Очерки истории европейской культуры нового времени
Шрифт:
Некоторых «играющих в бисер» эстетов творчество Андрея Тарковского должно раздражать. Снимал он талантливо – на уровне лучших в мире киномастеров. Тонко чувствовал красоту предметного мира. Но почему-то отводил свой взгляд от прекрасного и никак не мог примириться с этим миром. Образы его сложны и многоплановы, хотя стремился он к единству и простоте. Он живописец, но живопись для него лишь средство, не более того. Что странного в том, что неудовлетворенность прекрасным Тарковского непонятна и неприятна тем, кто выше всего ценит красоту.
Андрей Тарковский болел несовершенством мира, которое, как он считал, вот-вот погубит этот мир. Его болезнь все время прогрессировала. И тем, кто считал режиссера Нарциссом, занятым самолюбованием (а
Не я пять чувств, как пятерню Фома,
Вложил в зияющую рану мира.
А рана мира облегла меня…
1989 г.
После написанного
Первая часть этой статьи была написана 27 лет назад и напечатана в журнале еще при жизни Тарковского. Андрей Арсеньевич статью читал и с авторской оценкой фильма «Ностальгия» был, в основном, согласен (о чем и сообщил мне в своем письме). Вторая часть печаталась лишь фрагментами. Не до публикации тогда было – перестройка, распад СССР, возвращение из эмиграции на родину. Сейчас, работая над книгой, обратил внимание на то, что многие проблемы, затронутые в ней, волновали меня еще четверть века назад. Показалось интересным сопоставить взгляд из прошлого с нынешней точкой зрения автора. Мне самому кажется, что определение важности и актуальности тем, выносимых на обсуждение, да и их авторская оценка почти не изменились со временем. Не считая, разумеется, некоторых деталей. Несколько по-иному, в частности, автор воспринимает ныне отношение Тарковского к творчеству Леонардо да Винчи. Сегодня мне кажется, что Андрей Тарковский, мечтая о возрождении атмосферы Ренессанса, на самом деле тосковал по религиозной духовности Средневековья. Так ли это, судить читателю этой книги и зрителям фильмов русского режиссера.
2010 г.
Послесловие
Читатель, думаю, наверняка обратил внимание на то, что общий тон книги не очень оптимистичен. Толстой ругает Шекспира, Гоголь страдает от невозможности реализовать свои замыслы, Чехов пребывает в растерянности и печали, Тарковский тоскует о прошлом. Возможно, это всего лишь проявления русского характера и описываемая эпоха здесь ни при чем? Так нет: в западном мире – то же самое. Леонардо и Микеланджело в конце жизни ударяются в мистику, Ренессанс сменяется мрачным маньеризмом; категорически не принимают действительность, пытаясь убежать от нее в виртуальный мир, художники-декаденты; бунтует против цивилизации цвет европейской культуры шестидесятых годов прошлого века. Вся культурная элита Европы сегодня недовольна существующим положением вещей.
А между тем подавляющее большинство европейцев вовсе не считает существующую ныне цивилизацию плохой. Позиция большинства понятна. Новое время – это эпоха невиданного прежде научно-технического прогресса. За пятьсот лет продолжительность жизни европейца увеличилась вдвое, исчезли страшные эпидемии, уничтожавшие в один заход половину населения континента: нет в Европе больше чумы, черной оспы, да и холера уже не та. Только за это следует быть благодарным нашей эпохе. А как много современный человек знает и умеет, по сравнению с безграмотными, в массе своей, людьми Средневековья! И разве расширение объема наших знаний – не равнозначно расширению мира идей, а, следовательно, и мира культуры (даже в русско-немецком понимании этого слова)? Трудно посчитать, во сколько крат легче, комфортабельней и веселее живет наш современник, работая при этом намного меньше и, конечно же, не так тяжело, как его предки из какого-нибудь пятнадцатого века.
Странная у нас получается картина: европейцы живут все лучше и лучше, а культура – в упадке. Но, может быть, все дело в том, что автор неудачно отобрал фрагменты и они вовсе не отражают общую культурную атмосферу эпохи? Очевидно, авторский отбор субъективен, но вспомним, что о серьезнейшем культурном кризисе в век цивилизационного прогресса говорили и писали многие выдающиеся мыслители совершенно разных направлений: Томас Карлейль, Фридрих Ницше, Лев Толстой, Альфред Вебер, Эрнст Трельч, Георг Зиммель, Вильгельм Дильтей, Эдмунд Гуссерль, Николай Гартман, Освальд Шпенглер, Николай Бердяев, Лев Шестов, Габриель Марсель, Карл Ясперс, Мартин Хайдеггер, Жан-Поль Сартр, Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер, Герберт Маркузе. Список может быть сколь угодно длинным, но и приведенных здесь имен, думаю, достаточно для подтверждения того, что разнонаправленность движения культуры и цивилизации в Новое время – это не выдумка автора, а реально существующая проблема. Впрочем, нет нужды прикрываться мнением общепризнанных авторитетов, все и так ясно: цивилизационный прогресс заметен, думаю, абсолютно всем, но мало кто решится утверждать, будто культура сегодня развивается по восходящей.
Оспаривать наличие культурного кризиса вряд ли имеет смысл, лучше подумать о его причинах. В Средние века все научные и культурные процессы в Европе определялись догматами христианской веры в их толковании католической церковью. Автономными от веры и церкви, да и то лишь относительно, были в конце Средневековья только политика и экономика. Новое время как раз и началось с того, что автономной от церкви площадки добились для себя наука и искусство. Позже автономию получило и образование. Уже в Ренессанс острой критике подвергся институт церкви, в эпоху Просвещения – вся христианская догматика. Церковь перестала быть безусловным авторитетом.
Думаю, Карл Ясперс был недалек от истины, полагая, что основная причина кризиса культуры – падение доверия людей к авторитетам и структурам, не выдержавшим испытания временем. И произошло это в немалой степени благодаря успехам цивилизации. Чем больше человек знает, тем больше у него сомнений в том, что ему навязывают авторитеты, тем активнее он стремится до всего дойти своим умом. Если человек талантлив, его самостоятельный поиск может быть весьма продуктивным, и именно таким людям мы в первую очередь обязаны теми научными открытиями, которые радикально изменили мир. Обычно такие люди стремились уйти от проблем духовных и нравственных (поскольку те не имели убедительного рационального обоснования и поддерживались, главным образом, силой авторитета) и концентрировали свое внимание на естественных науках и технике. Прежде они часто исповедовали деизм, позже агностицизм, а то и вовсе были атеистами. В результате наука отделилась не только от теологии, но и от гуманитарной культуры, и мы уже давно привыкли говорить: наука и культура.
Со временем культура, отделившаяся и от религии, и от науки, превратилась в чисто гуманитарную культуру , а потом и вовсе стала терять почву под ногами. Заодно и авторитет. В этом нет ничего удивительного: трудно формировать мир духовных идеалов в отрыве от религии, а систему ценностей земного мира – в отрыве от естественных и социально-экономических наук. Сфера культуры стала расплываться, терять четкость своих внешних очертаний и ориентиров, что не могло не привести к ее кризису.
Следствием утраты доверия человека к общепризнанным авторитетам, к религии и общечеловеческим ценностям явилось широкое распространение морального релятивизма и просто цинизма. По-видимому, верно оценил ситуацию в современной европейской культуре, где господствует философский постмодернизм, немецкий социолог Детлев Клаусен: «Духовная жизнь сводится к использованию вырванных из исторического контекста цитат; необязательность становится жизненным принципом; истина меняется до неузнаваемости, оказываясь относительной; индивидуализация объявляется высшей целью, замаскированной под догмы экономического неолиберализма… И все это – реакция на секуляризацию».