Очевидное убийство
Шрифт:
Самые авторитетные источники утверждают — а жизнь их подтверждает — что завязавший алкоголик не может выпить уже ни капли, иначе сорвется. Но нет правил без исключений. Видимо, талант и впрямь сам себе устанавливает законы — и не только в искусстве, но и в обыденной жизни. Трезвость Николя ничуть не отдавала фанатизмом. За пятичасовую прогулку он с удовольствием употребил литр пива, причем стремления «продолжить и углубить» отнюдь не замечалось. К слову, я за тот же исторический период употребила тоже литр, а Боб и вовсе полтора.
Зато веселились от души. Вплоть до взятия интервью у постового, который, кстати, совсем не возражал, а на мое и Николя удостоверения «ПРЕССА» глянул вполглаза, для галочки. Зато двадцать минут жаловался в мой диктофон на тяготы милицейской службы и дурость начальства — только попросил не называть фамилии. Потом на нашем пути откуда ни возьмись оказался пруд, в котором я утопила босоножку. То есть не то чтобы совсем утопила — пробковая подошва гарантирует обуви некоторую плавучесть. Но было бы совсем замечательно, если бы обувь еще и микродвигателем оборудовали, чтобы она к берегу подплывала…
Минут десять мы акробатически пытались дотянуться до босоножки какими-то палками, и когда я уже почти согласилась с необходимостью принести жертву местной ундине, Боб вспомнил, вероятно, средневековых рыцарей с их подвигами во славу прекрасных дам, пожертвовал внешним видом (точнее — штанами, поскольку ботинки он все-таки снял) и, храбро булькая зеленой водой, поймал беглянку.
Дальнейшее путешествие… Впрочем, пожалуй, хватит. Когда начинаешь шалить — не думаешь, чем это закончится. Хотя заканчивается всегда одинаково. Небеса постепенно теряют сходство с балахоном астролога, и когда закрываешь, наконец, глаза, они, небеса, напоминают больше железнодорожное белье, бледно-серое, влажное и холодное.
К тому моменту, как зазвонил телефон, мне удалось проспать часа четыре, максимум пять. Даже для одного глаза не совсем достаточно, а их у меня два, и оба спать хотят. Решительно, Госдуме следовало бы принять Закон о запрете таких «пробуждений» — уж очень они нравственность разлагают. Воспитываешь в себе любовь к ближним, воспитываешь, а тут раз, и все насмарку. Когда грубая действительность в лице телефонного звонка громко и беспардонно вторгается в твои прекрасные грезы, хочется сказать в трубку много разных слов, большинство которых для телефонной беседы совершенно не пригодны — хотя бы потому, что противоположная сторона лишена возможности в ответ швырнуть в тебя чем-либо тяжелым.
А может, все наоборот, и телефон в роли будильника — лучший из возможных тренажеров, способствующих воспитанию человеколюбия или хотя бы приличных манер. Обычно через полминуты после каждого «телефонного» пробуждения я преисполняюсь гордости и самоуважения. Ах, какой я молодец, я вновь победила звериные инстинкты и сумела удержаться в рамках общепринятой вежливости! Вы не понимаете, чем тут гордиться? Ну, значит, вы произошли от ангелов — те, насколько я понимаю, вообще не спят.
Некоторые, впрочем, особо наблюдательные, вроде любимого Ильина, опознают мое состояние даже по телефону:
— Разбудил, что ли? Ну извини, с меня выкуп. Чем пожелаешь?
— Ватными затычками! Или из чего там беруши делают? Вот мне полмешка, пожалуйста. Давай говори уже, чего сообщить-то хотел? Вряд ли ты позвонил только ради того, чтобы мой голос послушать, нет?
— Это почему это? Я что, уже и соскучиться не могу? — продолжал издеваться лучший в мире майор.
— Можешь, можешь, — довольно неласково буркнула сонная я. — Но тогда позвонил бы ближе к вечеру. В это время суток в моем голосе теплоты и нежности маловато, нечего слушать.
— Спрячь коготки, киска, никто замуж не возьмет.
— Вот спасибо, утешил. А то я сижу и вся по маковку в панике — того и гляди под венец потащат. Но раз правоохранительные органы считают, что «никто не возьмет», можно жить спокойно.
— Ну? Проснулась?
Какой редиска, а? Все знает. Легонькая пикировка и впрямь быстро переключает из сна в бодрствование. Прелесть именно этого способа в том, что собственных усилий прикладывать не приходится.
— Ага… — я в последний раз сладко потянулась и даже зевнула.
— Слышу, слышу, — отозвался Никита. — И даже верю на слово. Воспринимаешь?
— Угу. Излагай.
— Номерок, помнишь, называла?
— Ну…
— Жаль тебя огорчать, но ошибся твой свидетель. Под упомянутым номером зарегистрирован темно-синий фольксваген. Хозяйка — некая Ольга Кравцова, довольно успешная бизнес-леди. Продукты питания, косметика и еще что-то в этом духе. Небольшая фирмочка, три-четыре торговых точки, никаких конфликтов с законом, никаких контактов с Челышовым. Вообще первый раз эту фамилию слышит. Что скажешь?
— Озадачил. Свидетелю я доверяю. Отсутствие контактов с покойным меня не очень удивляет. Можно ведь и с другой стороны зайти. Хотя нет, тоже вряд ли. Темно-синий фольксваген под белую «пятерку» не замаскируешь. Погоди, — я задумалась. — А если исходить не из номера, а из марки?
— И что ты предлагаешь? Проверять все белые «пятерки» в городе? Ты представляешь, сколько их?
— Не очень, но думаю, что много.
— Несовпадение по одной букве или цифре я проверил — ноль. Нет таких машин.
— Что, совсем ни одной белой «пятерки»? Их же, с несовпадающими по одной цифре номерами должно… — я призадумалась. — что-то около сотни должно получиться, чуть меньше.
— Не напрягайся, голова заболит. Я сразу среди белых «пятерок» искал. Есть, но ничего похожего. Если хочешь, могу тебе списочек представить.
— Хочу. Сбрось заодно и все данные на этот синий фолькс. И на его хозяйку. Что-то тут не так. Не мог мой свидетель ошибиться.
— Он что у тебя — господь Бог?
— Нет. Он из тех, чьими устами истина глаголет.