Очерки по истории политических учреждений России
Шрифт:
Но задолго до французской революции маленькая европейская страна — герцогство Савойское — убежденная доводами французских экономистов XVIII столетия в пользу освобождения крестьян с наделением их небольшими участками в собственность с успехом вмешалась в упрочение за освобожденными крепостными участков земли, которые они занимали до освобождения. Савойское правительство установило цену этих участков, по окончательной уплате которой к исходу известного числа лет последние поступали в полную собственность освобожденных крепостных. Для приобретения же средств, необходимых для этой покупки земли, крестьянам было разрешено совершать денежные займы или продавать часть их общих лугов или неразделенные земли. Дальше этого правительственное вмешательство не шло. И размер суммы, вносимой землевладельцу, как и размер причитавшихся ему процентов, устанавливались частным соглашением. Введенная в 1771 году савойская реформа дала такие блестящие результаты, что французские писатели последней четверти восемнадцатого столетия рекомендовали применение подобной же системы во Франции. И хорошо, конечно, известно, что французская революция приняла в известной мере те же принципы, объявив, что только так называемые сервитутные права, в противность правам личным или правам на личность крепостного, должны быть выкуплены заинтересованной стороной — освобожденными крестьянами. Но если такова была теория, то практика оказалась совершенно иной. Конфискация имений дворян, поддерживавших королевскую власть, и не присягнувшего духовенства
Нам незачем продолжать это общее рассмотрение различных решений вопроса об отмене крепостного права, ибо как вполне установлено Дониалем освободительные акты на всем Европейском континенте более или менее точно воспроизводили французский образец. Что особенно поражает социолога при общем обозрении всей медленной эволюции данного вопроса, — это полное отсутствие какой бы то ни было системы участия государства в выкупе крестьянами земель. Можно было бы, конечно, отметить некоторые исключения из этого правила, как например Болонью и Флоренцию, которые в XIII веке выкупили за свой собственный счет рабов, крепостных и наследственных арендаторов — fumanti и fideles живших на усадебных землях ленного владельца. Но размеры территории и число выкупных людей было в обоих случаях так ограничено, что эти города не могли служить образцом для чрезвычайно обширного плана, ждавшего своего осуществления в России. Итак, мы имеем право сказать, что опыт прошлого был, вообще, не в пользу ассигнования государством необходимых сумм для выкупа у собственника и его прав на крепостные земли, занятой последними.
Однако задолго до реформы 1861 года некоторые деятели уже подготовили общественное мнение к той мысли, что в России никакой освободительный план не удастся, если только крестьянин не сохранит занятой им земли. Они действовали так успешно, что император Николай сам проникся этим убеждением и на сей раз вполне правильным, что реформа не обещает удачи, если только за крестьянами не будет сохранена земля. И, действительно, могло ли быть иначе, раз эти люди жили в течение долгих веков в том наивном убеждении, которое выражалось в пресловутом: «мы вами» — то есть принадлежим дворянам — «а земля наша»? Плохие результаты, достигнутые эмансипацией крестьян в балтийских губерниях, где, благодаря полному отсутствию всякого плана выкупа участков, находившихся во владении бывших крепостных, был создан земледельческий пролетариат, не могли, конечно, благоприятствовать мнению тех, кто объявлял себя сторонником простого и личного освобождения без земли. При таких обстоятельствах нет ничего удивительного, что задача казалась чрезвычайно трудной и встречала оппозицию со всех сторон.
Перед теми, кто искренно желал скорого разрешения вопроса, стояла такая дилемма: или искусственно создать класс безземельных, вроде английских земледельцев, или же обременить государство огромнейшим долгом в размере сумм, выданных на выкуп земли крепостными. Первая перспектива была тем тревожнее, что, как мы это сейчас увидим, крестьяне во время крепостного права уже владели своими землями сообща, миром. Таким образом, правительству следовало ожидать сопротивления целых деревень в том случае, если бы земля отошла к дворянину. Второй же план казался довольно эмпирическим, если принять во внимание плохое состояние русских финансов, вызванное Крымской войной, и отсутствие всякой уверенности в скором возвращении в казну денег, выданных на выкуп крестьянами участков земли. Нечего поэтому удивляться, что правительство думало вначале выбрать такое среднее между двумя этими крайностями решение: выкупить лишь усадьбу крепостного с прилегающим к ней огородом, а разрешение вопроса о земле предоставить частному соглашению. Ввиду этого, 25 июля 1857 года в частный комитет поступило от министра внутренних дел Ланского предложение дать крепостным личную свободу без всякого вознаграждения помещиков и с выкупом лишь усадебной земли. Последняя операция должна была совершаться безо всякого вмешательства казны, путем ежегодных взносов в течение десяти или пятнадцатилетнего периода, лишь по окончании которого крепостной получал свободу.
Провинциальное дворянство не выражало желания пойти по пути добровольных уступок даже и так недалеко, как предлагал Ланской. Различные адреса, полученные императором Александром в 1857 и 1858 годах, высказывались, главным образом, за одно личное освобождение крепостных. Первый из таких адресов был представлен дворянством нескольких западных губерний польского происхождения, а, именно, виленским, ковенским и гродненским. Этот адрес требовал сохранения всех помещичьих прав на землю. Тщетно напрягало правительство все свои усилия, чтобы добиться больших уступок в следующих адресах, прибывших из Нижнего Новгорода, Петербурга и Москвы. Помещики упорно твердили о неотчуждаемости прав дворянства на наследственные имения. Я привожу эти факты, чтобы показать, что новое направление, которое вопрос о раскрепощении получил в следующие годы, не исходило ни от правительства, ни от дворянства. Его происхождение кроется в произведениях некоторых мыслителей, частные записки которых долгое время циркулировали в писаном виде, прежде чем было разрешено их напечатать. Профессор Московского университета по истории права Кавелин был первым из этих мыслителей, посоветовавшим предоставить крестьянину тот участок земли, которым он уже владел. Приглашенный великой княгиней Еленой выработать план освобождения ее крепостных он ввел в свой проект принцип двойного освобождения — освобождения личности и земли. Его взгляды были восприняты группой молодых людей, ставших вскоре известными своими славянофильскими чувствами. Юрий Самарин и князь Черкасский были наиболее ярыми. Они нашли в Центральном комитете человека, который вполне разделял их убеждения и в то же время обладал силой воли, глубиною мысли и талантом убеждения, необходимыми для влияния на своих коллег и начальников. Это был Николай Милютин, брат будущего военного министра, один из редких русских чиновников, действительно заслуживающих названия государственных людей. Сначала Милютин попытался убедить министра Ланского в необходимости оставить землю во владении крепостных. И именно его влиянию должна, главным образом, приписать Россия энергичное поведение в этом вопросе министра внутренних дел, несколько раз навлекавшее на него неприятные замечания со стороны царя. Вторым лицом, которое необходимо было убедить, был председатель главного комитета, учрежденного 8 января 1858 года для рассмотрения различных проектов освобождения. Это был Ростовцев, и прошлое его не позволяло думать, что он может стать реформатором; его доносу приписывали, между прочим, декабристы неудачу своего предприятия. Новейшие историки утверждают, будто своим поведением в качестве председателя вновь назначенной комиссии он хотел загладить свою роль в деле раскрытия либерального заговора. Но как бы то ни было, несомненно верно, что Ростовцев употребил все свои усилия, чтобы раздвинуть рамки прений, сделать их возможно более свободными и воспользоваться, поскольку он мог, тою критикой, с какою русская пресса как внутри империи, так и вне ее, обращалась к лицам, занимавшимся подготовлением реформы. В своего рода дневнике, который вел один из членов комитета, несколько раз отмечено, что председатель вместо того, чтобы протестовать, был счастлив согласиться с мыслями, высказанными издателем известного революционного журнала «Колокол», который выходил в то время в Лондоне и главным редактором которого был знаменитый Герцен. И, благодаря такому внимательному отношению к прессе членов главного комитета, журналы и газеты, которым вначале было запрещено печатать что бы то ни было об освобождении, начали пространно обсуждать этот вопрос. Постановлением цензурного комитета от 22 апреля 1858 года было объявлено, что периодические издания не должны помещать статей, в которых бы требовалась отмена личной зависимости крепостного от помещика, поскольку такая зависимость проявляется в административной власти последнего над первым. Это же предписание относилось равным образом и к статьям, требовавшим оставления земли за крестьянином на условии выкупа.
Несмотря на все эти предписания, большая часть либеральной прессы продолжала настаивать на необходимости введения в предполагавшуюся реформу двух, столь решительно осужденных принципов. Только молчаливым согласием главного комитета и можно объяснить ту свободу, с какою подобные мнения постоянно высказывались на страницах «Современника» такими писателями, как Чернышевский. Таким образом, пресса стала руководить и поддерживать наиболее передовых членов комитета и позволила им с успехом бороться против представителей реакционной партии, которые не желали дать крестьянину ничего, кроме личной свободы. Неожиданным препятствием в тот момент, когда дело комитета было почти закончено, явилась смерть главного человека, способного защитить эти принципы перед лицом государя и в новом собрании делегатов провинциального дворянства, которым предстояло, главным образом, определить количество земли, долженствовавшей отойти к крестьянам в различных частях государства. Когда по смерти Ростовцева его заместителем сделался граф Панин, человек явно нерасположенный в пользу подготавливаемой реформы, Милютин почти ежедневно должен был входить в столкновения с председателем, чтобы спасти основные начала выработанного проекта. Предстояло еще разрешить важный вопрос о той единице, какая должна быть принята при наделении крепостных землею.
В председательство Ростовцева комитет высказался, между прочим, за то, чтобы по общему правилу за крестьянами были оставлены те самые участки, которые уже обрабатывались ими за свой счет. Но ввиду того, что некоторые помещики предоставили своим крепостным за определенную арендную плату всю свою землю, было признано необходимым установить две единицы — большую и малую.
Со времени перехода председательства к Панину возражения провинциальных депутатов против такого решения стали выслушиваться благосклонно. Реакционной партии удалось провести предложение, в силу которого дворянин, отказывавшийся от всякого вознаграждения за свою землю, мог дать крепостному лишь четверть занятого последним участка. Новые уступки должны были быть сделаны реакционной партии в вопросе о пастбищах и лесах, никакая часть которых не отходила к крестьянам, хотя бы во время крепостного права эти земли и составляли часть общинных владений. Другим крупным отрицательным изменением было повышение размера платежей, требуемых с крепостного в казну за выкуп земли. В недавнем открытом письме к царю граф Толстой с полным правом настаивает на том, что крестьяне целиком уже выплатили внесенную за них правительством сумму денег, так что простая справедливость требует прекращения дальнейших взысканий за них.
Но, признавая эти недостатки проекта, выработанного комитетом и принятого почти без оппозиции Государственным советом под председательством великого князя Константина, необходимо также отметить и положительные стороны реформы. Первой из них по важности является сохранение в полном соответствии с прошлым системы общинного владения землею, некогда известной и в Англии под названием «системы сельских общин». Автор тем более охотно одобряет эту, в сущности, консервативную меру, что он принципиальный противник всякого внезапного изменения способов владения землею. Новейшие исследования показали, что в России в этой области совершается развитие, вполне соответствующее народному духу: в то время, как в некоторых губерниях система периодических переделов с каждым годом все более и более выходит из употребления, ее начинают принимать новые территории, прекращающие этим путем старый способ занятия девственной почвы в полное и неограниченное владение, способ, который не может быть удержан рядом с быстрым увеличением населения. Законом 19 февраля 1861 года принята также мера, дозволяющая естественное распущение сельской общины путем немедленного выкупа крестьянами их доли при условии досрочной уплаты всей суммы. Этим способом они приобретали полное право собственности на свою землю. Другое решение того же рода также не было утеряно из виду. Оно состоит в том, что сельский сход большинством двух третей решает окончательный переход от общинного владения к частному. И только недавно, в царствование Александра III, были приняты меры к ослаблению все растущей тенденции к индивидуализации земельной собственности с целью сохранения принципа, по которому государство является главным владельцем земли. В силу новых законов, изданных под прямым влиянием Победоносцева и косвенным влиянием разделяемых последним теорий Леплея, даже выкупленная земля может находиться в наследственном владении лишь у крестьянина.
Совершенно неверно, будто к числу удачных предписаний закона 19 февраля можно отнести и начала, на которых было построено сельское самоуправление. Исключение помещика из сельского схода легко может быть объяснимо, если принять во внимание всю трудность или, вернее, невозможность объединить в одном и том же учреждении два резко враждебных элемента, которые, конечно, никогда не могли бы встречаться на равной ноге. Тем не менее факт сам по себе имел тот плохой результат, что превратил волость в своего рода сословное учреждение. Ее нельзя поэтому сравнивать ни с французской коммуной, ни с англо-американским приходом, тем более что в России приходской священник не считался даже членом сельского схода. В состав лиц, принимавших участие в местном самоуправлении, входили все совладельцы общинных земель. Употребляя немецкое выражение, мы можем сравнить сельскую общину в России с Burger-gemeinde, но не с politischc-gemeinder. тот, или те, кто принимает или не принимает участия в периодических переделах, владеют одинаковым правом голоса. Сельская община, как таковая, состоит из всех взрослых членов семей, которые не только живут в деревне, но и владеют участками общинной земли. Лица, поселившиеся недавно, и те, кто соответствует классу людей, известных в Швейцарии под именем beisaszen или domicilies и manant, таким образом лишены права голоса. Очевидно, что пока последних меньшинство, сельская община может сохранить свой демократический характер, но уже можно предвидеть то время, когда, как это случилось в Германии и в Швейцарии, семьи, издавна поселившиеся, превратятся в своего рода олигархию, если только законодательство не примет мер к разделению функций сельского самоуправления, создав рядом со старой общиной другую, открытую для всех сельских жителей, от частных собственников и арендаторов до простых земледельческих рабочих и пролетариев.
Нужно, однако, сказать, что необходимость такой реформы была уже признана членами выборных земских собраний, о которых будет речь ниже. Не одно из таких собраний выражало желание иметь, сверх существующей общины, учреждение более широкое с характером административной единицы. Такие взгляды высказывались земскими управами: Московской, Вологодской и Смоленской губерний в начале царствования Александра III. И в том же приблизительно смысле высказалось новгородское земство, выразив пожелание, чтобы низшая ступень местного самоуправления была основана на принципе общего представительства всех сословий, а не только совладельцев общинных земель.