Очи черные. Легенда преступного мира
Шрифт:
Это был самый забавный вечер в жизни Душечки. Она смеялась от души, когда неуклюжий мужчина демонстрировал платья. Для достоверности она заставила нацепить его и белье, в которое напихала тряпки, дабы создать женские округлости. Проблема была одна — в обуви. Ее туфли были слишком малы, чтобы молодой человек мог держаться вертикально. К счастью, в ее доме нашлись резиновые калоши, в которые не без труда, но все же втиснулись мужские стопы. Чтобы скрыть это досадное недоразумение она раскопала у себя в гардеробе пару платьев в пол. И даже нашлось теплое пальто и пара шляпок, которые оказались очень к лицу высокой «дамочке». Они прощались тепло и грустно.
— Я желаю тебе удачи, — прошептала она, крепко прижавшись к его щуплому телу. За время вынужденного постельного режима он сильно исхудал, и дамский наряд на нем сидел не так уж отвратно.
— Просто кивни или покачай головой, когда я тебя спрошу, — умолял мужчина, сжав ее теплые руки в своих похолодевших от легкой паники ладонях. — Лье жива?
— Думаю, пока жива… Но как долго она протянет после ссоры с Мадам…
— Ссоры? — с волнением уточнил Михаил.
— Она в списке «неоплаченных долгов». Ее хотели снова отправить к тому человеку, после которого ей доктор сказал, что детей у нее никогда не будет…
— Что это за человек? — хрипло уточнил Михаил, чувствуя, как внутри его груди бьется птица-ярость.
Душечка запнулась и побледнела. Она жалобно уставилась на выбритое лицо молодого человека, наполовину прикрытое темно-синей округлой шляпкой, и умоляюще простонала:
— Я и так сказала и сделала больше, чем могла себе позволить!
— Да, прости меня! Ты… просто святая! И была очень добра ко мне! Прощай, Душечка! — И Михаил поспешно ушел прочь, всем сердцем желая разыскать свою Лье.
Глава 8. Золотая канарейка
— Ты меня слышишь, деточка?! Тебя ждут в пятом кабинете! — грубо произнесла хозяйка борделя в ярко-красном бархатном платье со светлыми волосами, уложенными в невероятную прическу, которая напоминала стог сена. Это был редкий момент, когда она не надевала парик. Отсутствие искусственных волос означало, что в голове этой женщины сумбур, и что-то выбило ее из колеи. Мимо нее проскочила Наталья, завязывающая халат на ходу. Она ненавидела посещать кабинеты (так называли комнаты в борделе Нинель, в которых происходила любовь «на скорую руку», как ее называли сами девицы). Времени отводилось мало, а энергетических затрат, чтобы клиент остался доволен — больше. В нескольких маленьких комнатках стояли узенькие кровати, отделялись они друг от друга тонкой перегородкой. Чаще всего в «кабинеты» приходили представители пролетариата. Людьми они были экономными, но женской ласки хотели не меньше, чем богачи. Главному купидону дома терпимости — Нинель — пришлось идти на уступки, потому как она понимала, что в нынешних условиях каждый клиент, пусть даже и неплатежеспособный, приносит доход в ее кошелек.
Забавная женщина была ветераном проституции. Выглядела она забавно: глаза ее были так выпучены, будто она была все время удивлена. В детстве Нинель перенесла инфекционную болезнь, а этот дефект был побочным эффектом.
— Меня клиенты любили! — часто хваталась она. — Бывало, придет мужчинка, обделенный природой, снимет штаны, а там — полная беда. А на мое лицо посмотрит — и спокойнее ему! — гоготала самоироничная женщина. Бордель она получила по наследству, ее мать была проституткой и обслуживала вельмож, один из которых на свои деньги обустроил для себя и друзей приятное место для отдыха от семьи, а ее поставил во главу дома терпимости. Много лет она была радушной хозяйкой, пока не состарилась.
— Маман и с царскими особами якшалась! — понизив голос произнесла Нинель, не скрывая гордости за свою родительницу.
Женщина любила выпить, а после — философствовать о том, как испортила людей революция. Она оглядывалась назад и вспоминала о том, как чудесно жилось раньше:
— Вот бывало, придет мужчина, проведет приятно время в моей компании и оставит не только ту сумму, которую должен за время проведенное со мной, а еще и сверху добавит немножко! Интеллигентные люди были! А сейчас что?! Пользуют по полной, а как платить — руками разводят! Где справедливость?!
Нинель не разделяла клиентов на красных и белых, большевиков и меньшевиков, ее интересовал человек как источник дохода. Несколько раз ее вербовали в ряды доносчиков, но она поясняла: в ее доме мужчины снимают одежду с тела, но не с души.
— Они ведь не болтать приходят к моим девчонкам! Наши услуги и так недешево обходятся, а с болтовней мы разорим пол Москвы! — иронизировала Нинель. Конечно, в ее борделе бывали и те, кто был вне закона и, как правило, они были весьма щедрыми людьми и не калечили ее «товар». В той событийной гуще, которая замешалась в первой четверти двадцатого столетия, разобраться, на чьей ты стороне, было сложно. Условно появились две воинствующие стороны, и по ту, и по другую были звери, которые во время схватки вгрызались друг другу в глотки, заливая кровью все вокруг. Нинель предпочитала оставаться в стороне и была рада всем, восклицая:
— Какую партию кто исповедует — чихать я хотела. Передо мной — как перед Богом: все равны!
Бордель Нинель находился недалеко от центра. Это был небольшой особнячок дворянина, сосланного на каторгу в первых годах двадцатого столетия за вольнодумие и барские замашки, а также в связи с подозрением в политических преступлениях. У матери были владения в пригородной усадьбе, что было очень удобно: туда приезжали только свои люди. Но его отобрали под склад деталей для тракторов, и кроватные труженицы остались на улице. Затем она сняла огромную квартиру и ютилась там до своей смерти. Продолжившая «бравое» дело, дочь искала возможности устроиться более удобно и приложила максимум усилий, чтобы ее просьбу рассмотрели. Новоселье она отметила с шиком. За «заслуги перед отечеством», а точнее — благодаря тому, что доблестная Нинель была любимицей сразу нескольких общественных деятелей, занимавших серьезные посты при вожде пролетариата, ей достался дом для острых нужд. Откуда недвижимость у дамы, занимающейся непристойностями, говорить было не принято. Но все знали, что под покровом ночи к ее дому могли подъезжать автомобили из которых выскальзывали особенные посетители. В подобные торжественные моменты в доме терпимости стоял ажиотаж, таких гостей принимали как царственных особ и без оплаты. Точнее, они могли оставлять деньги девушкам по собственному желанию. Обычно эти мужчины, скрывающие свои имена, не скупились, а хозяйка борделя в приступах щедрости позволяла девушкам оставлять себе всю сумму.
Лье попала к Нинель не в лучшей форме. Ей очень нужна была работа, поэтому она была готова на все:
— Я могу мыть, убирать… Мне бы только спрятаться, — произнесла она, рыдая. — Мне некуда податься!
— Деточка, если ты прячешься — значит у тебя проблемы. Твои проблемы могут стать головой болью Нинель. А Нинель не любит страдать! — воскликнула хозяйка, с любопытством разглядывая костлявое существо. — Мыть и убирать есть кому! Если ты мне предложишь что-то интересное, необычное — тогда я тебе помогу!
Лье понимала, что иных вариантов нет, и поэтому была готова к тому, что придется приторговывать телом. Она знала, как заинтересовать порочную и жадную Нинель, и подготовилась к встрече. Она торопливо сняла косынку, обнажив короткую стрижку, под пальто на ней был надет гимназистский костюм брата, с которым они родились в один день, но его жизнь забрала болезнь. Глаза Нинель сверкнули от восторга — такого развлечения в ее обширном списке не было.
— Я выделю тебе отдельную комнату, деточка! — просияла она. — Ты меня озолотишь! Если бы ты знала, как любят вояки-чекисты подобные развлечения! У меня не раз просили мальчишек, но я же не изверг — привлекать детей к такому труду. Ты — подарок судьбы!