Очерки по истории политических учреждений России

Ковалевский Михаил Максимович

В силу нового закона каждый русский, достигший двадцатилетнего возраста, обязан служить в армии или во флоте; исключения делаются в тех случаях, если призываемый под знамена является единственной поддержкой семьи. Никто не имеет права выставлять за себя заместителя или откупаться. Число лет, в течение которых каждый остается под знаменами, равно восемнадцати в армии и десяти во флоте. Из них только пять лет в армии и семь — во флоте составляют действительную службу; в течение же остальной части указанного периода солдат или матрос считаются в запасе. Преимущества, связанные с профессиональным образованием, состоят, главным образом, в том, что врачи, ветеринары, воспитанники Академии художеств, лица, командированные университетами за границу для завершения образования, а также и профессора зачисляются в запас с самого начала. То же преимущество распространяется на корабельных капитанов торгового флота, заведующих складами, механиков, машинистов, рулевых и их учеников. Другое преимущество, даваемое образованием, заключается в праве студентов, не окончивших курса, на отсрочку до двадцативосьмилетнего возраста. Третья льгота, предоставленная этим же лицам, состоит в значительном сокращении срока их действительной службы. Получившие низшее образование служат всего четыре года, те же, кто окончил четыре или шесть классов гимназии или какой-нибудь другой средней школы, должны служить — первые три, а вторые только два года. Таковы основные положения закона, который установил в России всеобщую воинскую

повинность.

Присмотримся же теперь к социально-политическим результатам подобной перемены. Реформа эта способствовала уничтожению сословных перегородок, поставила если не самого бывшего хозяина, то, по крайней мере, его потомков в тесное соприкосновение с семьей освобожденного крепостного, внушила различнейшим слоям русского общества чувство дисциплины, способное оказать величайшие услуги не только в военных предприятиях, но и в борьбе за гражданскую независимость, которую можно ожидать в недалеком будущем; наконец — и это далеко не маловажный результат — она способствовала распространению в неведавших того ранее массах европейских идеалов свободы, равенства перед законом и общественной солидарности, сознательными или бессознательными проводниками которых являются лица с высшим и средним образованием. Не простой случайностью является тот факт, что во время возмутительного подавления недавних мирных манифестаций студентов и рабочих полиция прибегла к помощи полудиких казаков, а не регулярных полков. Чем шире будет распространяться народное просвещение, — а этому несомненно способствует льгота, даваемая лицам с низшим образованием, — тем скорее армия станет оплотом нации, а не бюрократии.

Перейдем теперь к университетской реформе. Хотя и проведенная только в 1863 году, эта реформа уже успела отойти в область прошлого. Закон 1863 года ввел в высшее образование систему автономии и выборности. Мне пришлось провести около восьми лет в звании свободно избранного профессора и члена совета Московского университета и я могу поэтому с полным знанием говорить о функционировании этой системы. Но предварительно несколько слов об ее происхождении. Русские университеты, подобно немецким и французским, состоят из нескольких факультетов; исключение сделано лишь для факультетов богословских, выделенных в России в особые учреждения и существующих в Петербурге, в Троицком, близ Москвы, и в Киеве. Тем не менее в главных чертах богословие преподается студентам всех факультетов, которые, однако, едва ли извлекают крупную пользу из этого поверхностного и более или менее витиеватого изложения жалоб православия против иностранных религий, против законов науки и открытий сравнительной истории религий.

Как и в немецких университетах, профессора делятся на три различные категории: ординарных, экстраординарных и приват-доцентов. Чтобы стать ординарным профессором, необходимо иметь три ученые степени — кандидата, магистра и доктора. Первая степень дается по окончании четырехгодичного университетского курса и по предоставлении одному из профессоров письменного сочинения. Для получения степени магистра в какой-нибудь специальной отрасли наук от кандидата требуются еще, по крайней мере, два года подготовки. Сдав новый экзамен, на этот раз перед всем факультетом, кандидат должен публично защитить печатную диссертацию на тему, выбранную им самим. По истечении новых двух лет, а иногда и больше, следует предоставление вновь напечатанного труда. Не подвергаясь новому экзамену, кандидат публично защищает свою работу и в случае одобрения большинства факультета получает высшую степень — степень доктора. Из этого, однако, не следует, будто он сейчас же становится профессором. Предварительно он должен пройти через двойные выборы — факультета, к которому он намерен принадлежать, и университетского совета, составленного из ординарных и экстраординарных профессоров всех факультетов. Кандидату, избранному и в том и в другом случае, остается ожидать назначения от министра народного просвещения, чтобы пользоваться всеми преимуществами своего положения. Профессора экстраординарные выбираются из лиц, удостоенных степени магистра. Но так как число ординарных профессоров на факультете обыкновенно бывает ограничено, то часто случается, что места экстраординарных профессоров соглашаются занять доктора. Что же касается приват-доцентов, то от них не требуется никакой особой степени, кроме кандидатской, сверх аттестата, свидетельствующего об их специальных познаниях в выбранном предмете и получаемого ими либо по выдержании магистерского экзамена, либо же после публичной защиты краткой диссертации; затем они должны дать два пробных урока; тема для одного из них предлагается факультетом, а для другого выбирается самим кандидатом. Каждый факультет имеет право избрать своего председателя или декана, а все факультеты, собранные на заседание университетского совета, избирают из своей среды закрытой баллотировкой ректора, а иногда и вице-ректора. Советом назначается равным образом и подчиненный персонал, как, например, секретарь или инспектор студентов. Сверх того, и дисциплинарный суд, разбирающий дела о нарушении студентами университетских правил, также составляется из профессоров, намеченных советом.

Мы увидим, что по уставу 1863 года профессора были почти совершенно свободны в своих выборах от какого бы то ни было вмешательства со стороны министерских чиновников и, в частности, попечителя, поставленного во главе всех средних и низших учебных заведений округа, состоящего обыкновенно из нескольких губерний. За все время действия устава 1863 года я ни в бытность мою студентом, ни позже профессором ни разу не имел случая видеть попечителя; однажды, правда, он пришел на мою лекцию, когда я был еще только приват-доцентом. Причиной этого особого внимания, как я узнал позже, был донос; попечитель пришел проверить характер преподавания, но не найдя в нем, по всей вероятности, ничего особенного, он не беспокоил более преподавателя своим присутствием. Эта полная независимость всего учреждения, всех входящих в его состав лиц, не говоря о деканах и советах, избираемых внутри университета, была совершенно неизвестна в России до реформы 1863 года. До этого времени попечитель, функции которого в некоторых частях России, например в Харькове, поручались генерал-губернатору, вмешивался во все вопросы, касавшиеся назначения профессоров и способа отправления ими своих обязанностей. Чтобы показать результаты подобного вмешательства, быть может, будет достаточно сказать, что в том самом Харьковском университете, куда был приглашен, хотя и безуспешно, Фихте, преподавание философии по особому ходатайству генерал-губернатора было поручено от 1830 до 1833 года полицейскому чиновнику. Неудивительно поэтому, если среди других неотложных реформ профессора потребовали снятия тех цепей, которыми прогресс просвещения и науки был прикован к грубому невежеству и предрассудкам русских пашей.

Другим злом, не менее пагубным для умственного развития страны, было ограничение числа студентов официальным указом. В силу этого старейший из всех русских университетов университет московский, основанный при дочери Петра Великого Елизавете, мог допускать к слушанию лекций не более трехсот человек; такое же ограничение было наложено и на остальные университеты. Однако вред, причиняемый таким порядком вещей, был слишком очевиден и привлек к себе внимание правительства задолго до издания закона 1863 года. Со вступлением же этого закона в силу ограничение числа студентов в университетах отошло в область прошлого. Весьма либеральный по отношению к правам профессоров закон 1863 года не сделал ничего для создания студенческих корпораций, которые в других европейских странах, и особенно в Германии, существовали еще в средние века. Студент не имел более права носить форму и должен был посещать лекции в штатском платье. Подсудный университетским властям в действиях, совершенных внутри учебного заведения, он был подчинен общей полиции и на общем основании вне университета.

Таковы главные черты университетской системы, введенной в царствование Александра II. Посмотрим теперь, каковы были ее выгоды и неудобства. В эту эпоху университеты были учреждениями не только учебными, но и нравственно-воспитательными. Между профессорами и студентами существовали тесные отношения. Студенты посещали обыкновенно своих учителей и пользовались не только специальными их указаниями, но и тем родом общего руководства, без которого прибывшему из какого-нибудь отдаленного уголка страны молодому человеку так трудно получить необходимые для специальных изысканий предварительные общие познания. Огромное превосходство университета над всякой технической школой состоит, главным образом, в том, что он дает возможность специалисту не потерять из виду философскую сторону научного познания вообще. Не следует поэтому удивляться, что лекции по биологии, физиологии и по политико-экономическим наукам посещались множеством студентов, специальность которых составляли математика, медицина, филология или юриспруденция. История, дающая наилучшую подготовку к социологии, также привлекала студентов всех факультетов и в значительной степени способствовала пониманию ими вопросов социально-политического порядка. Непосредственное общение студентов с профессорами имело еще и то преимущество, что привлекало внимание последних к материальным и духовным нуждам их учеников. Обыкновенно в пользу недостаточных студентов прочитывались публичные лекции на какие-нибудь злободневные темы, что давало возможность в одно и то же время и мирно разрешить какую-либо моральную или политическую проблему, и собрать средства, необходимые для взноса платы за неимущих студентов. Когда происходили какие-либо волнения, вызванные действительным или мнимым нарушением интересов студенчества, популярный профессор часто играл роль судьи и советника, забывая личные оскорбления, которые наносили ему молодые люди, недостаточно осведомленные, либо не умеющие себя сдерживать, и охотно подвергаясь риску потерять доверие правительства, благодаря энергичной защите своих учеников от всяких ложных обвинений в заговоре.

Если университетская автономия имела своим преимуществом установление своего рода семейных отношений между старшим и младшим поколениями, между поколениями людей, уже достигших научных степеней и только приступающих к науке профессоров и студентов, она равным образом оказала могучее влияние на подъем морального уровня тех, кто призван быть не только учителем, но и воспитателем будущих граждан. Имея определенное жалованье и не получая гонорара от студентов, профессор не был материально заинтересован в увеличении своей аудитории за счет какого-нибудь коллеги, как это, к сожалению, слишком часто происходит теперь, когда студенты вынуждены законом слушать лишь известный минимум лекций, платя за каждую из них определенную сумму. Профессор считался духовным наставником молодых людей, порученных его заботам, и к нему, как к таковому, обращались родители, сыновья которых обучались в университете, за полезными указаниями и добрыми советами. В таком городе как Москва, где высших должностных лиц и придворных весьма мало, так как государь и великие князья проживают обыкновенно в Петербурге, автономный ученый корпус неизбежно становился умственным центром, мнениями которого руководствовались и ежедневная пресса, и ежемесячные журналы, и общества, и салоны. Нет ничего удивительного, что все классы общества усиленно добивались возможности быть представленными в этом корпусе одним из своих членов. Среди русских профессоров еще имеются князья и графы, которые, избрав научную карьеру, считали величайшим для себя почетом занять кафедру или даже только читать лекции в качестве приват-доцентов. Так, например, два брата московского предводителя дворянства — князья Трубецкие, принадлежащие к одной из наиболее аристократических русских фамилий, состоят профессорами — один философии в Москве, другой — энциклопедии права в Киеве. И рядом с ними в том же самом факультете вы найдете сыновей крестьян, попов и коммерсантов.

Именно это преимущество принадлежать к автономной семье людей науки и вызвало в молодом поколении наших богатых классов желание соперничать с учеными, пользующимися меньшей материальной обеспеченностью, в деле просвещения сограждан. Если же некоторые из них до сих пор еще остаются в числе профессоров, то не следует забывать, что начали они свою карьеру во времена университетского самоуправления. Это смешение всех слоев общества в деле управления народным образованием имело своей крупной заслугой отрешение от всякой партийности и сословного чувства при обсуждении моральных, социальных и политических проблем. Конечно, многие из тех, кто посвящал себя делу просвещения, были бессильны освободиться от всех унаследованных ими семейных и сословных предрассудков, но университет в целом, где эти предрассудки вызывали со стороны коллег серьезную критику, все более и более принимал характер учреждения, стоявшего выше всех этих ничтожных интересов и выражавшего лишь точку зрения беспристрастной науки и просвещенного патриотизма. Из своего долголетнего пребывания в Московском университете я храню воспоминания об обществе благовоспитанных и вежливых людей, которые никогда не проявляли ни малейшей неучтивости или пристрастия в критике моих взглядов, хотя со многими из них и были несогласны.

Одним из пунктов разногласий среди профессоров был вопрос о выборе молодых ученых в кандидаты на профессорскую должность. По университетскому уставу и обычаям каждый профессор имеет право предложить факультету одного или нескольких из сдавших у него экзамены студентов и, в случае согласия факультета на этот выбор, молодой человек получал стипендию, по крайней мере, на два года, в течение которых он мог подготовиться к своим экзаменам. Однако, действительные распри среди членов одного факультета вызывались не столько выбором этих молодых людей, сколько их дальнейшим приемом в корпорацию в качестве профессоров. Господствовал взгляд, будто раз представленные к стипендии молодые ученые должны быть взяты на буксир предложившими их профессорами и при всяком назначении пользоваться предпочтением перед студентами других университетов. Автор считает это грубой ошибкой, результатом которой является занятие кафедр не наиболее способными людьми, а теми, единственную заслугу которых составляет присяга на верность профессору, доставившему им должность. Сторонники подобной практики могли, конечно, возразить, что истинная школа требует единства взглядов со стороны ее руководителей. По-моему же, университет представляет собою нечто вроде зеркала, в котором отражаются различные школы, и поэтому привлечение в него свежих сил извне могло бы быть чрезвычайно полезно. Не тайна, что в университетских прениях фигурируют и весьма часто ведут между собою борьбу местный патриотизм и научный космополитизм. А это показывает, насколько важно установить известный контроль над факультетскими выборами не только в виде вторичных выборов в общем университетском совете, как это обыкновенно бывало в прежнее время, но и с помощью более действительного средства, заключающегося в устройстве правильного конкурса между всеми претендентами на свободную кафедру. В качестве судей на нем должны присутствовать все профессора и ученые, работающие в той же области знания. Свое мнение о достоинстве кандидата они могли бы выражать если не лично, то, по крайней мере, письменно. Подобная процедура нисколько не противоречит системе, одобренной законом 1863 года. Она не была лишь применена, и я не знаю, почему бы ее не испытать в случае возвращения к прежнему режиму.