Очерки по истории русской агиографии XIV-XVI вв.
Шрифт:
С Троице–Сергиевым монастырем связаны многие потомки тех лиц, которые записаны в «Сказании» как участники Куликовской битвы. Так, в «Сказании» упомянуты не известные по другим источникам князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский, князья Андомские и князья Ярославские: Андрей Ярославский, Роман Прозоровский, Лев Курбский, Дмитрий Ростовский (О(30)). Скорее всего, эти сведения были сообщены потомками перечисленных лиц, жившими во второй половине XV — начале XVI в. и записанными в Троицком пергаменном синодике (РГБ, ф. 304 III, № 25), где значатся: князь Борис Ярославский (л. 52), князь Андрей Андомский (л. 58), князь Иона Андомский (л. 63), князь Андрей Ярославский (л. 65 об.), князь Андрей Прозоровский (л. 67), Алексей и Герасим — князья Ростовские (л. 106), князь Давыд Кемский (л. 113), князь Александр Ярославский (л. 116), князь Софроний Андомский (л. 151 об.). С Троицким монастырем связано также большинство купеческих родов, основатели которых упомянуты среди лиц, якобы сопровождавших Дмитрия Донского в его походе (см. О(34)). Чудо с исцелением Семена Антонова в Троице–Сергиевом
3) Автор «Сказания» какое–то время должен был проживать в Москве, поскольку хорошо был осведомлен о башнях Московского Кремля и о дорогах, ведущих из города в сторону Коломны. Более того, можно предполагать, что автору были доступны великокняжеские покои: он точно указывает место, где сидела княгиня Евдокия, провожая «конечным зрением» великого князя, он знал семейную легенду о иконе Спаса, находившейся в «възглавии» великого князя Дмитрия Ивановича.
4) Как отмечалось выше, автор «Сказания» имел особое пристрастие к Нерукотворному образу Спаса.
5) Автору «Сказания» должна быть хорошо известна Коломна с ее окрестностями, а также пути, связывавшие Коломну с Москвой. В «Сказании» указана река Северка (рядом с Коломной), поле около Девичья монастыря, сад Панфилов (О(34)).
6) Исходя из того, что автору «Сказания» были доступны летописные материалы Сарской епископии, можно прийти к заключению, что он был одним из иерархов Русской церкви. К этому же выводу приводит полная ортодоксальность его взглядов и компетентное знание архиерейского священнодействия.
На основании приведенных данных личность автора «Сказания о Мамаевом побоище» определяется однозначно: это был Митрофан, епископ Коломенский (1507—1518), до этого являвшийся архимандритом Московского Андроникова монастыря и великокняжеским духовником.
Первые известия о Митрофане относятся к 1504 г. в связи с сообщением о его строительной деятельности в Андрониковом монастыре [587] . Тем же годом датируется послание Иосифа Волоцкого, в котором Волоколамский игумен обращается к Митрофану как к великокняжескому духовнику [588] . То обстоятельство, что Митрофан был архимандритом Андроникова монастыря, посвященного Нерукотворному образу Спаса, позволяет понять его пристрастие к иконам и изображениям Нерукотворного Спаса, а исполнение им должности духовника Ивана III объясняет его хорошее знание Московского Кремля и расположения великокняжеских покоев, осведомленность в родовых преданиях великокняжеской семьи.
587
ПСРЛ. Т. 39. М., 1994. С. 176.
588
Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л., 1959. С. 175—178.
С 1507 по 1518 г. Митрофан возглавлял Коломенскую епархию и, естественно, знал достопримечательности как Коломны, так и ее окрестностей. При этом он часто бывал в Москве (участвовал в заседаниях собора 1509 г., осудившего Новгородского архиепископа Серапиона, в августе 1511 г. присутствовал на избрании митрополита Варлаама, и, по–видимому, тогда же его видели в митрополичьих полатах беседующим с Варлаамом и Вассианом Патрикеевым [589] ), поэтому хорошо представлял себе пути, связывавшие Москву с Коломной.
589
Там же. С. 227.
1 июня 1518 г. Митрофан оставил по «немощи» владычную кафедру в Коломне и удалился в Троице–Сергиев монастырь [590] . Митрофан давно был связан с Троицким монастырем: так, в декабре 1513 г. владыка вместе с игуменом Памвой освящал в монастыре надвратную церковь в честь преподобного Сергия (РГБ, ф. 304 I, № 647, л. 4 об.). Однако составители «Списка погребенных в Троицкой Сергиевой лавре» ошибаются, считая, что Митрофан был и погребен в Сергиевой обители [591] . На самом деле, по сообщению Троицкого летописца, Митрофан скончался в 7030 (1521 22) г. в Павловой пустыни [592] .
590
ПСРЛ. Т. 28. М.; Л., 1963. С. 355.
591
Список погребенных в Троицкой Сергиевой лавре от основания оной до 1880 года. М., 1880. С. 71.
592
БАН, Арх., Д. 193. Л. 80.
Митрофан, без сомнения, являлся человеком книжным. При нем (около 1513 г.) была составлена записка о чудотворениях от иконы
Итак, Митрофан Коломенский абсолютно по всем признакам может быть признан автором «Сказания о Мамаевом побоище». В таком случае время создания памятника ограничивается периодом нахождения Митрофана на Коломенской епархии (1507—1518 гг.) и последующего пребывания в Троице–Сергиевом монастыре и Павловой пустыни (1518—1522 гг.) [594] .
593
Публикацию текста см.: Лихачев Д. С. Повести о Николе Заразском ТОДРЛ. Т. 7. М.; Л., 1949. С. 343—346.
594
Ранее я ограничивал время создания «Сказания» 1507—1518 гг., введенный в заблуждение показаниями «Списка погребенных» о смерти Митрофана в Трои–це–Сергиевом монастыре. Действительно, если бы Митрофан написал «Сказание» в Троице–Сергиевой обители, то монастырское собрание рукописей обязательно содержало бы список произведения —однако, ни одного такого списка в библиотеке Лавры не обнаружено (К л о с с Б. М. Об авторе и времени создания «Сказания о Мамаевом побоище». С. 262). Теперь, когда известно, что Митрофан под конец жизни переехал в Павлову пустынь, высказанный аргумент отпадает.
Более вероятным для написания «Сказания» можно считать второй период (1518—1522 гг.). Во–первых, находясь в 1518 г. в обители преподобного Сергия, Митрофан мог более обстоятельно познакомиться с монастырскими архивами и легендами, связанными с Сергием Радонежским. Во–вторых, если бы в 1518 г. «Сказание» уже существовало, то троицкие монахи наверняка сделали бы копию произведения, прославляющего Радонежского игумена; между тем ни одного списка «Сказания» в библиотеке Лавры не обнаружено. А вот в Павловой пустыни явно находилась рукопись «Сказания»: сборник Вол., № 661 [595] , содержавший Основной список «Сказания», несет на себе признак соприкосновения с письменностью далекого северного монастыря, основанного учеником Сергия Радонежского (в сборник включена Повесть о смерти старца Антония в Павловой пустыни). И, наконец, противо–ордынская направленность «Сказания» и резкие антирязанские выпады более уместны в обстановке потери самостоятельности Рязанского княжества (ок. 1520 г.) и опустошительного набега крымских татар на Русь в 1521 г. [596] Итак, «Сказание о Мамаевом побоище» создано в период 1519–1522 гг.
595
З и м и н А. А. Россия на пороге нового времени: (Очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1972. С. 208—209.
596
Не этим ли обстоятельством вызван отъезд Митрофана на Север?
Существует другой признак, позволяющий датировать «Сказание о Мамаевом побоище» точно 1521 г. В тексте памятника упоминаются несколько дат, сопровождающихся указанием на день недели: 18 августа (воскресенье), 27 августа (четверг), 28 августа (суббота), 8 сентября (пятница) [597] . Эти числа не только не соответствуют действительным дням 1380 г., но и не согласованы даже между собой. Очевидно, при календарных расчетах автор испытывал определенные трудности. Тогда возникает преположение: одну из дат Митрофан сопроводил указанием на день недели, исходя из текущей реальности, а остальные попытался вычислить самостоятельно (при этом — неудачно). Так вот: ни одна из перечисленных дат не могла состояться в 1519—1522 гг., кроме исходной — 18 августа падает на воскресенье в 1521 г.!
597
Сказания и повести о Куликовской битве. С. 31, 34, 41.
Если епископ Митрофан писал «Сказание о Мамаевом побоище» в 1521 г., то это был год печального по своим последствиям набега крымского хана Мухаммед–Гирея, и поэтому понятен патриотический пафос «Сказания», посвященного славной победе русского оружия над Ордой. Но автор уже усвоил теорию, что Русь становится центром православного христианства, и соответствующая терминология насытила ткань повествования. Поэтому для Митрофана «православное христианство» и «Русская земля» — неразделимые понятия (О(25)), великий князь Дмитрий Иванович выступает со «всеми православными христианами» (О(25)); Владимирская церковь златоверхая теперь определяется как «вселенская» (О(25), У(л. 238 об.)); Дмитрий Иванович молится у гробов «православных князей, прародителей своих» и обращается к ним: «истиннии хранители … православным вры» (О(32)). О чудотворной иконе Владимирской Богоматери сообщается — «юже Лука евангелистъ, жывъ сый, написа» (О(32), У(л. 360)), и прослеженная в Главе II эволюция текста Повести о Темир–Аксаке подтверждает, что «Сказание о Мамаевом побоище» написано в любом случае не ранее 80–х годов XV века, когда утвердилось понимание «вселенской» значимости главной Русской святыни.