Очевидное-Невероятное
Шрифт:
— Где-то час, — расщедрился одноглазый. — Но я бы на вашем месте не слишком то спешил.
Машина тронулась и каждый вернулся к своему привычному занятию. Через несколько километров встали на железнодорожном переезде. Стояли уже несколько минут, а поезд всё не шёл и не шёл. Семафор нудно мигал предупреждающими огнями и от этого у меня вскоре начало рябить в глазах. Одноглазый, однако, счёл это зрелище не только забавным, но и практичным.
— Левый, правый. Левый, правый, — повторял он вслед за сменяющими друг друга красными кружками.
— Когда я вижу проходящий поезд, — сказал я, почувствовав, что одноглазый вполне
— В детстве я был слишком любопытным пацаном, — казённо, будто делал доклад, сказал одноглазый. — Левый, правый… Левый, правый… Никому не верил на слово, всё хотел увидеть своими глазами и потрогать своими руками. Каждый раз, делая мне очередную примочку и или накладывая повязку, родители предупреждали, что ничем хорошим это не кончится. И были правы. Левый, правый… Левый, правый… Кто-то сказал, что если долго смотреть на огонь, увидишь картину происхождения Вселенной. Я пытался раз, другой, третий… Ничего! Может, надо просто поменять угол обзора, подумал я и как-то во время похода, оставшись у костра на ночное дежурство и в сотый раз не достигнув желаемого эффекта, я приблизился к огню настолько, что напрочь спалил себе глаз отскочившей искрой. После этого случая я стараюсь на всё смотреть издалека, при том, что возможности мои, как вы сами понимаете, сократились ровно в два раза!
Я такой человек, что мне нельзя ничего рассказывать. Или показывать. Слишком погружаюсь в сюжет. Например, выходя из кинотеатра, потом долго ещё не могу сообразить, где я и что я. Пока придёшь в себя, отстроишься, а там уж какая-то новая история, и ты снова в ней с потрохами. Так на реальную жизнь ничего и не остаётся. Может, когда моё «Я» говорило обо мне, как о конченном человеке, намекало именно на эту мою дурацкую способность? Или, точнее, изъян?
Так вот и тут — и поезд прошёл, и шлагбаум открыли, и проехали уже достаточное количество пути, а я всё сидел, ослеплённый случайной искрой из костра!
Потом, когда проснулся козлобородый, я, поглядев на его скульптурный профиль, подумал, что он слишком трагически относится к действительности, ведь «трагедия» в переводе с древнегреческого означает ничто иное, как «песнь козла».
Мы уже почти достигли цели, я это чувствовал кожей, как у нас пробило колесо. Собственно, именно это и разбудило козлобородого.
— Не ссать, — успокоил спутников одноглазый. — Пункт назначения на другом берегу, осталось только перейти через мост.
— Я бы мог поменять колесо, — предложил я ребятам. — У вас же есть запаска?
— Замена колеса не предусмотрена регламентом, — доложил козлобородый, забирая сумку из багажника. — Позвоним из лечебки, чтобы прислали техпомощь.
— Откуда? — не понял я.
— Это я не вам, кочумайте!
— Фамилия такая — Кочумайте, — пояснил одноглазый и последовал примеру коллеги. — Литовская. А ещё есть другая, похожая: Забирайте. Так что, забирайте свой чемодан, Багратион Наполеонович, и трусцой по сопкам. Представьте, что мимо вас промчался ваш любимый поезд.
Вот ведь как странно, правда? Как только речь заходит о психушке, каждый раз неизменно возникают образы Наполеона, Ленина и Петра Первого! Один и тот же традиционный набор. О чём это говорит? Знаете, у меня сестра в детстве рисовала дом в виде
Через пять минут неспешного хода мы вышли к берегу реки, видимо, той самой, которая давеча так сильно напугала меня. На берегу, у каменного основания деревянного моста располагалась, собранная из полусгнивших щитов, будка с пустым флагштоком — пристанище то ли лодочника, то ли паромщика, то ли перевозчика душ. Небритый, худой старик в тельняшке с эполетом, галифе и шапке-ушанке, вышедший нам навстречу, свидетельствовал скорее в пользу третьего варианта. Немного смущал огромный армейский барабан, висевший на ремне через плечо и неизбежно наводящий на мысль об «отставной козы барабанщике». Однако, в целом, образ перевозчика выглядел довольно убедительно и радовал глаз своим природным естеством, как, например, та же река, будка или мост. При ходьбе старик заметно подпрыгивал, демонстрируя тем самым, крайнюю, максимально лютую степень похмелья.
— Привет небесному воинству! Чет-нечет! — безучастно проклацали стариковы челюсти. — Очередная, стало быть, заблудшая душа?
При этом он даже не посмотрел в мою сторону, видимо, душа настолько заблудилась, что и поиски отменили!
— Здравствуй, Хранитель, — поздоровались проводники по очереди и приняли в свои ладони его дрожащую дружественную длань. — Напоролись на кавалеристский разъезд маршала Муската.
— Вы хотели сказать — Мюрата, — поправил старик. — Он тут всех достал! Этого бывшего трактирщика уже давно пора отправить к праотцам!
— Теперь у нас одна дорога — через твой мост. Пустишь, али как?
Одноглазый расстегнул сумку и вытащил оттуда поллитровку босяцой водки. В том, что это водка, я не сомневался, не смотря на то, что поверх оригинальной этикетки была налеплена другая, корявыми буквами сообщавшая, что в бутылке МАЛАКО.
— Старость — не радость, — пояснил Хранитель больше себе, чем кому-то. Будто извинялся. — Иных напитков организм ужо не приемлет!
«А ребята то тупые, — подумал я о сопровождающих. — Людей лечат, а писать грамотно не научились!»
— Ну, так что, Хранитель ценностей, — напомнило о себе «небесное воинство», — пустишь на мост?
— Ничего не выйдет, чет-нечет! — Челюсти старика, казалось, двигались сами по себе, безотносительно воли их носителя. — Французское ядро угодило прямо в центральную опору, прореха в три метра. Перепрыгнете?
— Вот чёрт!
Козлобородый спустился вниз по берегу метров на пятьдесят, за это время старик в один глоток наполовину осушил бутылку и удовлетворённо хрюкнул:
— Парное!
— Ну, — крикнул одноглазый. — Что там?
— Ничего хорошего! — Отозвался козлобородый и скрестил руки над головой. — Придётся огибать по суше!
— Лодка есть, старик? — Одноглазый помог обмякшему от молока, Стрельцу опустится на лежащее тут же бревно. — Должна быть, ты ж перевозчик, мать твою, или кто?
Старику заметно полегчало. Дыханье его стабилизировалось, челюсти обрели необходимую координацию. Это значило, что всё сказанное им с этой минуты согласовано с его сердцем и умом! Об этом также говорил и тот факт, что Хранитель с сознанием дела водрузил на переносицу оправу с притороченными на изоленту душками. Стёкол в оправе, естественно, не было.