Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг.
Шрифт:
3. Лед тронулся…
Медленный ход событий вокруг Ливонии в начале 50-х гг. XVI в. начал постепенно ускоряться и в конечном итоге привел к сходу лавины, которая погребла под собой Ливонскую конфедерацию и повлекла самые серьезные перемены в политическом ландшафте Восточной Европы. Как уже было отмечено выше, ситуация к середине XVI столетия в регионе сложилась таким образом, что любая попытка изменить сложившийся к этому времени баланс сил вызвала бы обрушение ставшей неустойчивой политической конструкции. Но и пускать на самотек события означало, что тот из участников будущего конфликта, кто окажется чрезмерно осторожным и нерешительным, рисковал остаться ни с чем, опоздав к разделу наследства. Вопрос был только в том, кто и когда сделает первый шаг. Традиционно считается, что таким «пионером» стал Иван Грозный, отправивший зимой 1558 г. свои рати разорять Восточную Ливонию.
Осмелимся, однако, предположить, что Москва была менее других заинтересована в том, чтобы первой начать делить ливонское наследство. Анализируя русскую политику относительно Ливонии со времен Ивана III, поневоле приходишь к выводу, что для Москвы Ливония, слабая и раздробленная, неспособная сплотиться внутри и выступить как единая сила, была нужна в роли буфера и своего
Свой интерес, и немалый, был у шведского короля Густава I Васы, остро нуждавшегося в деньгах и людях для очередного раунда противостояния с датчанами (а в том, что он состоится, Густав не сомневался). Две идеи прочно засели в сознании шведского короля – одна из них заключалась в установлении блокады Русского государства, а вторая – в замыкании торговли с Россией на Швеции. И чтобы достичь этих целей, контроль за выходом из Финского залива для Стокгольма представлялся весьма желательным. Но, потерпев неудачу в попытке сколотить антирусскую коалицию, а затем столь же неудачно повоевав с Иваном Грозным, Густав на время отказался от своих планов.
Не был заинтересован в нарушении status quo и престарелый король Дании Кристиан III, чего не скажешь о короле Польши и великом князе Литовском Сигизмунде II Августе. Интерес Ягеллонов к ливонскому вопросу имел давнюю предысторию. Еще в 1526 г. герцог Прусский Альбрехт Гогенцоллерн, только что «приватизировавший» владения Тевтонского ордена в Пруссии и принесший вассальную присягу польскому королю, предложил своему сеньору, великому князю Литовскому и королю Польскому Сигизмунду I (отцу Сигизмунда II) поделить Ливонию между Москвой и Краковом [62] . Как отмечал белорусский исследователь О. Дзярнович, в последующую четверть века Альбрехт постоянно поднимал этот вопрос в переписке с Ягеллонами – и с отцом, и с сыном [63] . Характеризуя личность последнего, русский историк Г.В. Форстен писал, что «при всей своей женственности, при свойственной ему лени и умственной неповоротливости он нередко был способен на весьма удачную дипломатическую уловку, составлял любопытные проекты, проявлял и лукавство, и жестокость…» [64] . Идея Альбрехта пришлась ему по душе, и осенью 1552 г. Сигизмунд II и Альбрехт тайно встретились сперва в Крупишках, а затем в Брайтенштайне и обсудили перспективы «инкорпорации» Ливонии в состав Короны. Рассуждая о московской угрозе захвата Ливонии, они договорились, что герцог разработает план этой самой «инкорпорации» по образцу и подобию аналогичного прусского акта 1525 г. [65] . Отметим, что московит, коим пугали друг друга конфиденты, в это время все еще осаждал Казань, отразив перед этим вторжение крымского хана Девлет-Гирея, и, вынашивая идею «интеграции» Астраханского ханства, договаривался об этом с ногаями. Зададимся вопросом – до Ливонии ли было Ивану в это время? И не стремился ли Сигизмунд использовать занятость своего заклятого московского друга татарскими делами для того, чтобы по-быстрому провернуть ливонское дело?
62
См.: Попов В.Е., Филюшкин А.И. «Война коадъюторов» и Позвольские соглашения 1557 года // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. № 1/2 (5/6). 2009. С. 151.
63
Дзярновiч А. «Прускi» сцэнарый для Iнфлянтаў: да пытання выкарыстання катэгорый «iнтэграцыя» i «iнкарпарацыя» ў дачыненнi да XVI ст. // Праблемы iнтэграцыi i iнкарпарацыi ў развiццi Цэнтральнай i Усходняй Еўропы ў перыяд ранняга Новага часу. Мiнск, 2010. С. 87.
64
Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). Т. I. Борьба из-за Ливонии. СПб., 1893. С. 38.
65
Филюшкин А.И. Польско-прусский план инкорпорации Ливонии в 1552–1555 гг. // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2011. Сер. 2. Вып. 4. С. 24–25.
Однако вернемся к Ливонии и Сигизмунду с Альбрехтом. Прусский герцог, сообразив, что король вынашивает планы, не совсем совпадающие с его намерениями, не слишком торопился с реализацией достигнутого осенью 1552 г. соглашения, но в конце концов в 1555 г. предложил Сигизмунду великолепную, как ему казалось, идею. Суть ее заключалась в том, что вакантное место коадъютора при родственнике Альбрехта рижском архиепископе Вильгельме должен был занять «многообещающий юноша» Кристоф Мекленбургский. Его назначение неизбежно должно было вызвать противоречия между орденом (который возглавлял престарелый магистр Г. фон Гален) и рижским архиепископом, и вот тогда Сигизмунд должен был вмешаться в конфликт, защитив интересы рижского своего родственника.
Королю после некоторых колебаний этот план понравился, тем более что идея назначения Кристофа уже была неплохо проработана королевскими и герцогскими дипломатами при европейских дворах. Москва же, как пола гали в Кенигсберге и Кракове, не станет вмешиваться в ливонские разборки, занятая разрешением «татарского» вопроса и войной с Густавом Васой (и не ошиблись в этом). Воодушевленный королевской поддержкой, в конце 1555 г.
Альбрехт начал действовать. В январе 1556 г.
66
О договоре и обстоятельствах его заключения см. подробнее: Попов В.Е., Филюшкин А.И. «Война коадъюторов» и Позвольские соглашения 1557 года… С. 157–167.
Среди статей Позвольского договора была и та, что в особенности задевала интересы Москвы, – согласие ордена на союз с Польшей, нацеленный против Русского государства [67] . И здесь уже не так уж и важно, полагали ли в Москве факт заключения этого договора тем самым casus belli, что открыл путь к войне, или нет. Позвольские соглашения и открытое вмешательство Польши и Литвы в ливонские дела наложились на возникшие к этому времени осложнения в отношениях между Иваном IV и ливонцами.
67
Там же. С. 181–182.
Для Москвы точкой отсчета можно считать уже упоминавшиеся выше переговоры 1550 г. вокруг условий продления перемирия между Новгородом и Псковом с одной стороны и Ливонской конфедерацией с другой. Обративший свой гнев на ливонцев Иван IV не велел своим псковским и новгородским наместникам, посредством которых он общался с ливонцами, «дати перемирья» последним. Поспешно прибывшее посольство получило от Ивана годовую отсрочку на «исправленье», но ни в 1551 г., ни в последующие годы «исправленья» не последовало. Москва же, занятая казанской проблемой, не настаивала на своем требовании и вспомнила об этом лишь в 1554 г., когда начались переговоры о возобновлении русско-ливонского перемирия.
На этих переговорах Москва четко озвучила три основных требования, которые должны были удовлетворить ливонцы. Первое – русские обвиняли ливонских ландсгерров в том, что они «из заморья людей служилых и всяких мастеров» не пропускали во владения Ивана IV [68] . Второе было четко зафиксировано в обоих, новгородском и псковском, договорах соответственно с магистром и дерптским епископом. В соглашениях был ясно и недвусмысленно прописан перечень товаров, которые имели первостепенную важность для московитов и пропуск которых в Московию имел бы особое значение (хотя бы потому, что этих товаров в ней самой или не было вовсе, или производилось мало и невысокого качества). Так, в псковском договоре было прописано условие предоставить купцам и гостям «горою и водою путь чист», «приехати и отъехати безо всякие зацепки, и у заморцов золото и серебро, и медь, и олово, и свинец, и сукна, и иные тавары, опричь одных пансырей (выделено нами. – В. П.)…» [69] . Таким образом, выходит, что «пансыри» для Ивана были менее важны, нежели сукно и цветные металлы! И еще любопытно, что список стратегических товаров, которые нежелательно пропускать в Московию, из «суппликации» фон дер Рекке [70] , чуть ли не дословно совпадает со списком Ивана Грозного!
68
См., например: Договор новгородских наместников с ливонским магистром, 24 июня 1554 г. // Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы… С. 638.
69
Договор псковских наместников с дерптским епископом, 24 июня 1554 г. // Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы… С. 645.
70
Напьерский К.Е. Русско-ливонские акты. С. 378.
И наконец, требование третье, которое и сыграет спустя четыре года роковую роль. Москва затребовала от дерптского епископа так называемую «юрьевскую дань». Происхождение этой дани и по сей день остается предметом научных дискуссий [71] , но на переговорах 1554 г. неожиданно для ливонцев выяснилось, что московиты считают ее выплату давней обязанностью «вифлянских немцев». Более того, окольничий А. Адашев и дьяк Посольского приказа И. Висковатый, представлявшие интересы русского царя на переговорах, не только затребовали выплаты дани, но и заявили о необходимости выплатить недоимки, накопившиеся за минувшие десятилетия. Когда ливонские послы услышали об этом, у них, по словам ливонского же хрониста Ф. Ниенштедта (который, кстати, участвовал в подготовке поездки этого посольства в Москву), «чуть глаза изо лба не выскочили и они решительно не знали, как тут быть: условливаться и сговариваться о дани они не имели никакого наказа и не смели также просить о сбавке» [72] . Да и как тут просить о сбавке, не говоря уже об отказе платить вовсе, если Адашев и Висковатый более чем прозрачно намекнули, что, ежели договориться о выплатах не получится, их государь сам придет и возьмет то, что причитается ему по праву и «по старине».
71
См., например: Selart A. Der «Dorpater Zins» und die Dorpat-Plescauer Beziehungen im Mittelalter // Aus der Geschichte Alt-Livlands. Festschrift fur Heinz von zur Muhlen zum 90. Geburtstag. Vunster, 2004. S. 11–37.
72
Ниенштедт Ф. Ливонская летопись // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. IV. Рига, 1882. С. 10.