Очерки истории европейской культуры нового времени
Шрифт:
Ностальгия Андрея Тарковского
Почти все фильмы Андрея Тарковского – это притчи на одну и ту же тему [10] . Эта тема выходит за рамки киноискусства и, если согласиться с Достоевским в том, что «искусство – само себе цель», то и за рамки искусства как такового. Сам Тарковский признавался в последние годы жизни, что не знает, является ли искусство всего лишь «прелестью», т. е. соблазном, или же его задача – помочь человеку «духовно возродиться». Несомненно, что искусство как «прелесть» режиссер отвергал, а духовному возрождению послужить хотел.
«Быть художником – не самое важное… Истина жизни важнее произведения искусства», – говорил автор «Андрея Рублева», «Соляриса», «Сталкера», «Ностальгии» и «Жертвоприношения». Для Андрея Тарковского эта истина жизни и видимая реальность вовсе не одно и то же. Герои его фильмов не принимают прагматично-рассудочного восприятия жизненных реалий. Для них типична тоска-ностальгия по временам (возможно, никогда не существовавшим), когда человеку присущ был универсализм мировоззрения и вера во вселенскую гармонию. Поскольку почти всем своим творчеством Тарковский развивает одну-единственную тему, попробую нащупать эту тему и проследить причины, побуждающие режиссера ее без конца исследовать, основываясь на материалах фильма «Ностальгия» и высказываниях самого режиссера.
Для начала попытаемся понять, какая сила заставляла художника вести бесконечный духовный поиск. Сам Тарковский не скрывал, что такая сила есть и его творческий потенциал постоянно ею провоцируется. Касаясь проблемы художественного творчества вообще, но при этом, несомненно, основываясь на собственном опыте, он говорил: «Художник всегда испытывает давление, какое-то излучение. Думаю, в идеальных условиях художник просто не смог бы работать. Ему не хватало бы воздушного пространства. Художник должен испытывать какое-то давление. Я не знаю, какое именно, но должен. Можно сказать, что искусство существует лишь потому, что мир плохо устроен…» Что нужно делать, чтобы человек мог выжить в этом плохо устроенном мире? Поиском ответа на этот вопрос и был занят всю свою творческую жизнь подлинный художник Андрей Тарковский.
Что волнует героя «Ностальгии»?
Впервые я смотрел фильм «Ностальгия» летом 1983 года в Мюнхене, куда его привезли с Каннского фестиваля. Рецензии в немецких газетах были не очень вразумительные: «Загадочная русская душа», «Новый Достоевский», «Таинственно, поэтично, иконописно». Охотно шли смотреть «Ностальгию» русские эмигранты, легко представить себе, какие ассоциации вызывал у них фильм соотечественника с таким названием. Кажется, их ожидания не оправдались – картина оказалась не совсем о том, точнее, совсем не о том.
Вкратце о фабуле фильма. Московский историк Андрей Горчаков ищет для своей будущей книги материал о жизни в Италии русского композитора XVIII столетия Павла Сосновского. Его сопровождает переводчица – итальянка славянского происхождения золотоволосая Евгения. В небольшом городке Баньо Виньони Андрей встречает Доменико, которого некоторые считают пророком, а большинство – сумасшедшим. Тот просит Андрея о помощи. Очень нужно сделать важнейшее, с точки зрения Доменико, дело – перенести горящую свечу от одного до другого края местного бассейна, где целыми днями полощутся постояльцы старой гостиницы. Андрей соглашается и берет свечу. Вскоре Евгения покидает Андрея, а сам он собирается вернуться в Москву. Но тут в Рим приезжает с какой-то особой целью Доменико и спрашивает, выполнил ли тот свое обещание. В Риме на Капитолийском холме Доменико, взобравшись на памятник Марку Аврелию, убеждает нескольких ротозеев круто изменить свою жизнь. Завершив речь, он, облившись бензином, сжигает себя. И в тот момент, когда в Риме в муках сгорает Доменико, в Баньо Виньони, в бассейне, где недавно спустили грязную воду, зажигает свечу Андрей Горчаков. Он проносит ее вдоль бассейна и умирает. Вот и все.
Да, еще несколько раз возникают на экране, словно из памяти Андрея, дом где-то в глубине России, женщина с тревожными глазами, дети, собака. В последних кадрах русская изба оказывается под сводами разрушенной итальянской церкви. И там же сидит только что умерший Андрей – с собакой, у края лужи, в которой отражаются церковь и дом. Падает снег и слышно, как причитает русская баба:
Ваши венки поверху плывут,
А мой на дно пошел.
Ваши дружки с войны пришли,
А мой не-е-е пришел.
Я знал, что «Ностальгия» не будет фильмом-плачем по утраченной России. Знал, потому что видел «Андрея Рублева», «Солярис», «Сталкера». И все же это фильм о родине.
«Перестань говорить по-русски!» – первые слова героя в фильме. Клише «Россия Толстого и Пушкина», «Италия Петрарки, Данте, Макиавелли» раздражают Андрея. «Я ничего не понимаю в России», – резко бросает он своей спутнице. И добавляет: «Нужно снести границы». – «Какие границы?» – «Те, что образуют государства».
Не государственными границами измеряет Тарковский понятие родина. Родина у него – это тончайший нерв, связывающий его самого (и героя «Ностальгии») с их началом здесь на земле – с матерью и женой, с детьми и детством. Русский пейзаж: лес, река, белая лошадь в тумане, деревенский дом, а в нем женщина и ее дети. Плохо Андрею – тревожатся там, в этом доме; умирает Андрей – и причитают в России. Рядом с женщиной – собака. Она появляется и там и здесь, в Италии и в России – хранительницей очага или египетской богиней смерти. А может быть, символом всей нашей земной жизни – от рождения и до конца, до выхода в иной мир и земной колыбели, общей нашей родины. Родина – одна у всех: туманы России так похожи на туманы Италии, русская женщина и итальянка сливаются в один образ, в центре Европы под «вечными» сводами старой готической церкви – русский дом.
И все же родина у каждого народа своя.
«Андрей: Что это?
Евгения: Тарковский. Стихи Арсения Тарковского.
Андрей: По-русски?
Евгения: Нет, перевод. Стихи мне нравятся.
Андрей: Выбрось сейчас же!
Евгения : Почему?
Андрей: Перевести поэзию невозможно, как и любое искусство.
Евгения: Что ж, о поэзии я, пожалуй, того же мнения. Но музыка?
Андрей (поет): «Вот кто-то с горочки спустился…»
Евгения: Что это?
Андрей: Это русская песня…»
Композитор Павел Сосновский покидает Италию, где свободно творил, и возвращается в Россию, чтобы там вновь оказаться в неволе, спиться и покончить с собой. «Зачем же он вернулся в Россию, в эту страну рабов?» – не понимает Евгения. «Мне страшно, – отвечает ей в письме из прошлого века Сосновский. – Мой страх – не фантазии, а реальность. Я бы попытался не возвращаться в Россию, но это убьет меня. Я не смогу жить не там, не смогу никогда не видеть край, где я родился, где прошло мое детство». Оказавшись в эмиграции, Тарковский как-то сказал: «Я очень люблю свою страну, совершенно не представляю, как можно долго жить вне ее».