Очевидное убийство

Колчак Елена

— Вячеслав Платонович, скажите мне — не как адвокат, как адвокат вы обязаны быть убеждены в невиновности подзащитного — просто как человек. Вы сами верите, что Дина не убивала?

Вячеслав Платонович внимательно посмотрел на меня и очень серьезно ответил:

— Да, — он помолчал и очень мягко пояснил. — Понимаете, Рита, я очень хорошо знаю Валю. Дину, конечно, я знаю не так близко, но она росла на моих глазах…

— И вы, следом за Валентиной Николаевной, — абсолютно невежливо перебила его я, просто сыта была по горло этими «туманными соображениями», — полагаете, что «она этого сделать не могла».

— Не совсем так, — все так же мягко возразил Вячеслав Платонович. —

Я почти тридцать лет работаю адвокатом, поэтому знаю — убить может любой человек. В зависимости от сложившейся ситуации. Но некоторые вещи не меняются. Я имею в виду особенности склада личности. Дина умная девочка, а умный человек не может в одночасье поглупеть. Тем более что история тянулась достаточно долго. Валя… Она мать, она, конечно, ничего такого не предполагала. Но я-то видел, что у Дины кто-то появился и… Мне, знаете, трудно это сформулировать… В общем, мне казалось, что Дина попала в какую-то зависимость и пытается из нее выбраться. Каюсь, я даже заподозрил наркотики. Было такое. Потом понял, что дело не в этом. Я видел как-то ее с этим, с Челышовым. И… Ей-богу, лучше бы это были наркотики. Грех так говорить, но, положа руку на сердце, так я в тот момент и подумал. Когда увидел, как она на него смотрит.

— Я, наверное, не понимаю. Ведь в таком случае у Дины был о-оч-чень основательный мотив.

— Да-да, конечно. Извините, я отвлекся несколько. Видимо, вы уже предполагали что-то подобное. Но в сущности, как бы она ни относилась к Челышову, как бы ни пыталась от него освободиться… Я ведь не утверждаю, что Дина не могла убить. Каждый может. Но сама ситуация… если хотите, сама структура этого убийства… Это совершенно противоестественно. Невероятно. Во-первых, я не могу поверить, что Дина способна впасть в состояние аффекта. Чего-чего, а уж трезвости в помыслах и поступках ей всегда было не занимать. Даже в пятилетнем возрасте. И… может, это прозвучит, как противоречие с предыдущим, она всегда была немного…

— Не от мира сего?

— Что-то в этом роде, — милостиво согласился господин адвокат. — Еще точнее «вещь в себе». Видите ли, я полагаю, что, если бы она убила… Хотя нож и она — совершенно несовместимы. Но об этом чуть позже. Даже если бы все сложилось именно так. Она вообще не стала бы выходить из квартиры, я думаю. И уж тем более не стала бы так странно молчать перед следователем.

— У нее что, атрофирован инстинкт самосохранения?

— Он не атрофирован, он развился в довольно странной форме. Валя не очень активно занималась дочерью, и знаете, мне кажется, что это лучший вариант воспитания. Дине не мешали расти, как ей хочется. А в результате… Это трудно объяснить, но меня действительно больше всего настораживает именно ее молчание. Она могла бы отказаться объяснять, почему. Но никогда не попыталась бы скрыть сам факт, само событие. Дина — очень гордая девочка. Очень. Ее, насколько я ее знаю, ни на волос не волнует ни мнение окружающих, тем более таких далеких для нее людей, как, например, следователь, ни последствия, которые это может повлечь с точки зрения закона. Нет, я неправильно выразился. Вряд ли можно сказать, что ее это не волнует. Но она этого не боится.

— А хоть чего-то она боится?

— Мне кажется, единственное, чего она боится — это обидеть кого-нибудь, сделать больно. Она ведь сама очень остро чувствует, про таких говорят «человек без кожи».

— И при этом ее не волнует мнение окружающих? Как-то не очень вяжется.

— Мне трудно это объяснить, но поверьте, это на самом деле так.

— Вячеслав Платонович, а убить «человек без кожи» способен?

— Ради чьего-то спасения — наверное, да.

—

А солгать?

— Тем более. Если это убережет близкого — или даже не очень близкого — человека от боли. Святая ложь. Дина, с одной стороны, вся в себе, с другой… наверное, точнее всего будет — самоотверженная. Странно, да? Мне иногда думается, что ее любимой героиней должна быть леди Годива.

Я, конечно, мало знаю адвокатов, но этот был какой-то странный. Еще чуть-чуть и он, пожалуй, прослезился бы. Не хочу сказать ничего плохого, меня и саму восхищает поступок леди Годивы — но принимать так близко к сердцу историю, случившуюся не то восемь, не то десять веков назад, воля ваша, странно. А еще говорят, для адвокатов нет ничего святого.

— А что Дина вообще читала?

— Стихи, исторические романы, фэнтэзи.

— С толкиенистами не зналась? Знаете, ролевые игры, мечи, плащи и все такое.

— Насколько мне известно, нет.

— Понятно. Вячеслав Платонович, почему вы сказали, что Дина и нож несовместимы?

Мой собеседник как будто воспрял духом:

— Она совершенно не переносит вида крови. Бледнеет, зеленеет, может и сознание потерять. У нее вообще часто голова кружится, давление пониженное. А при виде крови ей совсем плохо становится. Ей, помню, лет двенадцать, кажется, было, Валя ее к домашнему хозяйству приучала. Котлеты она, что ли, тогда затеяла? Не помню точно. Давай, говорит, устанавливай мясорубку, доставай мясо из холодильника… Дина ей — мама, я не могу. И чуть не плачет. Валя рассердилась — что еще за капризы. Ставь мясорубку, говорит. Мясо сама достала, обернулась — а Дина уже на полу. Так и сползла по стеночке. Валя больше и не настаивала, сама перепугалась. Хотя вообще-то Диночка очень хорошо готовит. Только не мясо. Крови видеть не может, это точно.

— Странное свойство для особы женского пола, — прокомментировала я.

Вы не поверите — «адвокат с тридцатилетним стажем» смутился и заалел, как выпускница Смольного, впервые в жизни услышавшая неприличное слово. Я мысленно восхитилась и продолжила свои бестактные вопросы:

— Мать она любит?

— Да. Очень. Все сделает, только не дай Бог Вале лишнее огорчение доставить.

— То есть ради того, чтобы уберечь мать, Дина могла бы сделать что угодно?

— Но не убивать же! — возмутился Вячеслав Платонович. — Несколько странный способ, вы не находите?

— Ну… разные обстоятельства бывают. Хотя я-то, собственно, о другом. Пытаюсь понять, почему бы Дина могла молчать…

— Пожалуй, — он покачал головой. — Чтобы сберечь покой матери, она могла бы промолчать и всю жизнь. Но я не понимаю, как это может относиться к убийству. Не Валя же его?

Честно говоря, я и сама не понимала. Теоретически все эти разрозненные факты и соображения были просто камешками, кусочками, из которых потом — если набрать их достаточно много — должна сложиться какая-то картинка. Но пока… То ли камешков маловато, то ли смотрю я на них не с той стороны или не под тем углом — кучка никак не связанных между собой фрагментов. Рассыпается все.

Исключительно для очистки совести я задала последний вопрос:

— А с отчимом у нее какие были отношения?

— Прохладные.

— Ревновала мать к большой любви?

— Любовь… Да… — непонятно ответил Вячеслав Платонович. — Ревновала? Нет, не думаю. По-моему, он Дине просто не нравился.

Странно. Такой весь воплощенное благородство, герой девичьих грез… Дина — девушка романтическая. И вдруг — «не нравился».

15. М. Тэтчер. Маленькая хозяйка большого дома.

Звонить пришлось так долго, что я было решила — никого нет. Ну же, ведь договаривались!