Очерки Крыма
Шрифт:
Татарская полуопустевшая деревня Эли-бузла составляет раздель¬ный пункт между огородными и виноградными долинами, между степным и морским склоном гор. С нее начинает спускаться горная дорога к югу, и горные ручьи начинают течь в море. Если вы не очень спешите, советую вам побродить по лесным холмам этой тихой, затерянной деревушки, пока не схлынет невыносимый даже в мае крымский жар. Верст шесть от Эли-бузлы, почти на дороге, но спрятанное в глубокой долине, — живописное Суук-су, графа Мордвинова, обильное прекрасною водою, которая поит сады нижней долины. В тени лесов и лесных гор, между зеленых лужаек, вы незаметно доезжаете до поворота долины, откуда открывается для вас уже иной вид; лесные круглые горы раздвигаются, чтобы дать место скалам — предвестникам моря.
Длинная каменная стена, изгрызенная с верхнего края капризными зубцами, поднялась слева и загородила дали. Это — «Гребешок-скала» — «Тарак-таш» по-татарски. За нею два богатых и многолюдных Таракташа, большой и малый: Биюк Таракташ и Кучюк Таракташ, и богатая виноградная таракташская долина, соседняя с Судаком. Тополи, грецкие орехи, сплошные фруктовые и виноградные сады, журчащие ручьи и водопроводные канавы наполняют расселину между скалистыми стенами, бегущую в море. Темно-зеленые леса глядят из-за скал, сквозь ущелья.
Большой Таракташ спрятан в складке гор и смотрит совершенным кавказским аулом: дома темного камня, двухэтажные над обрыва¬ми, — бойницы бойницами; малый Таракташ кругом дороги, с ярко разодетыми татарками, с белыми стариками в чалмах. Тут сплошное, непочатое мусульманство; ничто чуждое еще не расшатало его, не прососалось в него. Выселение татар, нанесшее смертельный удар крымскому мусульманству, не коснулось Таракташей. В них, я слышал, не тронулся ни один человек, и обе деревни сохранились, поэтому во всей чистоте ханского времени. Видно, привольна для татарина жизнь в судакской долине, если его не выбил оттуда ни фанатизм, ни панический страх, овладевший целым племенем. За Таракташами, как только выедешь за их причудливые скалы, за Гребешок-гору слева, лягушечью скалу (Бака-таш) справа (называется так по огромному, отдельному камню, сидящему в виде лягушки, на груди скалы), начинается собственно судакская долина. Вокруг нее стоят такие же отдельные горы: Перчам-кайя, Куш-кайя с запада, с востока — Голая и др.
Глянул из-за гор угол синего моря, от него взыграло радостью сердце, посвежело и повеселело все внутри.
Давно уже не видал его в весеннем наряде. Старая башня, словно сросшаяся со скалою, того же цвета, того же камня, чуть не той же древности, с романтическою живописностью вырезалась вдруг впереди на своем высоком пирамидальном утесе, загораживая им море.
Это развалины древнего Сурожа: крепость древнего Сурожа, Судака, стояла на высокой прибрежной скале, над входом в пристань, служа маяком для мирных торговцев, твердынею для врагов. Под ее прикрытием, от берега до самых Таракташей по руслу ручья, по всем изгибам широкой горной долины, по пазухам и склонам гор, с глубокой древности зеленеют кудрявые виноградники и сады, в которых рассеяно множество хуторов, дач и землянок…
Теперь это и есть местечко Судак, отодвинувший свой официальный центр, т. е. свою церковь, базар и почтовую станцию версты за две от моря, версты за три от старой крепости.
Долина Судака — широкая, роскошная, усыпанная белыми домиками, тополями и виноградниками, осененная с разных сторон самы¬ми живописными горами. Изобилие и тихая простота жизни глядят отовсюду. Красота Судака напоминает красоту Алушты, но она обозревается лучше, свободнее, сама панорама обширнее; а живописная скала с обширными своими развалинами делает вид оригинальным, несравнимым ни с чем другим.
Вечер уже начинал золотить вершины скал. Станционный смотритель вызвался быть нашим провожатым, и мы все, с детьми и дамами, отправились к морю. Теперь на месте старого Судака, бок о бок с крепостною стеною, немного в стороне от Судакской долины и немного выше ее, находится немецкая колония, которую немцы горделиво величают "Die Festung".
Сурож в плену у немцев. Они пасут внутри его твердынь своих лошадей и волов, они засадили виноградниками и огородами его рвы и окопы, они растаскали его камни на свои дома, ограды и цистерны. Подниматься в крепость нужно обходом и входить в нее как раз при начале колонии. Там стоят две входные башни, хорошо сохранившие не только каменную кладку, но даже наружную штукатурку.
В стены этих башен и многих других врезаны каменные плиты с разными историческими надписями; скрижали эти частью давно вынуты и перенесены в музеи, где уже описаны учеными, частью растасканы соседями Судака. Профессор Юркевич нашел одну доску с надписью, вделанную в тарапан судакского садовладельца, другую — около колонистской церкви, третью — заштукатуренную в развалинах церкви. Сколько их уничтожено или скрыто — кто знает! Теперь еще в судакской башне целы восемь таких досок с латинскими надписями и гербами различных генуэзских дворян и генуэзской республики. Я видел эти доски, которых надписи, кроме привратной, читаются с большим трудом. Они, однако, все теперь прочтены и содержание их всех одно и то же: время постройки и имя Солдайского консула, при котором постройка совершилась. Древнейшая надпись с интересными рисунками гербов находится в привратной башне и относится к 1385 г. В крымском сборнике Кеппена она передана вполне, но с ошибкою в имени. Он прочел Горзево вместо Торселло. Самая новейшая, т. е. последняя надпись вырезана на камне, перенесенном колонистами. Она 1414 г.
Начиная от двойной привратной башни прямо на восток, стена поднимается в гору над обрывом, потом на углу скалы поворачивает на юг, и поднимается чрезвычайно круто на юго-запад на самую вер¬шину утеса. С другой стороны стена шла от воротных башен на юго-запад и опять на юг, и соединялась наверху с восточною стеною. Части стены, идущие в восточном и южном направлении, сохранились достаточно. Во многих местах еще заметны зубцы и остатки бревен, поддерживавших деревянные мостки, на которых стояли обыкновенно защитники стен. Везде заметны низко помещенные амбразуры, снаружи чрезвычайно узкие, изнутри широкие, с отлично выведенными сводами. Стены кладены из чрезвычайно крепкого разнородного камня на извести, перемешанного с битою черепицею, что сообщало им значительную крепость.
Из шести башен, помещенных в стене, шедшей на восток, от первой осталось только нижнее основание, другая треснула пополам с вершины до фундамента и грозит скорым падением. Остальная еще с зубцами и окнами. Стена западная наиболее пострадала, по соседству с колониею. При повороте стены на юг, на половине высоты скалы, вместо одинокой башни, стоит целый замок, в котором можно различить маленький внутренний двор, три угловые башни и сравнительно просторные помещения.
Чичероне наш уверял, что это был дворец греческой царицы Феодоры, легенды о которой живут досель в памяти народа, и которой принадлежали в XIV столетии Судак, Алустон, Кастель и весь берег между Судаком и Аю-дагом. В мнимом дворце Феодоры достойно любопытства огромное подземное водохранилище со сводами, куда была проведена вода трубами, сквозь крепостные стены из вершины соседних лесных гор. Из комнаты дворца опускается в это водохранилище круглый колодезь. Во дворце видна еще печь с трубою, напоминающая татарские камины, углубления для помещения вещей, ниша как бы для образницы и другие следы домашнего быта. Из двух угловых башен заметны потайные выходы, один к морю, другой внутрь крепости.
Главная башня дворца, называемая Катара-Кулле (некоторые переводят это имя с греческого: башня проклятия), изукрашена резьбой и зубцами особенно тщательной работы.
На этой башне находится очень высоко, почти недоступно для глаза, доска с надписью, которая служит опроверженьем рассказа нашего чичероне, так как это одна из новейших генуэзских башен, оконченная 1-го июля 1394 г.
По мере приближения к вершине скалы и к юго-западу, стена представляет все больше развалин, наконец, является совсем рассыпавшеюся, почти сровненною с почвою. Недалеко от замка, внутри крепости, сохранились весьма хорошо развалины церкви, имеющей форму мечети. Это строение не очень большое, но изящной архитектуры, с совершенно круглым сводом. Портики этого здания исполнены особенного вкуса и окна украшены каменною резьбою. Кеппен, Паллас, Броневский считают это здание за христианскую церковь. Паллас говорит о нем, как о большом и прекрасном соборе, уцелевшем на восточном склоне города.