Очертя голову
Шрифт:
Крик. Сумасшедшее вращение. Руки вцепились в сиденье. Перед глазами все плывет…
Я слишком устал, чтобы отгонять воспоминание. Мне семь. До сих пор помню множество подробностей, вроде запаха вишневой жвачки, холодного сиденья и криков моих друзей — все голоса разной высоты, напуганный, сбивающийся с нот хор. И столько всего ушло. Не то чтобы забылось, скорее, изгнано из мозга. Может быть, потому, что это все случилось не на ярмарке
Мама никогда об этом не говорила, я тоже. Мне всегда казалось, что память об этой поездке лучше не тревожить. Проблема в том, что такие путешествия любят напоминать о себе, и тогда приходится проделывать их снова, снова и снова.
Я сжимал пальцами виски, пока голова не перестала кружиться. Потом взял карту, список имен и брошюрку и выбросил в мусор. Я перевернул брошюрку, чтобы не встречаться взглядом с голубым львом. Билеты я отодвинул вглубь стола: выкинуть их было все-таки нельзя, но как же хотелось, чтобы они исчезли!
Я пошел на кухню. Мама как раз зашла в дом:
— Ты посмотрел, что Карл дал тебе?
— Мам, я устал. Давай обсудим это утром.
Я порылся в холодильнике и нашел пакеты из ресторана, где Карл сделал предложение. «Сычуаньская империя Ван Фу», самый дорогой китайский ресторан в городе. По крайней мере, он знает толк в еде.
Мама прислонилась к стене:
— Ну почему Квин так себя ведет? Как будто мне нельзя хотя бы немножко побыть счастливой!
Я не хотел об этом говорить:
— Не все должно быть так, как ты хочешь.
— Так, как хочет он, тем более!
Я взял пакеты с едой и вместо того, чтобы сбежать в свою чистую комнату, отправился в свинарник Квина. Там, по крайней мере, бардак был на виду и ничем не прикрывался.
Я толкнул дверь в его комнату. Мне в лицо полетел дротик для дартса. Я отбил его пакетом, и острие вонзилось в горящий «Гинденбург» на постере «Led Zeppelin» — раньше он принадлежал маме, а потом ретро вошло в моду и брат забрал его себе.
— Летел точно в яблочко, — протянул он. Я взглянул на висящую на двери доску для дартса:
— Вряд ли. Даже в мишень бы не попал.
Брат только отмахнулся и переключился на симулятор полета в своем компьютере. Типичный Квин: мечет дротики, одновременно играя в компьютер, под музыку, от которой трясется весь дом. Я убавил звук на несколько сотен децибел, чтобы слышать свои мысли, а брат воткнул самолет в кукурузное поле.
— Разве цель не в том, чтобы посадить его?
— Да ну, это скучно. — Квин вышел из игры и плюхнулся на кровать. Я сел на стул и протянул ему один из пакетов:
— Держи вот, набей пузо. Мама с Карлом ели китайские блюда.
— Отлично! Они пяти минут не помолвлены, а мы уже питаемся его объедками. — Квин порылся на столе, нашел вилку с присохшим кетчупом и принялся за еду.
Я взглянул на бриллиантовую сережку у него в ухе:
— Выглядит лучше, чем спутник.
Он посмотрел на меня так, как будто услышал оскорбление:
— Ты сам подарил мне спутник.
— Да, но тогда это был брелок для ключей.
Брат вернулся к еде. Лапша свисала у него изо рта, как клубок червей, и он втягивал ее внутрь.
— Попомни мои слова, — сказал Квин, — этот парень сделает ноги, и больше мы о нем ничего не услышим. Как и все остальные.
Я отвернулся. Он мог ничего не говорить, я знал, что он думает: «Как папа».
Мне захотелось дотронуться до Квина, но я не смог. Это напомнило мне кое-что, о чем я когда-то читал. Сейчас ученые считают, что в мире не три измерения, а девять, но остальные шесть настолько замкнуты сами на себя, что мы их не чувствуем. Может быть, это объясняло, почему я никак не мог коснуться брата: хотя он сидел всего в нескольких футах, казалось, мы бесконечно далеки друг от друга. Когда папа ушел от нас, в пространстве появилась дыра, породившая множество новых измерений.
— Да ладно тебе, может быть, он продержится подольше. И, возможно, все будет не так плохо.
— Тебе легко говорить, ты-то свалишь в Колумбию.
Кожа у меня на затылке натянулась:
— Я не говорил, что поеду.
Квин рассмеялся с полным ртом лапши:
— Ага, как же. Возьмешь да и откажешься от стипендии Лиги плюща. — Я не ответил. — Стой-ка, ты не шутишь!
Я зашагал по комнате, раскидывая ногами мусор на полу:
— Стипендии на все не хватит. Знаешь, как в Нью-Йорке дорого?
— Остался месяц, и ты вдруг решил передумать?
— Я включил здравый смысл. Ты даже не знаешь, что это такое.
Брат отложил вилку:
— Струсил, да?
— Для всех будет лучше, если я найду подработку и пойду в общественный колледж.
Но Квин на это не купился:
— Ты просто боишься. Я тебе не верю. Ты обклеил всю комнату снимками из стран, куда хочешь попасть, а когда появился реальный шанс немножко пожить, ты вдруг испугался и идешь на попятный.
Он был отчасти прав. Я тоже.
— Если я пойду в колледж, я останусь дома, — напомнил я ему, — и постараюсь поддерживать здесь равновесие. И потом, кто знает, когда некоторым снова понадобится, чтобы их снимали с американских горок.
— Ага, теперь я виноват?
— Ты правда хочешь оказаться нос к носу с новобрачными? Представь себе, как они слетят с катушек.
— Как ты сейчас? — Квин раздавил в кулаке печенье с предсказанием, и на пол посыпались крошки. — Ну и отлично. Мне плевать. Преврати свою жизнь в автокатастрофу. Или, лучше сказать, в автобусную катастрофу?