Очи черные. Легенда преступного мира
Шрифт:
Лидия Андреевна отпила чай и погрузилась в раздумья, карлик грыз баранки и лакал варенье из блюдечка, будто кошка. Из-за неуместной шутки Михаила разговор вдруг стал слишком серьезным. Он не знал, как повернуть его в новое русло и поговорить о том, что его действительно интересовало. Молодой человек сделал несколько глотков уже остывшей жидкости и с усилием произнес:
— Это правда, что вы — моя мать?
Он был готов к отрицательному ответу, потому что знал: Анна Львовна была больна и вполне могла отпираться от факта появления в ее несовершенной жизни незаконнорожденного ребенка. Лидия Андреевна даже не смутилась, услышав этот вопрос. Она спокойно уточнила, что даст ему правда?
— Я перестану чувствовать себя бесконечно одиноким! — прошептал Михаил, и из его глаз выкатились две крупные слезы. Его печаль была понятна этой женщине. Она выразительно посмотрела на карлика, и тот, ничего не говоря, спрыгнул с высокого стула и уковылял вслед за «пираткой», наступая на осколки, которые скрипели под его малюсенькими ботинками.
Лицо Лидии Андреевны изменилось, помрачнело. Так бывает: в ясную погоду на небе вдруг ни с того, ни с сего появляются тучи, и с небес начинает лить вода, светлый день вмиг становится мокрым и пасмурным. Теперь перед ним сидела не миловидная медсестра с мягкими притягательными чертами лица и удивительными черными глазами, из которых струилась нежность, а кто-то другой — незнакомый, отчужденный и закрытый на сто замков.
— Что ты знаешь о своей матери? — спросила «медсестра» немного взволновано.
— Она была самой красивой женщиной, которую когда-либо мне приходилось встречать, — тихо произнес Михаил, вспоминая их последнюю встречу. Тот момент, когда ее лик нежно озаряли лучи засыпающего солнца, стал талисманом молодого человека, решившего однажды разыскать свою мать.
— Каково это — узнать, что ты имеешь родство с другим человеком, а не с тем, кто тебя растил? — произнесла Лидия Андреевна задумчиво. Ее отстраненность немного настораживала Михаила, и он решил во что бы то ни стало растопить лед между ними.
— Анна Львовна всегда была строга со мной. И запрещала касаться ее. «Расстояние, Михаил, рас-сто-я-ние!» — твердила она. Я называл ее мамой, когда был совсем маленьким, а потом пару раз стоял в углу за подобные проступки, обращался к ней «тетенька». Я не знал, что это может выглядеть как-то ненормально, потому что не видел других примеров семей, а в книгах, как утверждала Анна Львовна, — одни лишь выдумки. Эта женщина для меня была учителем — человеком, который зажег лампадку разума в моей пустой голове, — улыбаясь, произнес молодой человек, вдруг вспомнив долгие уроки, которые ему казались поначалу ужасно занудными, а затем, чтобы не свихнуться от скуки, он начал внимательно слушать ее рассказы и почерпнул из них много интересного. Часто, играя на берегу моря, он представлял себя одним из героев, о которых она повествовала. Еще с детства, будучи малообщительным человеком, Анна много читала, поэтому была очень развита и с удовольствием делилась своими знаниями, которые почерпнула не только в Институте благородных девиц, сколько из различных источников — многочисленных книг в огромной библиотеке отца. Когда это «богатство» в кожаных переплетах сжигали мужчины в военной форме, вошедшие в их дом ночью, с ней случился первый нервный приступ. Мудрость великих писателей тлела, а ее семью расстреливали во дворе их дома. Анна потеряла сознание до того, как пуля попала в нее и она чудом осталась жива. Благодаря болезни она почти не помнила о той злосчастной ночи и часто путалась, чью семью, в какое время расстреляли — ее или двоюродной сестры Лидии.
— Она была забавной женщиной, — холодно подметила «медсестра», сопротивляясь теплым воспоминаниям. — Забавной, но бесполезной.
— Мне кажется, Анна Львовна любила меня… по своему, но любила. Выражала свои чувства, как могла!
Михаил вспомнил, как в детстве она запрещала ласкаться — ее тонкие прохладные руки, брезгливо отталкивающие ребенка, жаждущего простого человеческого тепла.
— Немедленно прекрати! Ты же не кошка! — взвизгивала она строго и вновь принималась читать, делая вид, что не замечает обескураженного радом стоящего мальчишку.
— Теплом со мной делилась Лукерья, — с тоской добавил Михаил. — Иногда я хотел, чтобы она была моей матерью. Тогда бы она могла быть просто счастливым человеком, и в ее голове не было бы всей этой революционной дури!
Лидия Андреевна восприняла его слова близко к сердцу, словно он говорил о ней. Она резко встала и жестом показала о прекращении беседы, жалуясь на то, что ей стало дурно.
— Я оставлю тебя у нас. Отдыхай. Мы переговорим утром! — отрывисто отчеканила она, после чего покинула столовую. Михаил остался в одиночестве и долго смотрел в пустой проем, в котором растворился изящный силуэт Лидии Андреевны. Эта женщина казалось ему весьма странной и загадочной. Она так и не ответила на его главный вопрос.
Глава 6. Жертвы переворотов
— Мишенька, если бы ты знал каков мой путь… Как он труден и сколько на нем преград, — прошептал теплый женский голос ему на ухо. Молодой человек с испугом открыл глаза, уставившись в стену. Он снова сросся с кроватью, чувствуя, как тяжелы стали руки и ноги, почему он боялся оборачиваться, будто увидит позади себя что-то ужасающее… После странного застолья по требованию карликового командира по имени Великан, он вернулся в палату и снова стал пациентом странной квартиры, принадлежавший, как он понял, организации «Черный крест». Он не думал о предназначении этого места — это его совсем не интересовало. Не думал, как странно выглядит комната с единственной кроватью, из которой сложно выбраться самостоятельно. Молодого человека интересовала черноглазая красавица, которая, теперь он был в этом точно уверен, приходилась ему настоящей матерью.
Лидия Андреевна аккуратно улеглась на край кровати рядом с ним, прижавшись к его спине, бережно обняла и уткнулась носом в его мягкие волосы.
— Я не хочу, чтобы она нас слышала. Это опасно! — доверительно произнес ее голос.
— Кто? — испугано уточнил Михаил и в это мгновение в его воображении возникли несколько портретов: женщины в вуали, Матери революции и «пиратки». Кто-то из этих дам, а возможно все три, могли нанести ей вред.
— Я не хочу, чтобы наш разговор подслушала Черная моль! — выдохнула Лидия Андреевна и ее рука вцепилась в рукав пижамы молодого человека.
— Разве она здесь? — подскочил молодой человек и обвел взглядом пустую комнату, в которой, кроме них двоих, никого не было.
— Она везде. И это небезопасно! — прошептала она, дрожащим голосом. — Ах, Мишенька, как же я мечтала прижать тебя по-матерински к себе и никогда не выпускать из объятий. Я ведь могла себе позволить поездки не так часто, как хотелось… и только с ее позволения…
— С позволения Черной моли?
— Не произноси ее имени. Иначе быть беде!
— Хорошо… Но почему она имеет такое влияние?
Лидия Андреевна рассказала о том, как впервые скрестила шпагу с революцией в далеком пятом году, с того момента начались ее муки, на которые она обречена до самой смерти.
— Я верила в новое будущее страны, надеясь, что идея сделать всех равными найдет отклик в умах и сердцах людей. «Как бы было здорово, если бы все были счастливы!» — думала я. Своими мыслями я поделилась с отцом, но он лишь рассмеялся в ответ…
— Пойми, деточка, равенства не может быть. Если необразованному человеку дать в руки власть — все пойдет крахом: все ценности, создаваемые веками! Кто-то должен управлять страной, а кто-то держать в руках плуг!