Очищение духом
Шрифт:
– И посадили?
– И посадили. Только это они зря уже сделали. Градоправитель-то не дурак был, он про Орден ваш знал и с Повелителем дружбу водил. И провиант им посылал, и шерсть, и сукно, железом снабжал, хлебом, маслом. Самого-то его, Градоправителя, схватили, а помощник в окно выскочил второго этажа, прыгнул на коня и был таков. Ускакал, и схватить не успели.
– И куда ускакал?
– В Цитадель ускакал. Не знаю уж, как он добирался, но за неделю как-то он там вашу крепость нашёл. В городе у нас бои всё такие же шли, Стражи опомнились, они стали тюрьму штурмовать, чтобы вызволить Градоправителя, а люди из Венца её защищали. Жуткое было время, вспомнить даже страшно.
– А кончилось-то чем? – спросила Ривелсея. – Вы уж простите, историю города вашего я не знаю.
– Ты и историю Ордена не знаешь в таком случае, –
– А если никому не служишь? – резонно спросила Ривелсея.
– А никому не служишь, – ответил Адест, – то просто так зарежут и деньги отберут. Думаешь, когда Наследники Рейлинга все тюрьмы открыли, оттуда что, праведники и тихони вышли? Весь Анрельт эти висельники и грабители заполонили, им бы лишь бы как денег достать. Кто помудрее из них был да поопытнее, те, конечно, из Анрельта-то смылись – понимали, что это ненадолго, так их и до сих пор не знает никто, где и искать. А дураки-то здесь безобразить и грабить стали, пользуясь, что Страже не до них. А потом-то их поймали, Градоправителю под горячую руку они попались, он сказал в тюрьму никого не сажать, чтобы больше когда-нибудь опять не сбежали, а всех перевешать. Вот с тех пор и считается, что Анрельт снова благоустроенный стал. Только это пока Ночное Посольство не появилось, сейчас опять неспокойно. Вот помяни моё слово, скоро точно что-то должно случиться.
Ривелсея вздохнула.
– Должно, – сказала она. – Но Орден постарается, чтобы этого не произошло.
– Ты думаешь, – спросил Адест, – что Орден что-то делает?
– Старается, – ответила девушка, – в моём лице.
В этот вечер и половину ночи Ривелсея опять долго сидела, пила ратлерский напиток, про который она не могла с неудовольствием не заметить, что он уже кончается, и думала, и не спала. А уже утром, по обыкновению час потанцевав с мечом в коридоре у лестницы и позавтракав, отправилась на Восточную улицу.
Несмотря на утро, было уже очень жарко, и на небе не было ничего такого, глядя на что можно было бы в ближайшее время спрогнозировать дождь. Проезжавшие повозки сильно пылили. Приходилось даже зажмуривать глаза, чтобы пыль не попала в них. Забытый, ставший уже смутным образ шевельнулся в памяти. Это ей очень, очень знакомо. Так уже было, было когда-то давно. Жара, солнце, жара… И песок.
Восточная
Дейвис так же, как и в прошлый раз, гулял между рядами с посудой. Могло создаться впечатление, что он только этим и занимается всю жизнь: расставляет рюмочки по полочкам и протирает мягкой тряпочкой кувшины и блюдца. Это, несомненно, было прекрасное занятие, но если бы Стекольщик не делал больше ничего другого, то Ривелсея вряд ли была бы здесь.
Он, услышав колокольчик, аккуратно поставил на полку графинчик, положил тряпочку в карман своего синего, с чёрными узорами, халата, и только затем обернулся и посмотрел на неё.
Две секунды – и он расплылся в широчайшей и радостной улыбке. Видимо, узнал.
– Ну, я же говорил, – произнёс он. – Говорил же я и всё время надеялся, что ты посетишь ещё мою маленькую лавочку. Видишь, я оказался прав.
– Добрый день, – сказала Ривелсея. – Жара сегодня – просто ужасная, и гулять в это время совсем невозможно, поэтому я и решила укрыться от жары в этом приятном месте и полюбоваться прекрасными и удивительными вещами, равных которым нигде больше не встретишь.
– Как это хорошо, – сказал Стекольщик восхищённым тоном. – Ах, как это хорошо, Ривелсея, что хотя бы на короткое время я отдохну от одиночества и смогу насладиться обществом, столь приятным, как твоё!
Ривелсея улыбнулась столь же мило, сколь широка была улыбка Дейвиса, и стала медленно двигаться вдоль полок с посудой, уделяя каждому из лежащих на них предметов хотя бы один взгляд своих очаровательных серых глаз. Дейвис наблюдал, но молчание давалось ему плохо.
– Вот смотри, пожалуйста, сюда: хрустальные вазочки из чистейшего, тончайшего хрусталя, в деревне Брусничники такие делают и очень гордятся этим. Пять монет золотом. А здесь – синее стекло, да, настоящее синее стекло, келдарское, очень хорошее; две тарелочки с подносом – тридцать монет, а без подноса – восемнадцать. Горшочки глиняные, жёлтого цвета, по четыре монеты. А вот этот, большой, за семь. И кувшинчики, тоже глиняные, видишь? По две монеты продам любой, хочешь левый, с бабочкой, хочешь, с журавликом, в середине. И тенистое стекло, ты его уже знаешь, сама теперь понимаешь, что вещь изумительная. Кроме чашечек, ещё блюдечки есть. И ложечки маленькие, длинные – по две, короткие – по одной. И ещё тарелочки, маленькие рюмочки… и чашечки зелёные… и стаканчики… и графинчики…
Ривелсея слушала всю эту информацию – нельзя сказать, чтобы очень внимательно. Периодически то одну, то другую вещь она подносила к глазам и тут же клала на место. В принципе, тратить свои, а тем паче ратлерские деньги на приобретение дорогих предметов посуды ей совсем не хотелось. Раздумывая, как бы ей исхитриться и ничего здесь не купить (и при этом не расстроить Дейвиса), она едва не пропустила момент, когда он перестал превозносить свой товар и спросил наконец:
– А что, Ривелсея, с твоим прекрасным вкусом ты скажешь об Анрельте? Этот древний город все оценивают по-разному: ведь и правда, он очень отличается от других многими вещами. Великий Рейлинг столько сделал для нас, столько вложил стараний в то, чтобы возвысить и возвеличить Анрельт, и он всегда делал всё для этого. Ты Рейлинга-то знаешь? Про него ведь, думаю, везде должны знать, не только в Анрельте, такой человек был – прекрасный, прекрасный и очень замечательный человек!
– Не очень много я знаю о нём, – вздохнула Ривелсея. – Но я видела уже его памятник.
– О, памятник! Ты знаешь, его уже потом соорудили, много позже, как он умер. Ему ещё при жизни сказали, что он памятник заслужил, а он, Рейлинг-то, только плечами удивлённо пожал и спросил: «Второй памятник? Зачем?» Его не поняли, спросили: «А где же первый?» «А вот», – сказал он и показал вокруг. Это он город в виду имел, и прав, прав он здесь был: пока существует Анрельт, его не забудут.
– Да, – сказала Ривелсея со вздохом, сама не замечая, как непроизвольно подстраивается под манеру Стекольщика. – Великий, великий был человек и очень славный, вот только знал ли он, при всей его мудрости, какие беспорядки будут творить в его городе люди, постоянно произносящие его имя?