Очерки по русской семантике
Шрифт:
В примерах этой группы (а их легко было бы умножить) обращает на себя внимание характерное и типичное для восприятия, осознания и описания процесса и результатов слоговой сегментации слова использование звуковых ассоциаций и ассоциаций с «звукопроизводящими» действиями. Это, конечно, не случайно.
Отметим прежде всего, что такого рода действия в соответствующем – синкопированном – ритме нередко сопровождают слогоделение, подкрепляя его и усиливая его воздействие. Ср.: «– И ты в это верил? – Тихомиров смешался. – Верил? – повторил Лопатин. И, звякая ложечкой о блюдце, такт отбивая: – Не верил!..» (Ю. Давыдов. Глухая пора листопада, 2, I, 3); «– А ты думал, что тебе это спустят? Нет, брат, не – спу – стят! – выбил он каждый слог, ударяя ребром ладони по столу…» (В. Иванов. Были годы). [215]
215
То
И такие же действия (собственные действия субъекта речи и действия во внешнем мире) и вызываемые ими в определенном ритме звуки (звук шагов, удары молота и колокола, стук колес, цокот копыт и т. п.) могут стать внешним импульсом, запускающим внутренний – подсознательный – механизм слогоделения, или добавочным синтагматическим кодом, перестраивающим внутреннее сообщение в автокоммуникации (см. об этой последней в работе [Лотман 1973: 232–235]). Ср.: «…сосед по купе опустил окно, и стук колес стал отдаваться в ушах. “Ты – ку – да? Ты – ку – да?” – выскакивало из-под колес… “По-го-ди, по-го-ди!..”» (Д. Кузовлев. Не поле перейти…); «“Сейчас они сидят и курят, – повторяю про себя… – Ку – рят. Ку – рят. Ку – рят…” – под каждый слог я переставляю ноги и не замечаю ничего вокруг себя…» (С. Крутилин. Окружение); «Я шел и думал, что дело мое – труба, и в такт шагам во мне звучала эта тру – ба… тру – ба… тру – ба…, незаметно превратившаяся в какую-то ба – тру… ба – тру… ба – тру… такую же нелепую и бессмысленную, как и то, что произошло…» (В. Рындин. Солнце сквозь тучи).
Последний пример заслуживает специального внимания, поскольку позволяет понять важную особенность слогоделения – его балансирующую на грани двойственность по отношению к смыслу.
С одной стороны, единство смысла целого, преодолевающее «рассыпанность» этого целого на бессмысленные части-слоги и ставящее эту «бессмысленность» себе на службу: слогоделение – поскольку оно выдвигает на передний план, обнажает и делает ощутимой звуковую материю слова, – заставляет обостренно воспринимать его значение и смысл (см. об этом специально ниже, а также в работе [Шмелев 1967: 202, примеч. ]).
С другой стороны, бессмысленность слогов, которая при определенных условиях опустошает заданный смысл целого, делая его объектом экспрессивного переживания и/или открывая его для иных смыслов:
а) Вслушивание в слово и сосредоточение внимания на его звуковой стороне: «– Я хотел извиниться, я не смог приехать тогда вечером. На стройке была авария. – А-ва-ри-я! – медленно сказала она, как бы слушая, как звучит это слово» (Л. Лондон. Быть инженером, 9); «– Да, – сказал я. – Красный. – Кра – сный, – медленно повторил он, прислушиваясь к звучанию этого слова…» (А. Тарков. Как я был камбузником); «– Кстати, – вдруг точно вспомнила она, – какое у вас славное имя – Георгий. Гораздо лучше, чем Юрий… Ге – ор – гий! – протянула она медленно, будто вслушиваясь в звуки этого слова…» (А. И. Куприн. Поединок).
б) Экспрессивное переживание и оценка: «…она зовет меня ужинать. У – жи – нать. Слово-то какое нелепое – у-жи-нать…» (З. Юрьев. Быстрые сны); «– Люди-то видят. – Люди, люди…, – откликнулся Рыжов хмуро. – Люди! Слово-то какое смешное, если подумать, – лю-ди!.. И что это такое за слово – лю – ди?! Вот послушай-ка – лю – ди. Смешно…» (Г. Семенов. Дней череда); «Каждый прячется за спины других, никто не хочет ответственности. “Я за это не отвечаю!”, “Это не я курирую!.. “Словечко-то каково!.. Ку – ри – ру – ю…» (В. Белов. Все впереди).
в) Попытка нового осмысления: «[Троеруков] Я учу владеть голосами… го – ло – со – вать… Голос совести… Совать голое слово!..» (М. Горький. Сомов и другие); «Как она обо мне сказала? – Жених. …Же– них? Я – же – них? Ерунда какая-то! Я жених… Но я же не их….» (В. Ковалевский. Мать и сын).
Те же закономерности действуют и в тех многочисленных случаях, когда объектом экспрессивно-эмоционального переживания, оценки и осмысляющего осознания является «чужое», новое – с неизвестным значением – слово или лишенное значения слово своего языка: «– Ла-би-ринт! – какое интересное слово. Откуда он взял его? Ла – би – ринт….» (Б. Костюковский. Нить Ариадны); «Он невольно подумал: “Вот отчего все последние эти дни… твердилось мне без всякого смысла: Гель – син– форс, Гель – син – форс.”» (А.
Во всех подобных случаях слогоделение, расчленяя целое на части и тем самым укрупняя их, выдвигает звуковую материю в фокус сознания лишь как опору, с помощью которой оно пробивается к экспрессивному или смысловому содержанию слова. Однако сознание при слогоделении может быть направлено и непосредственно на звуковую форму слова, если она – по объективным или субъективным причинам – представляет затруднения для овладения ею. Здесь нужно различать две типичных ситуации:
а) Слогоделение вызывается внутренним импульсом и имеет целью предотвратить возможную (или – в порядке самокоррекции – исправить допущенную) ошибку в воспроизведении «трудного» – фонетически трудного! – слова субъектом речи: «– Девки знаешь какие! И держат себя в порядке. Не то что эти вон, из… как его… из про-фи-ла-кто-ри-я. И не выговорить! Тьфу!..» (В. Солоухин. Мокрый снег); «Мне мой доктор прописал от бессонницы… новое средство… Как его?… Хло – ра – лоз….» (В. Вересаев. Записки врача); «-…а к этому старому черту и дорогу позабудь. Разве только для того, чтобы хлеб у него резкви… тьфу!… ре-кви-зи-ро-вать…» (Н. Жернаков. Краснотал, I, 2); «– Ты город Се-кеш-фе-хер-вар помнишь? – спросил Панасюк и засмеялся, что впервые, хоть и по складам, но все-таки справился с этим трудным словом» (В. Хомченко. Иван Панасюк); «– а лечение я проходил…, – Гурьян растянул по складам, чтобы не ошибиться, – в Э-пер-не… В английском госпитале…» (М. Горбунов. Белые птицы вдали).
То же в русской речи тех, для кого русский язык не является родным: «– Будете делать… как это у вас по-русски называется… я-еч-ни-ца? Так?…» (Г. Светлов. Операция «С юбилеем, господа»); «Узнав, что я русский, из Москвы, парикмахер допытывался, кто я по профессии… Наконец, я решил признаться, что я писатель и даже поэт. – О! Поэт! – воскликнул парикмахер обрадованно. – Ев-ту-шен-ко!..» (В. Солоухин. Камешки на ладони); «…Но как сказать по-русски “добрый день”?… Лучше сказать “здравствуйте” – это подходит ко всем временам суток. “Здравствуйте” – очень хорошо, но как трудно это произнести!… – Здрав – ствуй – те, – сказал Ласло и поклонился…» (В. Росляков. Последняя война, 5).
То же в ситуации слогового чтения: «-…пробрался в каменоломни, как их?… “Ад-жи-му-шкай-ски-е”, – еще раз по слогам прочитала Елена, чтобы запомнить, чтобы не спотыкаться, произнося это слово, чтобы отныне и навсегда говорить его так же свободно, легко и привычно, как “хлеб”, “дочь”, “работа”…» (И. Малыгина. Четверо суток и вся жизнь). [216]
216
Отсюда – на базе обычного терминологического значения выражения читать по слогам (по складам) – не отмечаемое словарями оценочно-характеризующее значение ‘читать плохо, с трудом’.
б) Слогоделение вызывается внешним импульсом и имеет целью предупредить возможную ошибку в восприятии и/или воспроизведении «трудного» слова собеседником:«– Посмотрите, пане, – сказал Дризнер, – вон там в углу сидит невеста… Подойдите и скажите ей: “Мазельтоф”. – Как? – Ма – зель – тоф…» (А. И. Куприн. Свадьба); «– Как… того… ваше лекарство называется? У вас не по-нашенски написано… – О, ежели угодно, то поясню: “дигиталис”… Запомните – ди-ги-та-лис….» (А. Чапыгин. Наследники); «Пойди в областную библиотеку, попроси энциклопедию. Запомнишь? Эн-ци-кло-пе-ди-ю…» (В. Солоухин. Счастливый колос); «– Как называется эта трубка, в которую вы все время глядите? – Теодолит. – Как, как? – Те-о-до-лит. – Слово какое трудное….» (О. Осадчий. Шум сосновый, еловый, осиновый).