Очерки японской литературы
Шрифт:
Повесть «Пепел» замечательна тем, что в ней впервые обнаруживается «крестьянский уклон» автора, чем далее, тем более крепнущий.
В 1901 году выходит новый роман Токутомп «Воспоминания» («Омоидэ-но кп»), почти автобиографический по своему материалу. Автор сам об этом говорит: «Каждый писатель,— если он замечается обществом и приобретает благодаря этому уверенность в себе, непременно рассказывает о себе. Я не представляю исключения из этого правила. Я написал эти «Воспоминания» для того, чтобы рассказать о некоем самом себе».
Герой романа — Кикути Синтаро и есть этот «некий он сам». Оставшись одиннадцати лет после смерти отца один с матерью без всяких средств, он принужден уехать из родного селения на остров Кюсю и переехать в дом тетки в Кумамото. Здесь начинается его учение. Сначала он учится «китайской грамоте» («камбун») у старого начетчика, затем в новой школе, где попадает под влияние молодого учителя Комап Тэцутаро, образованного, передовых убеждений, со стремлением к общественной деятельности. Однако Комаи уезжает к себе на родину на остров Сикоку. Пылкий Синтаро тайком, не сказавшись даже матери, пускается в путь за ним. По дороге он едва не замерзает и еле живой попадает в дом некоего Ниспути, где находит себе приют. Случайно он встречается здесь с английским миссионером Брауном п попадает под его влияние. Ему удается затем уехать в Кобэ и поступить там в колледж, где он усердно занимается. Из Кобэ он переезжает в Токио, с тем чтобы поступить в университет, п, так как средств у него нет, он зарабатывает себе на жизнь распространением газеты «Хэймин симбун». В те годы — это наиболее радикальная газета, в которой участвуют все нарождающиеся тогда революционные элементы во главе с казненным впоследствии Котоку. В рядах этих революционеров он встречает своего прежнего учителя Комаи и поселяется у него. Однако Коман попадает под действие закона против революционеров и уезжает из Японии. Синтаро кончает университет и скоро женится. В дальнейшем он едет обратно, на родной Кюсю, и здесь соприкасается со старым знакомым Синго, ставшим горнопромышленником. Под влиянием Синтаро этот промышленник начинает заниматься «рабочим вопросом» ц изучает проблему «регулирования отношений труда и капитала».
Появление этого романа означало, что автор его от семейных проблем, от тем японской деревни стал переходить к большим вопросам идеологии и морали. В романе затрагиваются все жгучие проблемы тех лет: европейские идеи и конфуцианство; политический радикализм, христианская мораль и принцип паживы. Все эти вопросы исключительно сильно волновали молодежь того времени, и глазами молодежи они в «Воспоминаниях» Токутоми и показаны. Кроме того, обстановка «Хэймин симбун», в которую попадает герой, заставляет автора хоть и весьма примитивно, но все же коснуться и рабочего вопроса.
После такой подготовки автор переходит уже к ярко обличительному политическому роману, каким, по существу, является описанный выше «Куросио».
Радикализм Токутоми ссорит его с братом и всей группой «Минъюся». В 1902 году происходит разрыв. Радикал, социальный реформатор и моралист Токутоми Рока порывает со все более и более скатывающимися в консерватизм недавними демократами. Уже раньше перешедший в христианство, он в 1906 году предпринимает паломничество в Палестину, а на обратном пути посещает то место, которое для него является вторым Иерусалимом,— Ясную Поляну. Происходит встреча с Толстым, прошедшая, по-видимому, почти бесследно для русского писателя и перевернувшая жизнь японского.
В 1907 году Токутоми бросает город и городской образ жизни, приобретает себе крошечный кусочек земли, поселяется в утлой хижине — все это неподалеку от Токио, в Касуя, около деревни Титосэ. И начинает жить на том, что для него становится единственно священным: на земле; начинает жить трудом только своих рук, и притом таким трудом, который для пего теперь представляется единственно священным и достойным человека,— трудом земледельца. Радикальный политик, писатель-обличитель превращается в «мужика» — «отшельника из Касуя», отрицающего город, городскую культуру, фабрики, заводы, политику, государство и признающего только одно — крестьянскую жизнь и крестьянский труд, труд собственных рук, как жизнь и деятельность наиболее близкие к матери- земле и к богу. По-видимому, условия аграрной страны, наличие огромной значимости аграрного вопроса, острое противоречие между городом и деревней в Японии дали свой собственный тип Толстого.
Семейный роман, начало которому положил Токутоми своим «Хототогису», очень скоро сделался чрезвычайно популярным жанром японской литературы. Больше элементов быта и нравов, меньше сентиментальности в другом популярном произведении этого жанра — романе Кйкути 10x6 «Свое преступление» («Опо-га цуми», 1899). Героиня этого романа Тамаки — дочь одного богатого провинциала. Отец отвозит ее в Токио, помещает в школу, и здесь ее обольщает один студент медицины, от которого у нее рождается сын Таматарб. Обольститель бросает ее, женясь на другой, ребенка же отправляет в деревню. Она возвращается к отцу и здесь через некоторое время знакомится с одним аристократом, за которого и выходит замуж. У них рождается сын Масахиро. Героиня была бы счастлива, если бы не отравляющее ее жизнь воспоминание о грехе юности. Однажды во время путешествия ее сын заболевает, призывается доктор, известный профессор медицины, который оказывается бывшим студептом-меднком, героем ее неудачного девичьего романа. Тот, узнав ее, прилагает все свои усилия и вырывает мальчика из рук смерти. Она под влиянием всех этих переживаний чувствует себя так плохо, что принуждена ехать в деревню на берег моря лечиться. Здесь ее сын сближается с одним деревенским мальчиком, и они становятся неразлучными друзьями. Конечно, этот деревенский мальчик — первый, незаконный сын героини. На беду, во время купанья оба они гибнут.
Она, окончательно сраженная горем, открывает мужу все. Тот расходится с нею и уезжает. Отец, узнав о всем происходящем, кончает самоубийством. Героиня решает уйти в новую жизнь п поступает сестрой в госпиталь на Формозе. Там она получает неожиданное известие: ее муж, уехавший в заграничное путешествие, по дороге заболел и лежит больной в Сайгоне. Она едет к нему, супруги примиряются, и для них снова начинаются счастливые дин.
X
Все эти лихорадочные поиски жанров, бросание из стороны в сторону—от идейной повести к психологическому роману, от социальной беллетристики к семейному роману, различные изгибы в каждом из этих течении,— говорили об одном: о том, что японская литература выходит на какую-то большую дорогу, направляется к каким-то новым берегам. При этом сильнее и сильнее ощущаемая недостаточность прежних средств литературного выражения, особенно отчетливо проявившаяся при попытках создать литературу, посвященную проблемам политики, свидетельствовала о том, что эти новые берега будут уже иными. Становилось все яснее, что настоящий общественно-значимый художественно полноценный роман можно создать только на основе творческого метода реализма. Наступала эра «натурализма», под каким названием она идет в Японии, вернее же — эра подлинно реалистического романа, этого высшего достижения японской буржуазной литературы.
Обращение к «натурализму» (как будем, следуя японской традиции, называть этот период) было мотивировано всей жизнью Японии на грани двух столетий. В центре этой жизни стоит русско-японская война, этот новый поворотный пункт в судьбах японской буржуазии. Прошла полоса первого воодушевления, вызванного военными победами. Крупная буржуазия, с одной стороны, занялась расширением своих позиций вовне (в Корее и в Китае), с другой — расширением своих завоеваний внутри. Это движение соединилось с более широким появлением па политической арене кругов средней и мелкой буржуазии. Капиталистическая верхушка превращалась все более и более в реакционный лагерь, сращиваясь на бюрократических верхах с старой классовой аристократией. В силу этого все сильной разгоралась Новая внутренняя борьба в недрах самой буржуазии, усиливалось демократическое движение. На этой почве юношеской восторженности или упадка духа сентиментальным переживаниям уже не было места. Индивидуалистическая струя явно ослабевала. Для крупной буржуазии на очереди стояли уже совершенно прозаические вопросы борьбы за внешние рынки, за доступ к государственному аппарату. Для успешности этой борьбы требовался трезвый расчет, хладнокровный анализ обстановки, строгий учет фактов. С другой стороны, для мелкой буржуазии с чрезвычайной остротой встал вопрос о собственном существовании. Буржуазно-помещичья верхушка, начавшая русско-японскую войну, укрепляла свои позиции, принося в жертву интересы не только крестьянства и пролетариата, но и мелкой буржуазии. Все это заставило и японскую мелкобуржуазную интеллигенцию смотреть на мир глазами трезвого наблюдателя, отлично сознававшего, что в этом мире очень много горького для него. В связи с этим получил широкое развитие «исследовательский дух», сопровождавшийся небывалым расцветом японской науки, с невероятной быстротой и умением пересаживавшей на родную почву все великие завоевания европейского XIX века. Позитивизм этой европейской науки неуклонно и последовательно делал свое дело, понемногу трансформируя все мировоззрение японцев, заставляя их смотреть иначе на все явления окружающей действительности. Таким путем и японская литература пришла к творческому методу реализма.
Совершенно понятно, почему эта новая полоса фигурирует у японцев под именем натурализма. Дело только в том, что новому направлению был пришит ярлык, взятый из современной тому поколению европейской литературной жизни. Не следует забывать, что почти все в Японии если не рождалось, то ускорялось, оформлялось, конкретизировалось под влиянием Запада. Так было и здесь; последние годы XIX века и первые XX принесли в Японию из Европы Флобера, Бальзака, Мопассана, Золя, Ибсена, Гауптмана, Тургенева, Чехова, Достоевского, Толстого. И не удивительно, что для японцев, не прошедших сложный путь европейской литературы, не посвященных в ее внутреннюю жизнь, Золя и Тургенев стояли на одной доске. И у того и у другого они видели лишь в большей или меньшей степени одно и то же: доподлинное изображение жизни, показ ее конкретного содержания в связи со значительностью самой проблемы. И так как их ознакомление со всем этим совпало с отзвуками недавнего столь шумного расцвета в Европе натурализма, то и все, что они сами стали создавать под этим смешанным и разнообразным влиянием, пошло под флагом натурализма. Внутренние факторы собственного роста, влияние европейской позитивной науки и непосредственное воздействие европейской натуралистической школы создали в Японии слывущую под именем «натуралистической», а на деле классическую реалистическую литературу эпохи расцвета буржуазии и начала ее упадка.