Очерки Крыма
Шрифт:
Другая давняя владелица Ялты распродала по маленьким участкам разных пустопорожних бугров и буераков, покрытых словно битою черепицею, более чем на 20 000 рублей, и теперь эти буераки обратились в цветущие садики, в смеющиеся виллы.
Впрочем дачи Ялты пока еще не окупают своей стоимости постоянным доходом: ялтинский сезон лечения морем и виноградом слишком короток для этого, а ялтинские цены на прислугу, работы и материалы слишком для этого высоки. Здесь самые неважные кухарки и няньки получают по 10-ти и 15-ти рублей в месяц; садовники, еле смыслящие свое дело, по 25-ти рублей на своих харчах; здесь мешочек угля в одну мерку стоит 75 копеек, сажень плохих сословных дров, составляющая две трети нашей кубической сажени, от 35–40 рублей, и все в таком же размере.
Даже виноград, который я покупал по дороге в Екатеринославской губ. по 4,5 и 6 копеек за фунт, в Симферополе по 8 копеек, в Алуште по 10 копеек, в Ялте стоит 15 копеек, а в конце сезона даже 20 копеек.
Даже
Как бы ни было, а теперь Ялта европейски благоустроенный город, с водопроводами, прекрасными цементными тротуарами, фонарями, извозчиками, магазинами, отелями.
В нем мужская и женская прогимназии и многолюдные, хорошо устроенные земские народны школы для мальчиков и девочек.
Граф Мордвинов, среди владений которого лежит Ялта, пожертвовал земли под эти земские училища и под помещение управы.
Три огромные местности сдавливают с трех сторон Ялту, не давая ей разрастаться. С запада Ливадии, с востока Массандра князя Воронцова, сзади и в середине "Ялтинская Долина" графа Мордвинова. С четвертой стороны Ялту обрезает море.
Каждый шаг своего роста Ялта завоевывает ценою упорных усилий и денег. Значительная ее часть стоит на земле, купленный от Массандры, по четыре и по пяти рублей за сажень. Но она все еще покупает и все еще, хотя с трудом, раздвигается и поднимается в горы. Ценность Ялты увеличилась настолько, что, несмотря на чрезвычайно низкий размер земской оценки, уменьшенной, по крайней мере, впятеро против действительной стоимости, город Ялта оценен в 400 000 рублей. Значит, на деле он стоит не менее 2 000 000 рублей. Доходность же Ялты считается настолько высокою, что Севастополь, оцененный земством в 1 200 000 рублей, платит те же 5 000 рублей в год, что и крошечная Ялта со своих 400 000; иначе, она признана втрое доходнее Севастополя.
Ялтинское земство представляет собой довольно поучительный образчик нашего обычного земского жребия. С самого введения земских учреждений, Ялтинский уезд был один из наиболее пробужденных, наиболее энергических. Группа деятельных и хорошо направленных лиц руководила новым делом и употребила много усилий, чтобы поставить его на живой путь. Эти усилия тотчас же вызвали ряд тяжелых столкновений с разными ведомствами и обратили первые годы ялтинского земства в летопись постоянной борьбы за право устраивать по-своему свои собственные дела. Но мало что из своих начинаний удалось отстоять ялтинцам. Хотелось, например, земству взять в свои руки содержание южнобережского шоссе за сумму значительно низшую против нынешних расходов казны, — оказалось, что существуют к этому какие-то препятствия, что расходы казны не должны быть уменьшаемы, и вот, до сих пор, уже второй десяток лет, шоссе остается, по-прежнему, в единоличном заведывании путейского чиновника. А нужно сказать, что ни одно шоссе не находится в таких условиях дешевизны, как южнобережское; камень для этого шоссе валяется на нем же и около него; можно сказать без преувеличения, что он сам сыплется на шоссе с окружающих его скал. Понятно, как должен быть выгоден казенный ремонт подобного шоссе и как действительно должно быть трудно расстаться с его заведыванием. Как нарочно, горная местность может разрушать шоссе внезапными потоками в самое неурочное и неуказанное время, так что потребность ремонта может возникать с неожиданностью импровизации. Проверяй там себе потом капризные выходки дождей и гроз!.. Как бы ни было, а шоссе продолжает до сих пор благополучно мостить казна. И на здоровье ей.
Пытались ялтинские монтаньяры разжиться мало-мальски и еще на одном общем деле. Задумали отделаться от перекупщиков и кулаков своего рода, составили земское товарищество производителей фруктов для прямых сношений садоводов с потребителями столиц и других русских рынков. Казалось бы, тут уже ни политики, ни казенного интереса пальцем не затрагивалось; но сумели и это начинание окончить так, как у нас все кончается: общество разрешили, только не разрешили ему иметь складов других губерниях. Этим остроумным способом отделались и от этого подозрительного новшества.
Много горя потерпели ялтинцы и за свое излишнее влечение к народному образованию. Так как они сначала проявили некоторую строптивость взглядов, не обнаруживая почему-то желания сделать земские школы школами министерства и настаивая на своем праве быть не только плательщиками, Нои хозяевами, то можно себе представить. какому заслуженному негодованию подлежащих мест и лиц подверглись бедные ялтинские школы… В отличие от других наших уездов, крошечный ялтинский уезд, имеющий ничтожное и, притом, пришлое русское население, почти сплошь заселенный татарами и греками, из которых татары вовсе не посещают русских школ, а греки посещают очень мало, тратить более 10 000 рублей в год на народное образование. Его школы существуют не для одного счета, а действительно благоустроены. Я осмотрел некоторые из них и убедился, что земство к ним относится заботливо; они снабжены всякими пособиями, хорошим помещением и, что важнее всего, без исключения, все имеют учителей, окончивших курс средних учебных заведений. В ялтинской мужской школе старший учитель даже университетского образования. Обстоятельство это сделается понятным, если прибавить, что ялтинцы платят своим учителям не полтора рубля в месяц и не четверки картофеля, как советовал граф Толстой, а от 500–700 рублей в год. Старший учитель в Ялте получает даже 900 рублей. Это уважение к скромным труженикам народного обучения делает особенную честь ялтинскому земству. Но, по-видимому, обстоятельство это не всеми рассматривается с такой точки зрения, потому что учителей, приглашаемых ялтинским земством в свои школы, уже не раз заставляли покидать эту деятельность, вопреки желанию земства, по требованию подлежащего начальства. Одним из этих изгнанников, с одной стороны, награждаемых земством, с другой — изгоняемых учебным ведомством, был и тот бедняга-учитель, который не мог укрыться от преследования даже в новой своей роли чиновника банка, и которого торжественное судебное оправдание против клеветы привело к высылке из губернии. Всем памятен, конечно, его недавний процесс против г-жи Заваровой, поступками которой возмущены здесь, в Крыму, все, с кем не случалось сталкиваться.
Старания ялтинского земства о народном образовании обращают на себя внимание еще и в том отношении, что женскому образованию придано совершенно одинаковое значение с мужским. Где только заведена мужская школа, там непременно открывается и женская, что такой взгляд ялтинцев соответствует действительной потребности, доказывает цифра учащихся девочек, которая почти не уступает цифре мальчиков. В ялтинской женской школе даже 66 девочек против 49 мальчиков мужско школы.
Хуже всего, что постоянные столкновения земства с разными ведомствами и постоянные препятствия, встречаемые им к осуществлению своих начинаний, по-видимому, повергли, наконец, в апатию самое ялтинское земство. Уже в нынешней деятельности его далеко не заметно того энергического духа почина, того живого движения вперед, к лучшим порядкам, каким отличалось первое трехлетие этого земства, период его юношеского одушевления. Земство задремало на немногих пожатых им лаврах, у многих запертых перед его носом дверей…
Что касается меня, то я не оправдываю подобного малодушия; я вижу в этом нашу хорошо знакомую всероссийскую поблажку своим собственным слабостям, хватающуюся за благоприятный предлог. Борьба, настойчивость, состоит не в том, чтоб погорячиться на первых порах, а потом, при первых же серьезных препятствиях, сложить руки и своротить вину на "не зависящие обстоятельства": не дают, мол, нам делать ничего. В этом много преувеличения и неискренности: каковы бы ни были препятствия, мы их хорошо знаем; все-таки, поле для работы, для движения вперед огромное. Нужно было требовать от себя и меньше ждать от других, и задача будет решена. Если отнестись строго к самому себе, то нередко может оказаться, что как ни желателен новый простор, но что и в старой тесноте еще до многого не дойдено.
Нельзя же, в самом деле, всем нашим земствам, без исключения, уподобляться новой метле, которая метет хорошо только в первый день!
"С новины Макар две каши едал, а к весне и одной не видал", — говорит меткая мужицкая пословица.
Татары Ялты совсем цивилизовались, т. е. совсем испортились. «Прогресс», в трактирном и бульварном смысле, сделал удивительные завоевания в течение десяти лет. Теперь не редкость встретить даже простого татарина в европейском пальто, в крахмальной рубашке с манишкою. Молодые совсем перестают брить волосы и выглядят более цыганами, чем татарами; запустили себе черные патлы и те, кто постарше. Вообще, в сознании татар все более проникает убеждение, что нет надобности отличаться от русских в обычаях жизни. Вероятно, вследствие этого принципа, чистокровный ялтинский татарин стал почти таким же мошенником, как и москвич из-под Сухаревой башни. Впрочем, для прикрытия себя своею старою патриархальною репутацией, многие еще считают необходимым сохранять в своей внешности типический шик истого татарина. Поэтому, раззолоченные позументами куртки попадаются на каждом шагу. Самая заметная и полезная перемена, в смысле цивилизации, произошла с татарскими женщинами Южного берега. Здесь они вообще всегда имели мало склонности к затворничеству, но теперь они положительно расстались с чадрами и бродят на глазах чужих мужчин с открытыми лицами так же свободно, как и наши бабы. Это было особенно заметно в дни курбан-байрама, когда кончился томительный татарский пост рамазан или, по-здешнему, ураза, и все их бабье бросилось разодетое на улицы. Признаюсь, яркие бешметы и полосатые шали этих татарских дам мне показались гораздо красивее их самих.
Впрочем, на общей нравственности южнобережского татарина еще не отразилась вредно ялтинская «цивилизация». Я много расспрашивал о них наших русских, особенно простой народ, который вообще не охотник хвалить, тем более нехристя, но который зато чужд предвзятых взглядов и точен в наблюдении. От всех я слышал одно: татарин верный человек, никогда не обманет. Русский извозчик, русский каменщик с завистью говорит о благосостоянии татарина, о том, что у всякого из них есть земля, есть кони и волы.