Боль не ушла, она даже не стала слабее, просто почему-то Кристина была сильнее боли. Зеркала в ванной не было. Были зеркальные стены. Кристина не увидела ничего. Ей не нашлось места в отражении.

Боль прорвалась сквозь новую силу, и руки сами выгнулись вверх… Кристина кричала. Её тело было одними рассвирепевшими легкими, гнавшими воздух через связки, чтобы тот, отражаясь от нёба, вибрируя в черепной кости, вырвался на свободу.

Стены в ванной больше не были зеркальными. Когда Кристина вышла из неё, пройдя по дорожке из битого стекла, на ней не было ни одной царапины. Она подняла осколок и попыталась порезать ладонь. Стекло не выдержало, треснуло, так и не поранив.

На столике у телевизора — газета. Попыталась вспомнить последнее число, чтобы сравнить с газетным. Не смогла. Попыталась прочесть название — этого языка она не знала, зато узнала человека с фотографии на первой полосе. Кристина знала точно, что это некролог. Один из трех, чью фамилию она написала на форуме.

В комнате обнаружились окна и двери. За окнами была ночь, а за одной из дверей — балкон. Огни внизу, огни со всех сторон. Это не её город. Скорее всего, это не её страна. Может быть, Бангкок, может, Куала-Лумпур. Кристина никогда не была на таком этаже. На двери её номера, теперь она уже не сомневалась, что находится в гостинице, написаны цифры 7534. Кристина решила, что первые две — номер этажа.

Она снова начала мерзнуть, ей хотелось заглянуть в шкаф, но лишь выключила свет и, уверенно развернув плечи, вернулась на балкон. Неожиданно легко забралась на перила. Не шагнула, упала вперед, ступни оторвались от перил, когда она уже не падала — висела параллельно земле. Страха не было, не было и восторга. Просто если не сделать этого, зачем эта боль?