Очерки кавалерийской жизни

Крестовский Всеволод Владимирович

– Ничего не вижу... В чем дело?

– Белое... вон-вон... Видишь?

– Белое?.. Ну, что ж такое?! Туман курится, и только.

– Туман!.. А в тумане-то что?

Я стал вглядываться пристальней, и в ту же минуту взор мой различил нечто особенное, странное...

Среди вьющихся струек тонкого пара что-то белое тихо двигалось, словно бы плыло вдоль по низине. Слабый луч месяца скользил неровными бликами по этой неопределенной фигуре. На первый взгляд трудно было определить, что это такое: живое ли существо, причудливый завиток сгустившегося пара или воздушный призрак?

– Это женщина, – тихо проговорил Апроня.

– Вот

вздор какой! – усмехнулся я на его замечание. – Откуда тут быть женщинам?

– Ей-богу, женщина! Когда она проходила несколько ближе, так я заметил совсем как будто женский облик.

– Мерещится!.. А впрочем, может быть и женщина, – согласился я. – Баба какая-нибудь возвращается из соседней деревни.

– В лес-то!.. Да ведь тут некуда возвращаться! Я, слава тебе, Господи, знаю этот лес: в той стороне и жилья-то нет никакого, и притом...

Апроня несколько замялся.

– Что «притом»? – взглянул я на него вопросительно.

– А то, что походка-то у нее не бабья: больно уж плавно движется... и стройна тоже.

– Дело воображения! – усмехнулся я и, не чувствуя более охоты стоять перед окнами, вернулся к своей постели.

– Нет, черт возьми, это любопытно! – пробормотал Апроня и в тот же миг, натянув сапоги да накинув пальто, спрыгнул в парк прямо через окошко. Лопухи и крапива зашурстели под его шагами – и затем все смолкло.

Я взялся за книгу и стал читать. Окно оставалось раскрытым, и сквозь него набралось в комнату еще более звенящих комаров и белых мохнатых бабочек, привлеченных молочно-матовым светом лампы. Минут около пяти ночная тишина ничем не нарушалась. Вдруг под лесом раздался какой-то тихий, несколько мелодичный звук: не то легкий стон женского голоса, похожий как будто на какой-нибудь условный знак, не то случайный выклик какой-то птицы, встрепенувшейся впросонках. Я поднял голову и прислушался; но так как вслед за этим опять наступила невозмутимая тишина, то я снова занялся моей книгой. Но не прошло и минуты, как вдруг тот же самый звук повторяется еще раз, только несколько слабее и как будто дальше. Я вскочил с постели и, высунувшись в окошко, стал чутко прислушиваться – все тихо. Золотой серп месяца все так же плывет себе по бледной лазури, все так же пар курится над низиной и сверкают, белея, звездочки жасмина; шустрая ящерка по траве пробежала, тускло сверкнув на мгновение под лучом месяца; а издали, когда вслушаешься в ночную тишину, начинаешь различать щелканье соловьев в прибрежных кустах, склонившихся над широким озером, и слабые, мелодические, несколько урчащие стоны жаб на далеком болоте. Не дождавшись повторения в третий раз того особенного звука, что привлек мое внимание, я наконец улегся на своей постели.

Несколько времени спустя снова зашуршали под окном лопухи да крапива – ив комнату впрыгнул мой товарищ.

– Ну, что? – спросил я.

– А Бог его знает что! – пожал плечами Апроня. – Прошел по лесу и вдоль ручья, да даром только прогулялся.

– Ничего не видел?

– Н-нет, сначала-то, как пошел вослед, она мне издали раза два мелькнула в глаза, а потом под лесом вдруг исчезла, словно сквозь землю провалилась... Ты слышал оклик какой-то? – спросил Апроня.

– Слышал, и даже дважды.

– Ну да, два раза. Я тоже совсем явственно слышал, и где-то близко около себя; пошел было на звук, но он повторился уже в другой стороне: я туда – пусто; искал меж деревьев – ничего нет!

– Немудрено: в лесу-то ведь темень.

– Ну нет, не совсем: меж стволами все-таки свет пробивается, так что можно различить, особенно белое. Но нет; говорю тебе, как сквозь землю!.. А интересно бы дознаться, что это такое?

– Привидение, – улыбнулся я в шутку.

– А что ж?! – подхватил Апроня. – Этот загадочный пан Валицкий, этот «палац» в лесу, пустырь вокруг – все это такие данные, что какая-нибудь легенда и особенно привидение были бы здесь очень кстати. Чу! – перебил он свою речь: – Слышишь?

В эту минуту Б лесу действительно послышался в третий раз гот же самый загадочный звук – и едва он замер в воздухе, как вдруг, словно бы в ответ ему, раздался в той же стороне негромкий протяжный свист.

– Черт возьми, это решительно неспроста! – уверенно воскликнул Апроня. – В Ильянове, значит, есть свои тайны, и это меня очень утешает.

– Почему так?

– Стану наблюдать и добиваться сути. Все-таки развлечение, и значит, в конце концов, «траву» проведем не совсем уже скучно.

– Помогай тебе Господи!

– И тебе вместе со мной! – в шутку добавил Апроня, накрываясь своей простыней.

На следующий день, около полуночи, он нарочно уселся перед раскрытым окном и имел терпение продежурить таким образом часа два, коли не более, но – увы! – напрасно. Ночь была такая же ясная и тихая, а «привидение» наше не появлялось.

– На этот раз не желает! – в шутку вздохнул мой сожитель, покидая свой обсервационный пост. Но эта неудача не помешала ему в следующую ночь повторить свои наблюдения и даже прогуляться по лесу, однако же без всякого успеха. Это наконец ему надоело, и он оставил свою праздную затею.

5. Ильяновская легенда

Прошло дней восемь. Мы уже совсем успели позабыть про наш таинственный призрак, как вдруг однажды, перед обедом, входит в комнату мой сожитель с торжествующим видом.

– Поздравляй меня1 Добился-таки! – воскликнул он, смеясь и потирая руки. – В Ильяновском фольварке существует легенда!

– Будто?

– Самым положительным образом.

– И кто герой ее?

– Ни более ни менее как сам ясновельможный пан грабя Валицкий!

– А героиня?

– Какая-то француженка... графиня, герцогиня и чуть ли даже не сама Мария-Антуанетта.

– Так это она-то и гуляет?

– Она!

– Поздравляю! Но легенду-то откуда ж ты узнал?

– А, это совсем особая статья. Я, видишь ли, пошел было на траву взглянуть, каково-то наши косят, – начал объяснять мне Апроня, – а назад возвращаюсь лесом. Иду это себе, глядь – лежит на бугорочке органист из Езерского костела и уплетает землянику, прямо с веточек срывает, каналья, самую крупную, спелую ягоду и – в рот! А на бугорке целый ягодник, даже алеет издали. Соблазнился я, глядючи на него, тем более что по жаре-то пить ужасно хотелось, и прилег с ним рядышком, благо человек знакомый. Мы с ним прошлым летом все на уток хаживали в пущинские озера. Ну, разговорились за ягодой-то, сперва про охоту, про то да се, а там про девчат с маладзёхнами, что ходят в лес по землянику, – ведь он тут у них большим сердцеедом почитается, – ас сего предмета, вероятно, уж по ассоциации идей, так как дело касалось женщин и леса, вспомнил я про наше привидение и рассказал ему, какая намедни штука была.