Очевидец. Никто, кроме нас
Шрифт:
– Тебе надо переехать к Вере Ивановне, пока идет дело, – сказал я.
– Для чего? Ты же ничего мне не говоришь…
И я рассказал ей обо всем, что знал, упуская жуткие подробности вчерашнего вечера – вой пуль, грохот стальной колонны, а так же и то, что Петя Обухов попал в переплет. От пережитого, вероятно, тот беспробудно пил, иначе и быть не могло.
– Так что, думаю, у Веры Ивановны тебе будет лучше, – завершил я свой рассказ.
– Вот оно даже как, – вздохнула мама. – А то смотрю, носишься как угорелый. Выходит, что угрожают и требуют отказаться…
Я согласно качнул
– Так откажись, – сказала матушка. – Свидетелей без тебя хватает. А к Вере я не поеду, потому что, во-первых, у меня здесь работа. Но ты откажись.
Материны слова меня удивили. Я не знал, что сказать.
– Откажись от них. Ради Христа.
– Неужели забыла, кем был для меня Мишка?
Мать замолчала, беззвучно шевеля губами.
– Он меня из-под пуль вытащил, – напомнил я, – жизнью рисковал, а я, получается, должен плюнуть вдогонку.
Звонок телефона остановил препирательства. Я взял трубку и услышал опять тот же голос. Казалось, говорил сам Паша Коньков. Конечно, это был не он лично, а кто-то из ближайшего окружения. Человек пел об изменении моих показаний. По его словам, мне надлежало хотя бы вспомнить, что обвиняемого грозились отвезти в лес, но потом передумали. Короче, в зарослях городских остановились, а потом развернулись.
Наглость звонившего удивляла меня. Но я молчал.
– Ты слышишь меня? – спросил голос.
Я опять промолчал.
– Кстати, как вчера отдохнулось? Если не понял, можем повторить…
– Меня же самого потом на голгофу! – ответил я, уклоняясь от материных рук. Та норовила вырвать у меня трубку. – Неужели не ясно, что погибший был моим другом? Я не могу по-другому…
– Жить захочешь – сможешь, – утверждал голос.
Мысли вихрем кружились у меня в голове.
– Вялов до тебя доберется, – сказал я, – потому что Блоцкий не дремлет.
– Кто?
– Недолго тебе осталось.
Это был очевидный блеф.
– Выходит, я зря старался, – произнес голос, и связь прекратилась.
Матушку трясло как осиновый лист. И ладно бы только это – она принялась пилить меня и вдоль и поперек. И вскоре небо мне стало казаться с овчинку. Будь у меня отец, тот понял бы. Но его никогда не было – тот как уехал когда-то, так и ездил до сих пор где-то, в связи с чем матушка любила говорить: «Собакам сено косит наш папаша».
Как бы то ни было, тряска у матушки всё же прошла, я разобрал кровать, лег и под конец задремал.
Ночью мне снились кошмары. Неизвестный тип в чине полковника принимал меня на службу и говорил, что моей задачей станет сбор колорадского жука – того самого, от которого нет никакого спасения. Потом Волга вышла из берегов и стала затоплять старый город, чего в принципе быть не могло, поскольку старый город стоял высоко над рекой.
Разлепив глаза, я понял, что проснулся в полдевятого. В квартире было пусто, а на столе лежала записка. «Не дури, – значилось в ней. – Подумай о собственной жизни».
Мать не понимала сути дела. Она толкала меня на скамью подсудимых – за отказ от дачи показаний.
Телефонная трубка торчала в своем привычном гнезде, в прихожей. Я взял ее и пошел на кухню. Набрав номер следователя, я стал наезжать на него по поводу
Вялов едва оправдывался и даже обещал, что заставит милицию выставить пост возле моих дверей.
– Я заставлю их усилить контроль! – почему-то кричал следователь. – Они у меня попляшут!
– Но я не об этом, – ослабил я вожжи. – Тут появились сведения: какой-то дурачок продает дом Биатлониста – Орлова вчера сболтнула.
– Орлова? Тёща погибшего?
– Блоцкий собирался ехать в изолятор и узнать подробности. Дом Биатлониста расположен за Майской горой – не так ли?
Вялов молчал.
– Все равно я узнаю, – обещал я. – Хотя бы из любопытства.
– Не играй с огнем, – произнес Вялов.
– О воровском притоне печетесь?
– У него не было притона. Он занимался легальным бизнесом…
– Продажей контрацептивов?
– У него три магазина в нашем районе. В банду он, конечно, входил, но теперь это в прошлом – можешь у Блоцкого спросить, его информация.
– Магазины. Коттедж. А где он раньше жил, до коттеджа? – налегал я.
Вялов торопливо назвал адрес, вероятно, надеясь, что я не запомню. Но я запомнил. В детстве ублюдок жил по улице Девятого мая. Просторные кирпичные дома на двух хозяев тут же всплыли в моем сознании. Перед окнами сплошь палисадники, а позади, за домами – земельные участки: у кого сад, у кого погреб, у кого гараж. Номер дома только бы не забыть.
– Вообще-то мне надо сегодня в психушку, – сказал я. – И адрес его мне не нужен. Я просто хотел сказать, что Паша решил намылиться.
– Как это вдруг?! – удивился Вялов, – Как это он может, когда он под стражей?
Следователь словно впервые на свет появился.
– Стоит мне изменить показания, как завтра его оправдают, – ответил я безразличным тоном.
– Не оправдают, – оживился следователь. – Потому что ты не изменишь показания… И не лезь к нему сам!
– Не буду…
Я положил трубку и понял, что сказал неправду.
Выпустив пар, я слегка позавтракал и поехал в больницу Карамзина, расположенную в громадной низине за Старым городом, возле реки. Дорога в один конец заняла у меня часа полтора. Еще столько же пришлось сидеть в ожидании приема, так что в обратном направлении я возвращался после обеда. Потратив полдня, я теперь знал, что психдиспансер – это старое кирпичное здание времен Карамзина, с решетками на окнах, и что я психически здоров и могу служить в правоохранительных органах.
После этого я думал заехать в УВД и доложить о себе – сказать, что пока еще жив и прохожу обследование. Однако, забравшись в автобус, ехать в управление передумал. В центре пересел на другой автобус и через Волгу направился к себе в район – туда, где жила Людмила с грудным ребенком, туда, где меня, по всей видимости, дожидался теперь Петя Обухов.
Однако Петуха дома опять не оказалось, так что я повернул оглобли на Оренбургскую улицу и вскоре уже был на пятом этаже у Людмилы. Меня вновь почему-то к ней тянуло. Может, потому, что предки у нее жили теперь в «Трех богатырях». Я почему-то думал, что Людмила страдает от одиночества, что ее некому утешить. Козюлин Мишка, казалось, подталкивал меня в спину.