Очерки о пионерах-героях
Шрифт:
Как бы в подтверждение его мыслей, мальчика позвал врач:
– Ледник знаешь?
– Знаю. Под внутренним валом.
– Беги и неси оттуда лед и продукты для раненых. Будь осторожен. Дорога туда простреливается.
Так Володя стал снабженцем госпиталя.
Госпиталь - ледник, ледник - госпиталь - по этому маршруту он путешествовал по нескольку раз в сутки. В одну сторону с пустым мешком, в другую - сгибаясь под тяжестью груза. Как и раньше, завывали над головой снаряды, ухали мины. За дни боев Володя научился определять по звуку, какая мина упадет близко и какая пролетит дальше. Думать об опасности было некогда. Льда и продуктов требовалось много, а доставлять их было некому, кроме Володи. И он старался изо всех сил. Невыносимо ныла спина, подкашивались ноги, плыли перед глазами желтые круги, а мальчик ходил и ходил. Так было нужно, и так делали все защитники крепости - они делали все, что от них требовалось, что только могли делать. И Володя делал все, что мог.
Однажды, вернувшись из ледника, Володя доложил главному врачу о своем прибытии и хотел повернуться "налево - кругом", но тут же упал.
Врач встревоженно наклонился над ним, пощупал пульс, и на его лице появилась печальная улыбка. Володя спал, что называется, мертвым сном. Теперь хоть стреляй из пушек над самым ухом, хоть ледяной водой обливай, он не проснется, пока не отоспится. Санитары бережно подняли мальчика и отнесли в самый укромный угол госпиталя. Пусть поспит...
Володя не знал, сколько времени он проспал. Но как только проснулся, сразу же почувствовал во всем теле необычную легкость и свежесть. Он готов был снова работать без отдыха - таскать лед, продукты, идти в форт и бить врага, - вообще делать все, что прикажут.
Мальчик так и доложил главврачу:
– Трубач 44-го стрелкового полка Владимир Казьмин готов продолжать службу!
Главврач внимательно посмотрел в запавшие глаза мальчика, улыбнулся и совсем не по-командирски, а как-то тепло, по-отцовски, сказал:
– Вот что, Вовка, приказ тебе такой: сначала хорошо покушай, а потом два часа можешь отдыхать.
Два часа отдыхать! Нельзя сказать, что Володя обрадовался именно этому. Обрадовался он другому - два часа отдыха он проведет в своем Восточном форту с карабином в руках. Это было то, о чем он мечтал все время, как попал в госпиталь. Хотя он и сознавал, что в госпитале, возможно, он больше нужен, чем на линии огня, однако сердце неудержимо рвалось туда, где шел бой. И ничего с этим Володя не мог поделать.
Пробравшись в Восточный форт, где над головами уже сильно поредевших защитников крепости по-прежнему неустанно свистели пули и рвалась шрапнель, Володя почувствовал знакомый холодок кипучей ненависти к фашистам.
А те двинулись в новую атаку. Они знали, что в форту осталось очень мало людей, что большинство складов с боеприпасами похоронено под обломками стен и красноармейцы берегут каждый патрон, каждую гранату, - фашисты знали про это и потому шли на приступ во весь рост, засучив рукава, зловеще, не спеша.
Красноармейцы молчали. Не стрелял и Володя, хотя уже взял на мушку офицера.
Немцы все ближе и ближе. Все сильнее сжимает Володя ложе карабина. Почему нет команды, почему никто не стреляет? Еще минута-другая, и немцы подойдут совсем близко!..
И вдруг короткое:
– Огонь!
Володя не слышал выстрела своего карабина. Он слился с дружным рокотом пулеметов и автоматов. Володя почувствовал только легкий толчок в плечо и тут же увидел, как упал навзничь правофланговый.
Упали и остальные гитлеровцы - кто подкошенный пулей, кто спасаясь от нее. Но красноармейцы не прекращали огня. Они расстреливали тех, кто полз и бежал короткими перебежками. Нельзя было допустить их к форту. Иначе, если начнется рукопашный бой, трудно будет устоять перед такой лавиной здоровенных гитлеровцев.
И как уже много дней подряд, немцы не выдержали, откатились назад.
Из груди Володи вырвался вздох облегчения. Рядом с ним тоже кто-то громко вздохнул. Мальчик повернул голову и увидел пожилого усатого пулеметчика. Тот, усердно вытирая пилоткой лицо, также глядел на него.
– Ты откуда взялся такой?
– спросил пулеметчик.
– Я в госпитале был, помогал там. Так вот отпустили на два часа.
– Страшно?
– в глазах пулеметчика заискрились лукавые огоньки.
– Кажется, нет, - сказал Володя.
– У меня вот также нет страха, - уже совсем серьезно сказал пулеметчик.
– Ненависть его дотла выжгла...
И вдруг безо всякой связи с предыдущим попросил:
– Ты водицы бы принес, сынок, ребята от жажды пропадают. Она, проклятая, хуже фашиста донимает.
Принести воды! Легко сказать. А вот где ее взять-то, воду? В госпитале тяжелораненым и то дают по стакану, не больше, а сами врачи и сестры, так те почти и не пьют совсем. И все только потому, что фашисты в первую бомбежку разрушили водопровод. А чтобы добраться к Мухавцу или Бугу, особенно днем, нельзя было и думать. Вся окрестность простреливалась.
Володя знал, что некоторые смельчаки ходят к Мухавцу ночью и не безуспешно. Значит, и он может сходить.
– Я вам, как только стемнеет, принесу воды, - пообещал Володя.
Поздно в июле начинает смеркаться. Уже, кажется, и солнце давно спряталось, а в воздухе светло, и видимость такая, как в хмурый зимний день. Но это еще не беда. Хуже всего то, что раз за разом полыхают вспышки взрывов, прорезают небо белые дуги ракет, осторожно прощупывают местность прожекторы. Совсем не просто прошмыгнуть по открытому, как ладонь, берегу к Мухавцу.
Долго лежал в укрытии Володя, выжидая. Вот яркий луч прожектора медленно пополз по берегу, опустился на воду, задержался немного и снова повернул назад. Погас, снова начал шарить по берегу и реке. Это повторялось через равные промежутки времени.
Эти промежутки Володя решил использовать для перебежек. Десять двенадцать шагов сделать, потом упасть в какую-нибудь воронку или за камень и выжидать, пока погаснет прожектор. Вот только бы фляжки не выдали. Их целых двенадцать и некоторые из них не обшиты. Могут загреметь...
План оказался удачным. К самой реке Володя добежал незаметно. Потом он лег в воду так, что на поверхности оказался только нос, и одну за другой начал наполнять фляги.
Окрыленный успехом, он пробирался обратно не очень осторожно. И когда до укрытия оставалось каких-нибудь пятнадцать - двадцать шагов, по нему вдруг скользнул и замер луч прожектора. Едва Володя успел броситься на землю, как, яростно захлебываясь, застрочил пулемет, потом одна за другой взорвались совсем рядом три мины.