Очерки истории цивилизации
Шрифт:
Последними территориями, получившими в 1912 г. статус штатов, стали Аризона и Нью-Мексико. Скованные холодом дикие просторы Аляски, купленной у России, оставались политически неразвитыми лишь потому, что для превращения в штат там не было достаточного количества населения.
Поскольку новые владения Германии и Великобритании в Тихоокеанском регионе угрожали лишить флот Соединенных Штатов его тихоокеанских угольных баз, были аннексированы часть островов Самоа (1900 г.) и Гавайские острова (1898 г.). Здесь Соединенным Штатам впервые пришлось иметь дело с покоренным населением. Однако ввиду отсутствия какого-либо класса, сравнимого с англо-индийскими чиновниками, контролирующими общественное мнение Британии,
В соответствии с идеей общей американской безопасности, Соединенные Штаты в 1898 г. вмешались в дела Кубы, многие годы находившейся в состоянии хронического мятежа против Испании. Непродолжительная война окончилась приобретением Кубы, Пуэрто-Рико и Филиппинских островов. Сейчас Куба — независимая и суверенная республика. Пуэрто-Рико и Филиппины получили особый тип управления, при котором нижняя палата парламента избирается народом, а верхняя состоит из депутатов, которые первоначально будут назначаться конгрессом Соединенных Штатов. Как Пуэрто-Рико, так и Филиппины вряд ли когда-нибудь станут штатами Союза. Скорее всего, они станут независимыми государствами, которые будут находиться в некоем тесном альянсе как с англоязычной, так и с Латинской Америкой.
Как Куба, так и Пуэрто-Рико приветствовали американское вмешательство в свои дела, однако на Филиппинах прозвучало требование полной и немедленной свободы сразу после войны с испанцами, сопровождавшееся значительным сопротивлением американской военной администрации. Именно в этом случае Соединенные Штаты вплотную приблизились к империализму великодержавного типа, и именно здесь их деятельность вызывает наибольшие сомнения. В Соединенных Штатах были отмечены многочисленные проявления симпатии к непокорным.
Этот подход совершенно отличается от методов британского или французского министерства иностранных дел или чиновников колониальной администрации. Но он не так уже сильно отличается от того настроя, который содействовал созданию республик Канады, Южной Африки и Австралии, а также трех законопроектов о самоуправлении Ирландии. Он соответствует более старой и характерной английской традиции, из которой берет свое начало Декларация независимости. Он безоговорочно отвергает отвратительную идею «покоренных народов».
Здесь мы не будем рассматривать политические хитросплетения, сопровождавшие сооружение Панамского канала, ибо это не добавит ничего нового к рассматриваемому нами вопросу американских методов в мировой политике. История Панамы — это чисто американская история. Но совершенно очевидно, что характер отношений Соединенных Штатов с остальным миром был столь же новым и небывалым, как и их внутренняя политическая структура.
Мы уделили некоторое внимание состоянию умов в Европе и Америке по вопросу международных отношений в годы, непосредственно предшествовавшие мировой трагедии 1914 г., по той причине, что любая большая война является неизбежным следствием умонастроений определенного исторического периода. И это начинает понимать все большее количество людей. Все, что делают люди и нации, является выходом инстинктивных побуждений, реагирующих на те идеи, которые через разговоры, книги, газеты и школьных учителей попадают в сознание людей.
Физические нужды, эпидемии, изменения климата и подобные явления внешнего порядка могут отклонить и исказить ход человеческой истории, но ее движущей силой является мысль. По своей сути история человечества представляет собой историю идей. Физические и психические различия между современным человеком и кроманьонцем весьма невелики; основное различие между ними заключается в том умственном багаже, который мы приобрели за разделяющие нас пять или шесть сотен поколений.
Мы находимся еще слишком близко к событиям мировой войны, чтобы претендовать в этом «Очерке» на вынесение ей исторического приговора, но мы все-таки можем рискнуть предположить, что, когда улягутся страсти конфликта, Германию больше других будут обвинять в том, что он произошел, и ее будут обвинять не потому, что она сильно отличалась морально и интеллектуально от своих соседей, а потому, что общая болезнь — империализм — проявилась у нее в наиболее законченной и агрессивной форме.
Ни один уважающий себя историк, какими бы поверхностными и рассчитанными на публику ни были его цели, не сможет принять легенду, порожденную бедствиями войны, согласно которой немец — это такой человек, который более жесток и более отвратителен, чем другие люди. Все великие державы Европы накануне 1914 г. пребывали в состоянии агрессивного национализма и постепенно скатывались к войне; Германия просто шла во главе этого всеобщего движения. Она первой свалилась в пропасть и упала глубже других. Она превратилась в ужасающий пример, на который громко жаловались ее лишь немногим менее грешные соседи.
Долгое время Германия и Австрия стремились к расширению немецкого влияния в восточном направлении через Малую Азию и дальше на Восток. Эта германская идея кристаллизовалась во фразе «Берлин до Багдада». Германским замыслам противостояли планы России, которая стремилась к расширению славянского господства до Константинополя и через Сербию — до Адриатики. Направления этих амбиций перекрещивались и были взаимоисключающими. Лихорадочное состояние дел на Балканах было в основном результатом интриг и пропагандистских усилий Германии и России. Турция обратилась за помощью к Германии, Сербия — к России. Румыния и Италия, обе латинские по своим традициям и обе номинально союзницы Германии, преследовали более отдаленные и скрытые общие цели.
В 1914 г. казалось, что все складывается благоприятно для двух центральных держав. После 1906 г. Россия восстанавливала свои силы, но очень медленно. Франция погрязла в финансовых скандалах. Громкое мартовское убийство М. Кальмета, главного редактора «Фигаро», женой М. Кайо, министра финансов, стало кульминацией этих скандалов.
Британия (в чем была уверена вся Германия) была на грани гражданской войны в Ирландии. И иностранцы и англичане делали неоднократные попытки получить какое-либо четкое официальное заявление о британских намерениях в случае, если Германия и Австрия нападут на Францию и Россию; однако британский министр иностранных дел, сэр Эдвард Грей, занимал крайне двусмысленную позицию вплоть до того самого дня, когда Британия вступила в войну. В результате на континенте распространилось мнение, что Британия воевать не будет или же будет оттягивать вступление в войну, и это поощряло Германию продолжать угрожать Франции.
Ход событий был ускорен 28 июня убийством эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австро-венгерского престола, во время его официального визита в Сараево, столицу Боснии. Это стало очень своевременным предлогом отправить армии в поход. «Сейчас или никогда», — заявил германский император. Сербию обвинили в подстрекательстве к убийству, и, несмотря на тот факт, что австрийские комиссары сообщали об отсутствии улик, подтверждающих причастность сербского правительства, правительство Австро-Венгрии решило превратить этот конфликт в войну. 23 июля Австрия предъявила Сербии ультиматум и, игнорируя уступчивость Сербии и попытки сэра Эдварда Грея, британского министра иностранных дел, созвать конференцию великих держав, 26 июля объявила Сербии войну.